Старость аксолотля - Дукай Яцек

– Вы боитесь, что нас подслушивают?

– Я знаю, что нас подслушивают. Он и они. Идем.

На фольге у него были нарисованы изображенные в разрезе планы палуб корабля.

– Речь идет о космоарте Астроманта?

– Не стоит шутить, Доктор. Пассажир может забрать себе весь этот мусор.

Он включил прожектор, я включил свой. Мы проплыли по короткому коридору в захламленную приборную (тоже темную) и оказались у следующего шлюза. Второй пилот хлопнул по сенсору, мы вошли, закрылся люк, засвистело, пискнул сигнал давления, открылся следующий люк. Второй пилот вытолкнул меня в открытый космос.

Я машинально затормозил, выстрелив из ручной дюзы. Вокруг меня закружился ковер из звезд. Над головой виднелись рваные полотнища сплошной тьмы – остов корабля, видимый с совершенно иной перспективы, с другой стороны. Я направил туда луч света. Ванадиевая броня борта, раскуроченные антенны дальнего радиуса. «Беовульф»? Не «Беовульф». Я вспомнил реку звезд над массой Астроманта, фольгу в руках Второго пилота. Неужели он мог меня оттуда…

Он схватил меня за ногу, развернул. Они висели втроем возле изломанной солнечной панели. Цвета их скафандров: Инженер, Первый пилот, Электронщик. Второй пилот дал выхлоп, мы медленно подплыли к ним. Я схватился за край панели. Инженер подтянул меня за плечевой ремень. Шлемы ударились о шлемы.

Лишь Первый пилот не пошевелился.

– Доктор, вы должны нам сказать, что это было. Несчастный случай?

Внутренние диоды его шлема продолжали светиться. Лицо застыло в гримасе протяжного крика, язык торчал между зубами. Мне показали выжженную в скафандре дыру, отверстие величиной с кулак на высоте ребер Первого пилота. Якобы в последнюю секунду чувствуешь, как слюна закипает на языке. Последствия нулевого давления в вакууме.

– Хорошо, – я посветил им в лица. – Против Капитана, да? Почему вы не…

– У него Марабу.

– Это оправдание для бунта? – я пристегнул датчик излучения к поясу. – Сколько у нас времени?

– Мы на оси, несколько часов.

А если я скажу, что это убийство?

Я молча смотрел на них. Они перешли границу. Обратного пути нет. Порочный круг возник в тот момент, когда нарушился строй «жемчужин» при подлете к дыре в остове «Беовульфа». И теперь они накладывают на каждое чужое слово, жест, выражение лица собственную проекцию самых худших из всех вообразимых намерений. К ним обращаюсь уже не я, но некая извращенная версия Доктора-в-Паранойе-в-Паранойе-в-Паранойе… И уже ничего не изменить. Если попробую объяснить – лишь еще больше увязну.

А если скажу, что это несчастный случай, – поверят ли они мне вообще?

Они нуждаются во мне, чтобы реализовать свои алчные планы, не высказывая их вслух, не признаваясь Самим-в-Себе.

Развернув Первого пилота кругом, я открыл защелки его скафандра, отстегнул от него шлем и с помощью Инженера обнажил труп до пояса, после чего посветил на кожу, в глаза, внутрь рта, пригляделся к ране в правом боку. У Инженера имелся на инструментальном поясе пирометр, и я нацелил его в грудь Первого пилота.

Они соприкоснулись со мной шлемами.

– И как, Доктор, и как?

– Холодный же труп, к чему мерить температуру в вакууме?

– Потому что так быстро в вакууме не остынешь, – ответил я, поглядывая на стрелку термометра. – Здесь нет среды, которая отбирала бы у тела тепло.

– Но от чего он погиб?

– Не от пробоины в скафандре и не от декомпрессии.

– Вы уверены?

– Он бы распух, по крайней мере в суставах. Кожа бы посинела. Ему могло бы разорвать легкие, в зависимости от рефлекторной задержки дыхания. Обычно на сознательную реакцию остается десятка полтора секунд, а у него было радио. Впрочем, вас же учили, вы должны были сдать испытания на Космокарту.

– Так что тогда?

Я снова повернул труп. Предоставленный сам себе, он медленно вращался по горизонтальной оси. Спущенный ниже бедер скафандр покачивал в пустоте дополнительными конечностями, будто уродливый осьминог.

– Угол удара – видите? Удар не был поверхностным, импульсным; он не только пробил скафандр, но и прошил несчастного навылет, сквозь позвоночник. У него сожжена половина внутренностей. Такие раны известны мне лишь по документам о несчастных случаях с промышленными лазерами. В вакууме подобное всегда застигает врасплох, поскольку луч ты не увидишь, пока он не угодит тебе прямо в глаз.

– Черт побери.

– Мне в самом деле нужно объяснять вам столь очевидные вещи? Вы это и без меня знали.

– Доктор…

– Вы тут его нашли?

– А что?

Я показал на темные плоскости солнечных панелей, переливавшиеся холодным радужным светом в луче прожектора.

– Прошло навылет, так что должен остаться след и позади цели. Если вы не перемещали труп… Хватит двух точек, проведите линию к источнику.

Они отделились от меня и снова собрались втроем, три прижавшихся друг к другу шлема, три сжатых в кулак лица в холодном сиянии. Что бы ни отражала сухая вибрация в их стеклянных колпаках, это не предназначалось для моих ушей.

Позаимствовав у трупа момент импульса, я медленно развернулся лицом к останкам кораблей. Конфигурация места убийства указывала на выстрел со стороны корабля поменьше, сцепленного с обломками и «Беовульфом». А поскольку в ней действовали внутренние системы, шлюзы, освещение, обогрев, циркуляция воздуха – то и энергоботы корабля могли быть пригодны для использования. Я блуждал по поверхности брони кругом света, стараясь, чтобы это не походило на целенаправленный поиск. Температура тела Первого пилота была далека от нуля Кельвина. Смерть наступила не столь давно. Тот, кто в него стрелял, мог все еще оставаться возле лазера; а мы висим тут, будто фарфоровые уточки в тире.

Естественно, если там вообще кто-то есть (Капитан). А не только Астромант и отряды его техногаторских уродцев.

Я нашел прожектором вход в шлюз, все еще открытый. Меня не привязали страховочным тросом, и это была их ошибка. Схватив кислородные баллоны Первого пилота, я включил ручную дюзу и поплыл обратно к шлюзу.

С этого момента все происходило в тишине, то есть на фоне моего дыхания. Кричали ли они мне вслед, несмотря на отсутствие радио? Преследовали ли меня? Я не оглядывался; впрочем, это было бы непросто – посмотреть назад в космическом скафандре во время свободного полета в невесомости. Добравшись до шлюза, я не стал терять зря времени: ворвался внутрь, хлопнул по сенсору, люк закрылся, зашипел воздух, я открыл внутренний люк и сразу же заблокировал его притащенной из приборной дюралюминиевой плитой, после чего вернулся в кабину с работающим освещением и заменил свои пустые кислородные баллоны на полные. Лишь тогда на мгновение остановился – чтобы перевести дух, подумать. У меня шумело в ушах. Пульс, давление, страх.

Что делать, что делать, что делать? Кровь шла исключительно из прокушенного языка, я пока что не плююсь кровью из внутренностей, уже хорошо. Но время, время! И ведь они уже не поколеблются, не остановятся на полпути. Второй пилот, Инженер. Электронщик. И все же – что Капитан с Марабу…

Я еще раз хлопнул по сенсору внешнего люка – снова безрезультатно. Кто устраивает шлюзы внутри корабля? Горняки. Горнодобывающие корабли класса «акула» вгрызаются похожим на вилку корпусом в планетоид, постепенно интегрируясь в рабочее пространство внутри скалы; на время эксплуатационных работ такой корабль остается соединенным со штольнями и туннелями системой внутренних шлюзов. Значит, «акула». Что объясняло бы также горнодобывающий лазер, прожегший печень Первого пилота, и множество парящих повсюду вокруг каменных обломков и пыли – остатков высверленной и раскрошившейся породы.

Я зажмурился, чтобы не поддаться спешке, тиканью часов, отсчитывающих кислород и жизнь. Подарим себе немного роскоши – время на раздумья.

Значит, «акула», я в «акуле». Что произошло? Корабль догрызал какую-то магнетитовую гору, когда что-то сломалось, что-то пошло не так, случилась авария и потребовалась помощь. Они вызвали ближайший инженерный корабль. Прибыл «Беовульф». И тогда…