Кристальный пик - Анастасия Гор

выставили тыквы перед собой, едва удерживая их дрожащими пальцами за крошащиеся корешки. Я вглядывалась в длинные тени, что они отбрасывали, но не видела ничего, кроме внешне безобидных аметистовых цветов, прекрасных и острых. Отчего-то мне вспомнился Рубиновый лес: тот выглядел кровожадно, но чужой крови на самом деле вовсе не жаждал. А вот с Аметистовым садом, похоже, все было в точности наоборот…

— Прости, — прошептала я Солярису, чувствуя его острые лопатки своей спиной. Жар, который он источал, подпитываемый страхом и злостью, смог бы растопить даже фирн Меловых гор. — Я думала, тыквы помогут… Этот лес… Сад… Совиный Принц сказал, что здесь «гниет любовь богов среди цветов». Он не объяснил, что именно это значит, но теперь я поняла: это усыпальница. Усыпальница богов! Те ро, о которых говорила Дагаз… Должно быть, они… Стерегут, баюкают… А мы…

— Успокойся, — велел мне Солярис коротко и хлестко, и я вдруг поняла, что действительно едва не позволила себе удариться в истерику. Голос уже сорвался. — В том, что мы попали в западню сида, нет ничьей вины. Нужно придумать, где раздобыть побольше света… Думаю, все дело в нем. Это же не…

— Солярис?

Раздался глухой треск. С таким звуком яблоня сбрасывает перезревшие плоды в конце лета. И с таким же звуком падают пустые тыквы, когда их больше некому держать.

Я повернула голову вместе с подсвечником.

— Сол?

От жара, который грел меня со спины, остался лишь призрачный след. Он тянулся по роще шлейфом, как и запах мускуса, прежде чем ветер окончательно их рассеял. Солярис исчез, — моя опора исчезла — и я пошатнулась, сбитая с ног волной ужаса и тишины.

— Солярис!

Сердце подпрыгнуло к горлу, и во рту сделалось суше, чем в Золотой пустоши. Вокруг нас с Тесеей не осталось более ни души. А аметистовые цветы, потревоженные Кочевником, вновь распустились… Прекрасные и неувядающие, они неожиданно развернулись к нам, а не к небу, и я почувствовала на себе тысячу взглядов, забирающихся под кожу вместе с животным страхом. Все застыло — звуки, мы, звездные спирали в вышине. Предчувствие беды свербело в грудине, но ничего не происходило. Только Тесея, мелко подрагивая, что-то мычала над своей тыковкой, будто уговаривала ее не угасать. Мы так долго суетились и бегали друг за другом, что ее лыко уже дотлело наполовину, как и мое. Если роща не затушит пламя, то рано или поздно это сделает время. И мы больше никого не найдем — даже самих себя.

— Спокойно, Тесея, — сказала я тем не менее, крепко вцепившись пальцами одной руки в шов на ее платье, а другой — в свой тыквенный корешок. — Сейчас мы что-нибудь придумаем. Сейчас, сейчас…

— К…К…

— Что такое?

— Кар.

Тесея всхлипнула, задрала вверх веретено, как указатель. Немного подвинув ее в сторону, я подняла свою тыкву выше, прокладывая дорожку из света между треугольной листвой. Она колыхалась и трещала, раздираемая цепкими коготками белого ворона. Перья его, куцые, распушились, когда птица вытянула шею и пронзительно каркнула, словно передразнивала Тесею.

В этом карканье слышался человеческий смех.

— Ах, так вот оно что… Дагаз, — прошептала я и шагнула ворону навстречу. Страх вмиг растаял, не оставив после себя ничего, кроме слез, застрявших в уголках глаз, но и они быстро высохли, ибо лицо раскалилось от ярости. «Как жаль, что я не могу стать драконом и выдохнуть ее», подумалось мне в который раз. — Никакие ро здесь не водятся. Это ты похитила моих друзей, Дагаз, а не сад! Покажись, безумная хрычовка!

Ворон захлопал крыльями и перепрыгнул на ветку повыше, отчего мне пришлось поднять тыкву над самой головой, чтобы не упустить его из виду. На миг птица все-таки скрылась за листвой, а когда мне снова удалось поймать ее лучом света, оказалось, что она сидит на дереве вовсе не одна.

— Это не я, — захихикала Дагаз, раскачиваясь на погнутой фиалковой ветке и лелея шест из рябины на своих согнутых коленях. — Это ро. Ро-о-о! Я предупреждала, Бродяжка.

Так вот, значит, что на самом деле шелестело в кронах все это время! Это Дагаз следовала за нами по пятам и дожидалась удобного момента, чтобы начать пакостить. В подтверждение моей догадки она закаркала, как ее птица, словно и впрямь была не в своем уме. Зарычав в ответ волчонком, Тесея вдруг вырвалась у меня из рук, подобрала с земли мелкий камешек и со всей силы швырнула его в Дагаз. Та увернулась, принявшись дразниться и показывать Тесее язык. Ее черные глаза сливались с чернотой рощи, будто вобрали ее в себя и теперь отдавали обратно, заставляя тени наседать и лизать носки наших башмаков.

— Вы все сгинете к Дикому! И ты, и ветер, и дикарь со змеей паршивой, и род людской, богов не страшащийся!

Я устало вздохнула, качая головой. Даже королевские советы и жалобы Гвидиона о казенных делах не утомляли меня так, как сумела утомить Дагаз всего за один день. Если Сол не ошибся и она действительно была вестницей самой Волчьей Госпожи, то та, очевидно, что-то напутала, когда создавала ее. В Круге умалишенным добавляли в напиток по пять-семь капель макового молока, чтобы успокоить их, если те доставляли хлопоты соседям. Определенно, Дагаз тоже не помешало бы такое молоко, вот только у меня его с собой не было. Как и времени церемониться с ней.

Что же делать? Неужели бросаться на безумную старуху с клинком? Или тоже камнями в нее кидаться, пока не слезет и не развеет свой сейд, отобравший у меня друзей?

Шерстяная нить на мизинце съежилась, заставляя меня зашипеть от боли и поднести ладонь к глазам. Разбухнув, словно от влаги, нить жужжала, посылая пульсации по всей моей руке до самого локтя, будто кто-то дергал за конец нитки, завязанный под костяшкой узелком. Раньше с ней такого не случалось, но откуда-то я знала, что нужно делать. Точнее, что она хочет, чтобы я делала.

Нить снова дернула меня за руку, заставляя выбросить ее вперед, как для удара. Желтоглазая белая птица закричала.

— Хозяин!

Дагаз уронила посох с коленей, и тот покатился по аметистовым цветам, ломая их рогами. Нить же моя вдруг удлинилась и полетела вперед стрелой, а затем обернулась вокруг шеи ворона хомутом и стащила его вниз. Тот захрипел, захлопал в панике крыльями, пытаясь вырваться и взлететь, но нить из волчьей шерсти, сплетенную вёльвой, только