Пандемоний - Дэрил Грегори

— Всем хочется.

Мы уснули в обнимку, словно старые любовники. Правда, проснулся я один, с привкусом табака во рту. О'Коннел уже встала, оделась и упаковала вещи. За завтраком она не произнесла ни слова, только заказала еду и ответила на мои вопросы о том, куда мы едем дальше.

— Это все из-за твоего обета? — спросил я.

Может, Мариэтта на меня обиделась за то, что ввел ее в искушение? Впрочем, кто кого ввел. Она первая вскочила на меня, когда я спал. Впрочем, мне было так же известно, что стыд и раскаяние имеют с логикой мало общего.

— Не смеши меня, — ответила она и включила радио.

С того самого момента, как мы покинули Канзас-Сити, нам ничего не удавалось поймать на коротких волнах, кроме музыки в стиле кантри, христианских песнопений и — это надо же! — тяжелого рока семидесятых годов. В общем, Мариэтта снова переключилась на магнитофон — вставила в прорезь очередную из своих самопальных кассет: «Clash», «Nirvana», Джоан Баэз, Ледбелли и далее в том же духе. Ей бы наверняка понравились миксы моего брата.

Спустя двадцать миль и тридцать минут, когда «Beach Boys» распевали свою знаменитую «Герои и подлецы» (часть вторая), О'Коннел уменьшила звук, закурила и произнесла тоном школьной учительницы:

— По-моему, ты что-то неправильно понял.

Я поднял бровь.

— Что именно?

— Прошлая ночь это не более чем физическое влечение, Дэл. Платье священника не меняет физиологии. У меня вот уже шесть лет ничего ни с кем не было. Я, конечно, зря так поступила, но, с другой стороны, и ты не должен видеть в чисто физическом акте нечто вроде… романтической увертюры.

Увертюры?

— А разве я что-то вижу? — удивился я. — Я всего лишь…

— Ну как мужчины не могут взять в толк, что и женщине иногда тоже просто хочется перепихнуться, и все.

Мужчины? С каких это пор я обрел множественное число?

Я отвернулся от Мариэтты и принялся смотреть в окно. Так и подмывало сказать ей какую-нибудь колкость. Впрочем, сейчас не тот момент. С другой стороны, какое счастье, что у О'Коннел не меньше проблем, чем у меня самого. Потому что почти все в ней сбивало с толку — и смена костюма от монашеского до рокерского, и привычка говорить с сильным ирландским акцентом. А еще шараханье от святоши к сексуальной маньячке, а затем снова к святоше. Да она сама не может понять, кто такая на самом деле — крутой экзорцист или больная на голову жертва одержимости.

Впрочем, не исключено, что все мы такие — непоследовательные, раздираемые противоречиями. И все, что видим друг в друге — в самих себе, — это лишь разорванный контур, как в игре «Соедини точки и получи картинку», когда самих точек явно недостает.

Мимо окна пронесся дорожный указатель.

— Мы проскочили поворот, — заметил я.

О'Коннел резко затормозила — что, впрочем, не смертельно, потому что кроме нас на дороге никого больше не было. С тех пор как мы съехали с главной дороги, мы обогнали лишь полдесятка машин. О'Коннел вырулила назад и покатила к тому месту, где от шоссе ответвлялась второстепенная дорога.

На зеленом указателе была нарисована белая стрелка, которая указывала вдоль дороги, а под ней уже буквами — «Олимпия, 15 миль». Чуть ниже, более мелким шрифтом: «Больница».

— Больница? — удивилась О'Коннел.

Я пожал плечами. Никакой больницы на карте не было.

— Дай посмотрю.

Пока О'Коннел вела машину, я всматривался в далекие поля с обеих сторон дороги в надежде, что взгляд вот-вот выхватит красную силосную башню. Увы, я ничего не увидел — сплошные поля, а вдалеке отдельные купы деревьев.

Первым признаком города была невысокая, в ржавых пятнах водонапорная башня рядом с железнодорожными путями. Железнодорожный переезд был предоставлен самому себе. Дорога пошла чуть вверх, и мы принялись вертеть головами в разные стороны. У Канзаса есть такая особенность — в полдень можно увидеть, как рельсы тянутся на много миль в оба конца.

Впереди возникли невысокие постройки. Мы проехали мимо десятка жилых домиков, бензоколонки «Эксон», небольшого универсального магазина, двухэтажного кирпичного здания с вывеской «Антиквариат», сделанной осыпающейся белой краской между двумя верхними окнами. Неожиданно перед нами вырос знак «стоп» и перекресток, который, судя по всему, и служил центром города. Я или пропустил знак «Добро пожаловать в Олимпию», или его здесь отродясь не было.

— Куда теперь? — спросила О'Коннел.

Впрочем, какая разница, ведь выбор невелик: налево, направо, вперед. Дома вскоре поредели, и им на смену пришли вездесущие поля.

К сожалению, ничего даже отдаленно знакомого здесь не было. Мне не нужен голос, нашептывающий на ухо как в фильме «Поле грез». С меня достаточно какой-нибудь мелочи. Например, дорожного указателя или хотя бы смутного ощущения виденного ранее.

На перекрестке, на противоположной стороне от нас остановился пикап «тойота» — на вид поновее грузовичка О'Коннел. Водитель, круглолицая женщина с длинными каштановыми волосами, ждала, когда мы тронемся с места.

— «Тойота»… «тойоты», — произнес я.

— Что-что?

— Это я так, просто поезжай дальше, потом развернемся и покатим назад.

Когда мы проезжали мимо второго грузовичка, женщина-водитель помахала нам, и мы помахали ей. Кажется, мы поступили правильно, по-канзасски.

Городок мы объехали за десять минут. Магазинчики торговали товаром дешевым и нужным в хозяйстве. Здесь были лавка, торгующая автопокрышками, букинистический магазин, ткани, пиццерия, забегаловки. Небольшая бакалейная лавка. И самая большая торговая точка города: длинный металлический ангар, возведенный на гравийной площадке, под сводом которого выстроилась рядами сельхозтехника, всякие там комбайны, жатки и сеялки, новые и не очень, часто с внушительными режущими поверхностями, назначение которых, по идее, мне как мужчине-американцу полагалось знать. На улицах нам попалось лишь несколько человек и с десяток припаркованных машин, главным образом рядом с начальной школой — довольно новым на вид строением в нескольких сотнях ярдов южнее центра города.

— Ну как, узнаешь что-нибудь? — спросила О'Коннел.

— Пока что нет, — ответил я и задумчиво пригладил волосы.

— Выбери направление, — посоветовала она.

— Считаешь, я все придумал?

— Скажи лучше, куда, по-твоему, мне ехать? — вздохнула Мариэтта.

— Город на самом деле существует, — ответил я. — Это, конечно, не значит, что где-то здесь под землей находится секретная лаборатория Доктора Тормоза — например, под тракторным ангаром. Но должен в нем быть какой-то смысл. Ты ведь у нас юнгианский мистик, тебе положено с ходу врубаться в такие вещи, а не мне. Это по твоей части — внутреннее озарение и все такое прочее. Сделай что-нибудь.