Племена Гора - Джон Норман

— Свободу, — сказал я, — и несколько бурдюков с водой. — Я посмотрел на Т'Зшала. Живот и грудь его были обнажены, страшная рваная рана опоясывала тело.

— В Климе нет ни одного кайила, — сказал он.

— Я знаю.

— Ты собираешься идти по пустыне пешком?

— У меня дела в других местах.

— Ты спас мне жизнь, — произнес Т'Зшал. — А в благодарность просишь о смерти.

— Нет, — поправил его я. — Я прошу у тебя свободу и бурдюки с водой.

— Ты не знаешь пустыню, — сказал он.

— Я пойду вместе с ним, — заявил Хассан. — Я тоже прошу у тебя свободу и воду. И у меня есть дела далеко отсюда.

— Ты знаешь пустыню, — кивнул Т'Зшал.

— Пустыня — моя мать и мой отец, — сказал Хассан. Это была тахарская поговорка.

— И ты собираешься идти из Клима пешком?

— Если ты предложишь кайилов, я не стану отказываться, — улыбнулся Хассан.

— Я мог бы сделать вас большими людьми в Климе, — сказал Т'Зшал.

— У нас много дел вдали отсюда, — повторил я.

— Значит, ты решил? — нахмурился Т'Зшал.

— Да, — кивнул я.

— И я тоже, — добавил Хассан.

— Отлично, — вздохнул Т'Зшал. — Выставить его на солнце.

Стражники заломили мне руки. Вмешался Хассан, началась возня.

— Я спас тебе жизнь! — крикнул я.

— Выставить его на солнце, — устало повторил Т'Зшал.

— Слин! — бросил Хассан.

— Его тоже, — добавил Т'Зшал.

На моих запястьях снова были кандалы. Я пошевелил правой рукой.

— Лежи тихо, — зарычал стражник, и в горло уперлось острие копья.

Затем он удалился под тент, где уселся, скрестив ноги, рядом с водой и своим напарником. Они расчертили доску под зар. Игра похожа на каиссу, только фигуры можно ставить на пересечение линий либо по периметру, либо внутри квадрата. У каждого игрока по девять фигур одинаковой значимости, которые в начале игры выстраиваются на девяти внутренних вертикальных линиях. По углам фигурки не ставят, хотя ходить в угол не запрещено. В качестве фигур используют камушки, навоз верра или деревяшки. Ходить можно только на одно пересечение, если не прыгаешь. Прыгать дозволяется не только через фигуры противника, но и через свои собственные. При этом поле за фигурой, через которую совершается прыжок, должно быть свободным. Можно прыгать через несколько фигур сразу. Цель игры — изменить первоначальное построение на противоположное. Бить фигуры, естественно, нельзя. Это игра стратегии и маневра.

— Хассан, — позвал я.

— Лежи тихо, — прошептал он. — Не разговаривай. Постарайся выжить.

Я замолчал.

Глаза я держал закрытыми, чтобы не ослепнуть.

Становилось холодно.

Я снова передвинул правую руку на один дюйм.

— Хассан, — позвал я. — Ты жив?

— Жив, — проворчал Хассан.

Нас уложили на соляную корку и приковали цепями к вбитым в землю кольям.

Солнце уже село.

Под солнцем Тахари человек погибает часа за четыре, даже если он дошел до Клима.

Вода была поблизости, но нам ее не давали. Двигаться надо как можно меньше. Нельзя потеть. Кроме того, тело прикрывает кусочек поверхности, на котором ты лежишь. Это важно, ибо на солнце температура к вечеру достигает ста семидесяти пяти градусов по Фаренгейту. '

Как ни странно, но сейчас мне стало холодно. В Тахари наступала ночь. Я видел звезды и три луны.

Стражники ушли.

— Завтра к полудню мы умрем, — сказал Хассан.

Я снова пошатал кол, к которому приковали мою правую руку. Так, медленно, дюйм за дюймом, мне удалось вытащить его из соляной корки.

Хассан повернулся ко мне.

— Молчи, — прошептал я.

Я перекатился на бок и расковырял корку возле колышка, к которому привязали левую руку. Освободив руки, я развязал стягивающие лодыжки ремни.

— Спасайся, — прохрипел Хассан. — Я не могу идти.

Я развязал его руки, потом ноги. Правую руку я так и не смог освободить он кандалов, и теперь они вместе с колом болтались на мне и звенели.

— Уходи! — повторил Хассан. — Я не могу идти. Я с трудом поднял его на ноги и остолбенел. Вокруг нас стояло более дюжины стражников с ятаганами. Я стиснул кол, готовясь драться до конца.

Стоящие перед нами люди вдруг расступились. Позади них рабы держали носилки, на которых возлежал Т'Зшал. Носилки опустили на землю.

В свете трех лун лицо Т'Зшала выглядело задумчиво и сурово.

— Вы по-прежнему собираетесь идти в пустыню? — спросил он.

— Собираемся, — ответил я.

— Вода для вас уже готова, — произнес он.

Вперед выступили два человека, с трудом удерживающие огромные бурдюки с водой.

— Пришлось сшить несколько маленьких, — проворчал он.

Я не верил своим ушам.

— Я надеялся, — продолжал Т'Зшал, — что солнце и жажда вас немного образумят и вы откажетесь от своей сумасшедшей затеи.

— Ты хорошо поучил нас солнцем и жаждой, Т'Зшал, — сказал я.

Он кивнул.

— По крайней мере, будете знать, что вас ждет в пустыне. — Он повернулся к стражнику и сказал: — Снять кандалы. -

Приказ немедленно исполнили. — Отдайте им воду, — распорядился Т'Зшал. Я узнал человека с бурдюком. Это он сторожил нас днем.

— Ты не давал мне пошевелиться, — сказал я ему.

— Ты спас жизнь Т'Зшалу, — ответил он. — Я не хотел, чтобы ты умер. — Затем он дал нам с Хассаном напиться из своего бурдюка.

Прежде чем выпить все до конца, мы пустили бурдюк по кругу. К нему приложились все, в том числе и Т'Зшал. Таким образом, мы разделили воду.

— Несколько дней вы, конечно, проведете в Климе, — сказал Т'Зшал. — Вам надо восстановить силы.

— Мы уйдем сегодня, — объявил я.

— А он? — спросил Т'Зшал, взглянув на Хассана.

— Я могу идти, — сказал Хассан, выпрямляясь. — Теперь у меня есть вода.

— Да, — вздохнул Т'Зшал, — узнаю человека из Тахари.

Стражник вручил мне мешок с едой. Там находились сушеные фрукты, печенье, соль.

— Спасибо, — растерянно проговорил я. На еду мы не рассчитывали.

— Не стоит, — смутился стражник.

— А ты, когда поправишься, не хочешь уйти из Клима?

— Нет, — ответил Т'Зшал.

— Почему? — спросил я.

Его ответа я никогда не забуду.

— Лучше быть первым в Климе, чем вторым в Торе, — сказал он.

— Я желаю тебе добра, Т'Зшал, соляной мастер Клима, — сказал я.

Мы с Хассаном повернулись и, прижимая к себе мешки с водой и провизией, двинулись в пустыню. У самой границы города мы остановились. Я вытащил из трещины в соляной корке скомканный кусочек шелка, который затолкали мне под ошейник перед отправкой в Клим. Я прижал его к своему лицу, потом к лицу Хассана.

— Еще пахнет, — улыбнулся он.

— Может быть, надо было отдать его тем, кто остался?