Великий Ганнибал. «Враг у ворот!» - Яков Нерсесов

Однако тактика ведения войны Фабия Кунктатора могла быть хороша только очень ограниченное время! Немедленных результатов не дававшая, она не пользовалась популярностью и поддержкой среди простого римского народа, в первую очередь крестьян – им затяжная война и пребывание прожорливой вражеской армии на территории Италии несли полное разорение. Римские воины – большинство из них были выходцами из крестьянской среды – видели перед собой противника, хозяйничавшего в Италии, идущего, куда ему заблагорассудится, грабящего и разоряющего страну. А диктатор между тем не принимал никаких видимых мер для того, чтобы помешать грабежу и убийствам, остановить разгул вражеской солдатни и прочее, прочее. Немудрено, что в дисциплинированнейшей римской армии недовольство росло и грозило выплеснуться наружу с непредсказуемыми последствиями. Вежливое «сопровождение» римскими легионами распоясавшегося врага уже раздражало слишком многих римлян. Поэтому-то диктаторские полномочия Фабия (а заодно и Минуция) в наступившем 216 г. до н. э. не были продлены.

Решено было вернуться к консульскому правлению Римом. Еще в декабре 217 г. до н. э. власть вновь была возвращена консулам. Ими стали опытные военачальники Марк Атилий Регул и Гней Сервилий Гемин. Оба какое-то время продолжали придерживаться стратегической линии ведения войны по Фабию: избегали сражений, ограничивались перехватом отрядов мародеров, тщательно согласовывали все свои действия и перемещения. Более того, им удалось осложнить обстановку в лагере самого Ганнибала! Направив в Цизальпинскую Галлию то ли один, то ли два легиона с претором Луцием Постумием Альбином, они поставили под вопрос пребывание в армии пунов их галльских союзников, чьи дома оказались под угрозой. Но затем в сенате господствующее положение заняла фракция, требовавшая активного ведения войны с Одноглазым Пунийцем, в том числе решительной победы над ним в открытом поле.

И вот что из этого получилось.

После целого ряда неурядиц разного характера в острейшей политической борьбе между аристократами и плебсом сторонники быстрого и решительного окончания войны, ведомые народным трибуном Квинтом Бебием Гереннием, настояли на избрании консулом… его родственника, горластого уверенного демагога Гая Теренция Варрона. Того самого, кстати сказать, который совсем недавно сумел с помощью народного голосования протолкнуть закон о назначении еще одного, помимо Квинта Фабия, диктатора в лице честолюбца Минуция Руфа. Пропатрициански настроенные римские историки упорно рисуют прорвавшегося на политический олимп Гая Теренция как человека низкого, как человека из народа! Поговаривали, что его отец был мясником, сам разносил свой товар и в этом «рабском» занятии пользовался помощью сына. Сын же, которому деньги, нажитые отцом, дали возможность в будущем выбиться в люди, избрал для себя политическую карьеру. Этот очередной плебейский вождь, ярый последователь Гая Фламиния Непота, по сути дела был посредственным полководцем, зато обладал одним-единственным, но очень важным талантом: он умел говорить с толпой, чем, собственно говоря, ей и нравился. (Умение общаться с народом, как известно, во все времена было залогом успеха для любого политика!) Произнося речи в защиту людей низкого происхождения, против интересов знати, он быстро обратил на себя внимание, а затем достиг и должностей: последовательно становясь квестором (должностное лицо, ведавшее финансами), плебейским и курульным эдилом (должностное лицо, следившее за порядком в городе, устраивавшее праздники, на свои или казенные деньги – заботившееся о снабжении города продовольствием), претором (должностное лицо, вершившее суд) и, наконец, консулом. Прекрасно зная, чего жаждет народ, уставший от «вяло-трусливого» ведения войны Фабием и его сторонниками, он самоуверенно заявлял, что он-то уж закончит войну, как только увидит врага!

…Кстати сказать, кое-кто из историков не исключает, что в условиях, когда широкая масса римского населения жаждала немедленной победы над агрессором, разорявшим их земли, она могла стать и победой плебеев над аристократами! Такой поворот событий мог весьма существенно отразиться на… государственном строе Римской республики. Впрочем, это всего лишь теоретические раскладки, а на практике все оказалось далеко не так….

Принято считать, что, стремясь хоть как-то уравновесить влияние консула-плебея, сенаторская аристократия сумела-таки сделать вторым консулом своего ставленника-аристократа – мужественного, но весьма осторожного военачальника и пожилого уже человека Луция Эмилия Павла из враждебного Фабиям клана Эмилиев-Корнелиев-Сципионов – сторонников энергичного ведения войны. Проаристократически настроенная римская традиция рисует его чуть ли не идеалом благоразумия и благородства – во многом в противовес (!) плебейскому хвастуну и забияке Варрону!

Луций Эмилий действительно сумел показать себя в ходе войн с инсубрами и бойями, которые еще в 220-е гг. до н. э. представляли для Рима весьма серьезную угрозу с севера. Более того, слухи о собиравшихся на севере Италии варварских полчищах посеяли тогда в Риме чуть ли не панику. Луций умело прикрывал своими легионами проход на юг Апеннинского полуострова у Аримина. В неудачно поначалу складывавшейся для римлян битве у Теламона именно его пехота смогла своими методичными «залпами» пилумов переломить ход боя и, в конце концов, принести Риму очень дорого обошедшуюся победу. Летом 219 г. до н. э. все тот же Эмилий Павел снова оказался «на острие копья», командуя армией в Иллирии, и весьма успешно закончил Вторую Иллирийскую войну. Тем самым Рим получил плацдарм на Балканах для дальнейших конфликтов с Македоний, чья былая военная слава уже порядком померкла. В целом Л.Э. Павел был толковым военачальником, но его «звездный час» все же уже был позади. Эмилий Павел – ездивший, кстати, в составе посольства Фабия в Карфаген после взятия Ганнибалом Сагунта – понимал, что ему придется предпринять все, чтобы закончить войну, но в то же время он вовсе не симпатизировал наглому демагогу-популисту Варрону. Тем более, что если верить проримски настроенным античным авторам, то вроде бы мудрый Фабий даже открыто предупреждал его: «Ты еще убедишься, что Теренций Варрон более опасный враг, чем Ганнибал! С коварным пунийцем тебе предстоит сражаться только в строю, а с Варроном – повсюду и по всякому поводу!!» Эмилий Павел якобы успокоил коллегу, пообещав тому сделать все, чтобы не давать боя коварному Одноглазому Пунийцу.

Так или иначе, но на самой верхушке власти в Риме оказались два человека, которых почти ничего не объединяло (недаром один был аристократ, другой — плебей!), зато разделяло все. По крайней мере, так утверждают пропатрициански настроенные римские источники.