Спасти шпиона - Данил Корецкий

Еще утром Оксана выгребала из карманов в гардеробной последнюю мелочь, чтобы добраться до Мидвей-авеню, а сейчас небрежно снимала узенькие трусики «Дольче и Габбана» со сверкающим кристаллом Сваровски за пятьсот долларов, швыряла в кучу роскошного шелкового белья и стремилась вперед: дальше, дальше, в следующей коробке будет еще лучше!.. Все самое-самое, что можно было найти в магазинах Дайтона-Бич, лежало у ее стройных ног!

Спектакль подходил к концу.

— Иди ко мне скорей, Барби, — хрипло сказал Сурен. — Я так долго ждал этого дня!

И она пришла, и отблагодарила его щедро, как умела и могла. Ни один мужчина на этой планете, будь он красавец-актер или спортсмен-силач, ни один не получал еще таких нематериальных, предельно откровенных даров, какие получил этой ночью в тысяча четыреста седьмом номере гостиницы «Хилтон» скромный бизнесмен из Тиходонска Сурен Гаригинович Бабиян. И он тоже не оставался в долгу, целуя свою Барби в самые укромные места и облизывая ее чувствительные пальцы ног, — к таким изысканным ласкам не прибегал ни один ее мужчина, не считая Мигеля, который, естественно, не рассматривался как ее мужчина и не принимался всерьез.

Оксана отметила, что давний любовник успешно использовал не только достижения американской косметологии, но и чудеса фармакологии: во всяком случае, он овладел ею несколько раз, причем очень активно и без всякого «ручного запуска» и других ухищрений, к которым ей приходилось частенько прибегать в Тиходонске. Но она тоже выложилась полностью: упруго билась, как выловленная рыба, умело выгибалась, распахивалась и подставлялась, переворачивалась, ныряла вниз и вверх, угадывала и опережала желания, проявляла инициативу, накручивала на острый ноготок густые седые волосы на его загорелой груди и горячо шептала в заросшее ухо страстные слова любви, причем совершенно искренне, что было особенно важно и даже неоценимо.

Впрочем, Сурен понимал это и ценил. Ценить он умел очень хорошо.

— Ты останешься у меня, Барби? — спросил он глубокой ночью. — С твоим мужем не будет проблем?

— Нет, нет, — шептала Оксана. — Не думай об этом. Он в командировке…

И закрутилось колесо красивой жизни. За четыре дня они посетили лучшие рестораны, спа-центры и торговые точки города, оставляя за собой широкий зеленый шлейф наличности. Оксана утопала в роскоши, цветах и внимании. Ночные клубы, казино, стрип-шоу — все то, к чему она стремилась и в чем отказывал ей Билл Джефферсон, теперь, как по мановению волшебной палочки, стало доступно. Все двери, какие имелись на восточном побережье Флориды, были перед ней открыты, и рядом всегда находились люди, готовые исполнить любой каприз. Кроме двух русских телохранителей — Алекса и Жоры, в свите имелся прекрасно знающий местную жизнь американец (или натурализовавшийся соотечественник), которого Сурен называл Гариком и представлял как адвоката.

— Тебя кто-нибудь обижал здесь без меня? — величественно спрашивал Сурен. — Скажи только слово, и Гарик заставит гада ползать перед тобой на коленях и выплачивать отступные до конца своих дней!

Вообще-то, Гарик не был похож на солидного, знающего себе цену американского «лоера», но, несомненно, мог заставить кого угодно ползать на коленях или пустить по миру. Жилистый желтоватый человечек в дорогом, плохо сидящем костюме, с уверенными развязными манерами и злыми акульими глазами, он скорей походил на гангстера из голливудского фильма, во всяком случае, от него исходила ощутимая на биологическом уровне волна угрозы.

Наверное, он и в самом деле смог бы размазать по полу бригаду строителей-латиносов, включая обнюханного Сезара, Пако и их гаитянских дружков-бандитов… Только нужно ли было это Оксане? Последние месяцы, проведенные в доме Билла Джефферсона, казались ей кошмарным сном. Она проснулась на царском ложе, усыпанном жемчугами и лепестками роз, проснулась, чтобы никогда больше не возвращаться в этот дом и в этот кошмар. Пусть ее дорогой муж как-нибудь сам заканчивает свой ремонт, пусть сам разбирается с этими строителями, ее это уже не касается.

Как сложится дальше ее собственная жизнь, она не знала, да и не хотела заморачиваться на деталях. Иногда внутренний голос спрашивал Оксану, уж не думает ли она, в самом деле, что этот праздник будет продолжаться вечно, и тысяча четыреста седьмой номер «Хилтона» станет ее родным домом? Ведь так не бывает. Не бывает вечных праздников, и гостиница не может заменить дома… Но она вообще ни о чем не думала. Просто плыла по течению. Хорошо — и ладно. А что будет завтра… Поживем — увидим!

— Так тебе нужен юрист? — повторил вопрос Сурен.

Оксана задумалась, и вдруг ее осенило.

— Только если проверить управляющего нашего магазина… Точнее, это оружейный магазин мужа… Билл поручил мне следить за делами, но я совершенно ничего в этом не смыслю…

— Конечно, — кивнул Сурен. — Позвони, предупреди управляющего и скажи Гарику адрес, он все сделает. А тебе не надо напрягать свою хорошенькую головку… Кстати, где твой муж? Я бы задал ему несколько вопросов.

— Билла нет, — засмеялась Оксана. — Он очень далеко! Кстати, ты помнишь — это ведь ты нас познакомил?

Сурен вздохнул и почесал блестящую голову.

— Помню, конечно, помню. Может быть, я зря это сделал… А где он? В Нью-Йорке?

— Еще дальше!

Сурен очень удивлялся:

— Неужели в Канаде?!

— Дальше, дальше! Не бойся, ему до нас не добраться!

Оксана гордилась собой. В конце концов, не каждую девушку богатый и могущественный любовник находит на другом краю земли! Не на каждую тратят такие деньги, не каждую так развлекают и ласкают! И не каждую стремятся надежно оградить от неприятностей, будь это деловые неувязки или ревнивый муж…

— Если бы знал, что он тебя увезет, я бы не стал вас знакомить! — мрачно сказал Сурен, когда они в очередной раз лежали в постели. Он продолжал показывать очень неплохие результаты, Оксану это приятно удивляло.

— Мне показалось, что он странный парень. И история там, в Кротово, вышла какая-то странная… И этот твой неожиданный отъезд тоже очень странный…

— Ну, перестань, Суренчик, мне уже надоели все эти странности… Не напоминай…

Она прикусила острыми зубками вялый сосок Сурена, потом лизнула острым горячим язычком его грудь и живот… Когда аромат одеколона развеивался, от желтоватой кожи отчетливо исходил запах старости. Это не шло ни в какое сравнение с упругой кожей и молодыми сильными мышцами Мигеля…

Оксана торопливо прогнала крамольные мысли. При чем здесь Мигель? Кто он такой? Дикая обезьяна, которая принесла определенную пользу и была за это щедро вознаграждена. Пожалуй, даже слишком щедро! Уж если вспоминать другое тело, то тренированное тело законного мужа! Билл настоящий атлет, бедняга Суренчик с ним, конечно же, не сравнится… Зато он заботливый, любящий и щедрый, он выпытывает про Билла не потому, что его боится, просто он ревнует… Но про дела мужа лучше не болтать!

«Забудь все, что я тебе рассказал. Иначе тебя засунут в мешок и бросят аллигаторам».

Слова Билла, произнесенные накануне его отъезда, она хорошо помнила. Про мешок и аллигаторов — это, конечно, аллегория — художественное преувеличение (она хорошо училась в школе, а потому знала мудреные слова), но в каждой шутке ее мужа, а шутил он очень редко, имелся вполне серьезный подтекст.

Он впустил ее в святая святых, рассказав — точнее, всего лишь намекнув, — о своей работе, о задании Фирмы,[20] и надеется, что она будет молчать по гроб жизни. Жить взаперти, общаясь со строителями-латиносами и лицемеркой Джессикой — и молчать. Перебиваться с картошки фри на кока-колу — и молчать. Ладно уж, она и молчит…

Ни покусывания, ни горячий язычок не привели к нужному результату: в конце концов, возможности фармакологии не безграничны. Устыдившись своей настойчивости, Оксана откинулась на спину и деликатно уткнулась Сурену под мышку, как маленькая девочка, пришедшая под защиту отца.

— И все-таки будь осторожнее, девочка, — заботливо продолжил свои наставления Сурен. — Не выходи на улицу одна: если я занят, возьми с собой Жору или Алекса, они полностью в твоем распоряжении. Америка не самая безопасная страна в мире, спроси у Гарика…

Оксана скрыла довольную улыбку.

Он влюблен по уши, вот как переживает за свою Барби!

О ней так давно никто не заботился. Точнее, никто и никогда. Мигель, придурок, не в счет!

— Ну, улыбнись, моя красавица! Все будет хорошо! — Сурен бережно взял ее за остренький подбородок, притянул к себе, поцеловал в капризно надутые губы. — Ты никогда не будешь хмуриться, ведь ты моя женщина, а Сурен Бабиян никому и никогда не дает своих людей в обиду. Поняла?

Оксана кивнула и послушно улыбнулась. В отличие от мальчишки Мигеля, твердившего ей примерно то же самое, Сурен знал цену своим словам. И раз она причислена к свите «его людей» — немного обидно, что здесь употребляется множественное число, ну да ладно, перетерпим, — то это значит немало, не меньше, чем столь вожделенное для тысяч эмигрантов американское гражданство.