Страшный Тегеран - Мортеза Каземи

У девушки от страха захватывало сердце. А шахзадэ все это время вертелся возле нее, и движения его были особенны и странны. Он говорил:

— Я люблю тебя, ты будешь моей, ты должна принадлежать мне.

Едва открылась калитка, девушка вбежала в нее и заговорила:

— Мамочка... боюсь... если бы ты знала, чего я натерпелась...

И, запинаясь, она рассказала матери, что за дверью стоит тот «прошлогодний» молодой человек, которого она встретила тогда в «День убийства», что он шел за ней с Сабзе-Мейдана и всю дорогу говорил ей всякие вещи.

Мать открыла калитку и, увидев шахзадэ, который теперь растерянно и неподвижно стоял у стены, начала ругаться.

— Ты что? Думаешь, что теперь в стране хозяина нет, так ты можешь за чужими девушками гоняться? Нет, брат, ты не воображай, что все люди будут вам служить. Приди в другой раз, так я тебе все ноги переломаю. Как ты смел моей дочери говорить такие вещи? Привыкли, что теперь нет ни у кого ни чести, ни самолюбия. Разве при Шахе-Мученике виданы были такие вещи? Мой муж показал бы тебе, что значит шахский фираш!

Предчувствуя скандал, Сиавуш-Мирза потихоньку вышел из переулка.

Через некоторое время пришел Джавад и узнал о событии. Он сказал Джелалэт, которая все еще переживала страх:

— Это ничего. Таких людей в Тегеране очень, очень много. Надо только, чтобы человек сам себя соблюдал, а все остальное пустяки.

После того вечера, который закончился у них плачем, Джавад и Джелалэт долго сердились друг на друга. Но, как это всегда бывает у любящих, скоро они сблизились и вознаградили себя за слезы поцелуями.

Джавад сказал ей тогда, что он не может сейчас жениться, но он так планирует свою жизнь, что будущей весной это станет уже возможно.

Девушка поняла его и больше об этом не заговаривала. Она принялась теперь считать дни, оставшиеся до будущей весны. О глазах Сиавуша она тоже забыла.

И вдруг сейчас, через десять месяцев, снова эти глаза.

Она говорила Джаваду:

— Нет, нет, милый, я не лгу. Если бы ты видел его глаза, когда он на меня смотрел, ты бы тоже испугался. Из его глаз точно огненные стрелы летели прямо мне в сердце. О, как я боялась! И сейчас еще боюсь. Он принесет нам горе. Нет, теперь я больше из дому не выйду, разве что, если понадобится, до Проезда дойти...

Весь этот вечер Джавад занимал девушку всякими рассказами, стараясь прогнать ее испуг.

Утром, когда он вышел, он вдруг увидел перед собой «шикарного» молодого человека с совершенно ввалившимися от бессонной ночи глазами, который расхаживал возле их двери.

Увидев, что молодой человек смотрит на их калитку, Джавад понял, что это его соперник.

Однако Джавад не показал виду и, как будто не обращая на него внимания, пошел своей дорогой в лавку.

Молодой человек этот на самом деле был шахзадэ. Накануне он ушел отсюда только в четыре часа после захода солнца, а сегодня с раннего утра, даже не съев ничего, был уже здесь. Он мечтал увидеть Джелалэт. Всю ночь он не спал. Когда, пробыв здесь до четырех часов после захода солнца, он приехал на извозчике домой, то сейчас же позвал Мохаммед-Таги.

Мохаммед-Таги безучастно и равнодушно спросил:

— Что прикажете?

— Я счастлив, Мохаммед-Таги, — крикнул Сиавуш, — я ее нашел!

Мохаммед-Таги тоже изобразил на своей физиономии счастье.

— Нашли? Отлично! Ну, что же она? Исполнила ваше желание?

Шахзадэ тихо усмехнулся.

— Ишь ты, какой быстрый! Разве в Тегеране можно так скоро увлечь женщину? Я просто ее сегодня случайно увидел на улице.

Мохаммед-Таги хотел знать, что это за девушка, каким способом думает ага добиться связи с ней и в чем заключаются трудности. Сиавуш рассказал ему обо всем, что произошло.

Мохаммед-Таги долго смеялся:

— Ну, и проста же ваша возлюбленная!

Наконец спросил:

— Хорошо. Чего же вы хотите?

Шахзадэ, полный желания, которое отражалось на его лице, сказал:

— Мне все равно, проста она или нет, я хочу обладать ею. Или ты и теперь не захочешь мне помочь?

Мохаммед-Таги подумал немного и сказал:

— Надо сначала собрать сведения.

Пятнадцать дней ходил Сиавуш в переулок возле Проезда Таги-хан. А потом вдруг перестал. Казалось, он решил, наконец, оставить в покое простушку Джелалэт и ее милого Джавада.

— Видела? — говорил Джавад. — Разве не прав я был? Я знал, что так будет. А если бы я поднял шум, вышел бы только позор для нас. Если бы даже в суд подал, все равно ничего бы не вышло: он же фоколи, и в судах везде сидят фоколи, они бы его защитили.

Джелалэт согласилась, что Джавад прав. Но она не могла понять, почему она не может совсем успокоиться, почему ее все тревожат мысль о шахзадэ.

Месяца через два после встречи Джелалэт с Сиавушем в дом к ним пришла какая-то старушка с милым, улыбающимся лицом и сказала Джелалэт, что хочет видеть ее мать. Джелалэт провела ее в комнату матери.

Старушка вошла и, поздоровавшись, начала:

— Я знаю, что у вас есть две комнаты, И знаю также, что у вас сейчас есть хорошие жильцы и что вы ими довольны. Но вот беда: нам обязательно нужно переехать в этот квартал. Мы готовы даже платить гораздо больше, чем другие. Я все-таки хотела бы с вами побеседовать.

Мать Джелалэт собиралась уже возразить:

«Если вы насчет этого хотите говорить, то напрасно: я жильцов менять не собираюсь».

Но старушка сказала:

— Видите ли... мой сын служит пишхедметом у одного английского сааба — двадцать туманов получает, кроме анамов, — проклятый сааб живет возле Американской Школы, а мой сын должен рано утром быть уже на работе, поэтому нам обязательно нужно перебраться из Арабского квартала в эти места. Два месяца подряд я все пытаюсь снять здесь целый дом и никак не найду. Так что решили даже взять хоть две комнаты и уж даем десять туманов, да не можем найти.

Услышав слова «десять туманов», мать Джелалэт широко раскрыла глаза и сказала:

— Десять туманов? За две комнаты?

Старушка ответила:

— А почему же не дать, когда мой сын боится, что, если он будет опаздывать на службу, сааб наймет кого-нибудь другого. Лучше же дать десять туманов, чем лишиться пятидесяти.

И, продолжая, добавила:

— Ну вот, я и подумала, не захотите ли вы быть полезными себе и другим, и...

Мать Джелалэт, в ушах которой отдавались еще приятные звуки «десять туманов», чуть было не сказала: «Да, это можно», но вдруг вспомнила о привязанности Джелалэт к Джаваду и сказала:

— Сегодня я не могу вам ничего сказать, а вот если можете, то пожалуйте завтра опять сюда выкурить со мной кальян, и я вам дам окончательный ответ.

Старушка поднялась со словами:

— Ну, что ж, о чем тут разговаривать, мой сын может не поспать еще одну ночь.

И, простившись, ушла.

Мать Джелалэт позвала дочь. Джелалэт сначала ни за что не хотела расставаться с Джавадом. Однако, когда мать объяснила ей, что если новые жильцы проживут до весны, то есть пять месяцев, то они заплатят пятьдесят туманов, и эти деньги пойдут ей на приданое и на свадьбу, Джелалэт тоже почти согласилась.

Вечером пришел Джавад, и, пока он разговаривал с Джелалэт, матери успели переговорить друг с другом.

— Знаешь что, сестрица, — говорила мать Джелалэт, — я так думаю, что нам на старости лет только о том и мечтать надо, чтобы поскорее увидеть свадьбу наших детей. Ведь они любят друг друга. А вот денег-то у нас нет. Вот что мешает.

И она так убедила мать Джавада, что та согласилась уехать.

Джелалэт рассказала обо всем Джаваду, указав ему, что это приблизит их свадьбу. И так как Джавад только об этом и мечтал, то и он согласился, и было решено, что с завтрашнего дня он будет искать квартиру и, по возможности, скорее отсюда уедет. На другое утро вчерашняя старушка вновь пришла. Ей дали утвердительный ответ с оговоркой, что, пока старые жильцы не найдут квартиру, она не должна перебираться.

Через три дня Джавад нашел там же поблизости, на Хиабане Джелальабад, две комнаты, и они с матерью перебрались. А еще через день к Джелалэт с матерью переехали новые жильцы — старушка и ее довольно уже пожилой сын.

Глава десятая

ЕЩЕ ОДНО ЗАСЕДАНИЕ

Жуть и страх все еще не покидали тегеранцев, вернее, самый Тегеран.

Было шесть часов вечера. Так как была зима, месяц Хут, то было уже темно. Тегеранцы, то есть те из них, кто в эти дни не пострадал, у кого не забрали в тюрьму «великого» отца, «знаменитого» брата, или «достойного» супруга, весело собирались к зданию меджлиса.

Это был день праздника годовщины открытия меджлиса, и так как из вышедшего накануне объявления тегеранцы узнали, что казаки имели в виду только покарать изменников, все радовались.

Не совсем веселы были, пожалуй, только некоторые чиновники, боявшиеся потерять места, полученные с помощью «записочки» пресловутого базарного политика.