Безымянные тюльпаны. О великих узниках Карлага (сборник) - Валерий Могильницкий

О Солженицыне заговорили. В редакции «Львовской правды», где я в то время уже работал литсотрудником, кое-кто называл его «вольнодумцем».

— Солженицын посильнее Василия Аксенова, — говорила мне журналистка, поэтесса Ангелина Булычева. — У Аксенова очень многое идет от выдумки, а у Александра Исаевича каждая строка — от жизни.

К сожалению, тогда никто еще не знал горькую биографию Солженицына. Как раз в тот год во Львов к своей матери приехал Василий Аксенов, и на первом этаже издательства в конференц-зале состоялась встреча с ним. Помню, его спросили:

— Встречались ли вы с Солженицыным, откуда взялся в литературе новый Лев Толстой?

Аксенов немного замешкался, затем, подумав, ответил:

— Я не знаю Солженицына. Но в «Учительской газете» вчера опубликован очерк о нем «Учитель с улицы Революции». Он не московский писатель, а рязанский. Живет на родине Есенина, преподает там в средней школе физику, кстати, в этой школе в свое время учился Константин Симонов, он написал в «Известиях» похвальную рецензию на повесть Солженицына.

После встречи с Аксеновым я сразу бросился к газетным киоскам, нашел-таки «Учительскую газету», сразу прочитал очерк Игоря Кашкадамова. Да, Александр Исаевич преподавал в старших классах во второй одиннадцатилетней школе города Рязани. Из очерка я узнал о большой скромности и великом трудолюбии Учителя, о любви к нему его учеников и соратников-преподавателей. Читал в школе Александр Исаевич и астрономию, вел фотокружок для школьников. Был заядлым туристом. Велосипед для него — добрый помощник в путешествиях по пыльным дорогам Рязанщины.

Но как-то мимолетом, даже стыдливо в очерке было сказано, что во время Великой Отечественной войны в Восточной Пруссии капитан Советской Армии Солженицын был арестован, отбывал свой срок в Казахстане. За что его арестовали, журналист не сообщал. И затем допустил большую неточность, написав фразу:

«Три года в Казахстане, потом полная реабилитация».

Конечно, не написал журналист и о том, как попал в Рязань Солженицын. А ведь Александр Исаевич, выйдя из мест заточения, поехал сразу в Ростов-на-Дону, где долгие годы учился, жил. Здесь он повстречался с другом юности Э. Мазиным. И Эмиль с печалью в голосе сообщил Александру Исаевичу, что его дом по Пушкинской был в годы войны разрушен, долго еще стояла одна стена, на которой висела географическая карта времен гражданской войны в Испании с воткнутыми Сашей вдоль линии фронта флажками…

В 1957 году этого дома на Пушкинской уже не было, его снесли бульдозеры.

Откуда я все это узнал? С 1969 по 1979 (целых десять лет) я проработал в Ростове-на-Дону в областной газете «Молот». Очень дружил с ростовскими писателями, три года был заведующим отделом культуры и литературы этой газеты. В то время Александр Исаевич уже трудился над новой книгой «Архипелаг ГУЛАГ», за которую вновь попал в опалу, в немилость партийным властям. В августе 1973 года рукопись арестовали служаки госбезопасности (к счастью, черновой вариант), и это подтолкнуло Солженицына на публикацию своего нового произведения на Западе, а более точно — в Париже, в издательстве «Имка-пресс». Вскоре за этот «мерзкий поступок» и «клевету на советскую действительность» автор был выслан из СССР.

Начались новые скитания Александра Исаевича, теперь уже за рубежом. О нем запретили писать в газетах и журналах в положительном плане, его имя поносили новоявленные писаки.

В то время я встречался с ростовским краеведом И. Гегузиным в областной библиотеке. И он мне как-то сказал, что, несмотря ни на что, продолжает свой творческий поиск о жизни Солженицына в Ростове-на-Дону. Именно в тот день я присутствовал в Доме политпроса на встрече с ответственными работниками ЦК КПСС (к сожалению, фамилии этих чиновников забыл), и они в один голос чернили Солженицына, опять называя его «врагом советского народа», «идеологическим противником». Это было отвратительно слушать! В обкоме партии мне предложили написать материалы об этой встрече в местную печать и в журнал ЦК КПСС «Партийная жизнь». Я отказался.

На следующий день редактор газеты «Молот» вызвал меня и сказал:

— Отныне ты не заведующий отделом культуры и литературы, да и вообще с газетной жизнью можешь распрощаться.

И все же меня милостиво простили, послав «временно» разъездным корреспондентом по Верхнему Дону в Миллерово. Около восьми месяцев я жил там в рабочем общежитии, ожидая новых ударов судьбы. В конце концов меня вернули в редакцию литсотрудником, однако писать по вопросам литературы в газете запретили. Оказалось, защитили меня старейший журналист Ростова, член редколлегии «Молота» Евгений Прокофьевич Попов и собкор журнала «Огонек» по югу России, писатель Михаил Андреевич Андриасов.

Они посоветовали мне выступать на литературные темы в журнале «Дон», что я и делал охотно.

В тот памятный день, когда высокопоставленные чиновники из ЦК КПСС вовсю громили Солженицына за «Архипелаг ГУЛАГ» (сами-то они читали его? Ведь книга не была издана в СССР, ее нельзя было нигде достать, запрещено!), Гегузин и поведал мне, что после реабилитации Солженицын не смог прописаться в Ростове-на-Дону, найти себе работу учителя в какой-нибудь из школ. Его не взяли даже на кирпичный завод, в СУ каменщиком. И это в «хрущевскую оттепель»!

И Александр Исаевич вынужден был уехать из Ростова-на-Дону, работал учителем во Владимире, а затем в Рязани. Безусловно, Солженицына, проведшего свои лучшие годы жизни в Ростове, тянуло на Дон, в родные пенаты. И он много раз приезжал сюда, общался с друзьями юности Эмилием Мазиным, Николаем Виткевичем, тоже незаконно репрессированным в годы войны. Он переписывался с ними. И эти письма достал Гегузин. Ясное дело, в то время ростовский краевед не мог опубликовать их. И только после возвращения Солженицына в Россию он напечатал их в газете «Молот» в своей статье «Жизнь моя очень сложная». Этот материал мне прислала в Караганду из Ростова дочь Елена, которая знала о моей привязанности и любви к Солженицыну.

Сейчас нет смысла воспроизводить эти письма Александра Исаевича, ведь они опубликованы. Скажу одно: дружеские послания Солженицына, напечатанные в полном объеме, сказали моему сердцу о многом — прежде всего о друголюбии Александра Исаевича, его щедрой душе, открытой для друзей юности, его способности ценить и понимать простых людей, далеких от литературы, но тянущихся к нему, как к исцеляющему всех магниту. Крупный писатель — и ни тени зазнайства, отчуждения от тех, кто знал и понимал его, и любил его.

Несколько раз мне довелось бывать на родине Солженицына — в Кисловодске. В 1980 году от местных краеведов я впервые узнал, что дом, а котором родился писатель, тоже не сохранился, его снесли в шестидесятых годах. Да и улицу Пушкина почему-то переименовали — в Богдана Хмельницкого, непонятно, почему, зачем это делать властям, что им, больше нечем заняться… Среди имен знаменитых людей Кавказских Минеральных Вод в местном музее, конечно же, не было имени Солженицына.