Безымянные тюльпаны. О великих узниках Карлага (сборник) - Валерий Могильницкий

Бог посылает ей жизнь, перечеркивая тени смерти — тени решеток.

Ее везут в Карлаг — в Караганду, затем она попадает в Карабас, оттуда — в Бурму.

Когда в 1985 году, побывал в этом поселке, то удивился буйной зелени, густым всходам яровой пшеницы, орошению… Кто здесь начинал, кто распахивал первые целинные гектары земли? В парткоме совхоза «Бурминский» мне показали фотоальбом «Они были первыми» — на снимках я увидел комсомольцев-добровольцев 1957-60 годов. О них-то я и рассказал в областной газете «Джезказганская правда» в большом очерке.

И очень удивился, когда получил из Бур мы письмо от бывшего заключенного Виктора Шишкова. Он писал:

«Уважаемый корреспондент! Все, что вы напечатали, правильно. Только ваши комсомольцы-добровольцы не были в бурминской степи первыми. Первыми были заключенные. Согнанные сюда еще в тридцатых-сороковых годах, именно они совершили тот трудовой подвиг, о котором вы пишете. Жили мы в землянках, которые сами себе выкопали, отогревались у глиняных печей, отапливаемых кизяком… Не счесть, сколько здесь погибло невинно арестованных людей. Но именно они первыми распахали здешние целинные земли, посеяли пшеницу, овес и рожь, посадили первые деревья и кустарники, чтобы остановить жаркие ветры с песком, дующие из Бетпакдалы, построили МТФ. Среди них были партработники, ученые, строители, даже артисты. Я был занят на легкой работе — поваром на кухне, затем диспетчером. И хорошо помню Мариетту Ростиславовну Капнист, артистку, она дружила с вдовой адмирала Колчака — Анной Васильевной Тимиревой, по происхождению княгиней. Считалась ее подругой Тасо Залпетер, супруга известного чекиста Закавказья, который назвал Ежова Василием Блаженным, за что и был замучен в годы „большого террора“ в сталинских лагерях… Если вы мне не верите, то поищите в архивах МВД, прокуратуры, КГБ дела на этих политзаключенных — у вас откроются глаза на наше прошлое, каким оно было по правде».

Более тридцати лет прошло с тех пор, как я получил это письмо. И оно полностью подтвердилось, хотя я сначала отнесся к нему настороженно. Мне никак не верилось, что Бурма построена на костях заключенных. Постепенно, по мере знакомства с материалами из архивов, я начал многое понимать по-иному. Да, все названные Шишковым заключенные — первостроители Бурмы. В этом лагпункте Тасо Залпетер потеряла зрение из-за тяжелых работ на полях. И, вернувшись в Грузию, получив реабилитацию, она продолжала проклинать Берию за то, что потопил в крови Россию, за то, что семь миллионов узников в 1935–1940 годы погибли только в тюремных застенках, как ее верный супруг…

В Бурме похоронен родственник поэта Булата Окуджавы — Эстатий Иванович Окуджава. Этого высокого, худощавого старика с большими красными руками все знали в Сарыарке. Я рассказал о нем в своей книге «Звезды Гулага». Сейчас только напомню, что он работал в лесхозе в Чечекарском районе Грузии. Ему было уже 63 года, когда его арестовали, доставили в Карлаг тбилисским этапом. Вместе с Мариеттой Капнист, Тасо Залпетер, Анной Васильевной Тимиревой он как раз и посадил в Бурминской степи первые березы и тополя, первую лесополосу.

Недолго пробыла в лагпункте Бурма графиня Капнист. Вскоре ее перевели в самое пекло Карлага — на медные рудники Джезказгана. Шла война, рабочих рук не хватало, почти всех мужчин отправили на фронт.

Она попадает в Степлаг и, как помечено в ее лагерной учетной карточке, находится там до 23 сентября 1948 года.

Степлаг — лагерь, созданный по типу германских концлагерей. С высокой колючей проволокой, бдительной охраной с овчарками, наручниками, номерами на одежде зэков и соответственно — с никудышным питанием, в объеме, чтобы сразу заключенному не умереть.

Капнист работала учетчиком на добыче руды как в открытых карьерах, так и на шахтах. Она довольно часто спускалась в подземелье рудников, общалась с рабочими-заключенными. Почти все они болели силикозом или туберкулезом, сухой кашель сотрясал их легкие так сильно, что кровь шла горлом. Чтобы пыль пустой породы не попадала в организм, Капнист всегда носила с собой «синенький скромный платочек». Перед спуском в шахту она его мочила водой из графина. Оказавшись под землей, обвязывала им губы и дышала только через нос. Позже она, криво улыбаясь, говорила журналистам:

— Сколько жить буду, не перестану хвалить «синенький скромный платочек». Воспоминания о нем бойцам помогали на фронте, как поется в песне. А меня обычный платок спас от силикоза и туберкулеза.

Зэки-мужчины называли ее шутя «хозяйкой медной горы». Увидев Капнист, они говорили:

— Опять пришла считать свои каменные богатства. Считай, считай, хозяйка медной горы, руда — не хлеб, ее не съешь, не украдешь, вся в целости и сохранности дойдет до потребителя.

Как ни странно, в годы войны почти все зэки работали до упаду, ибо понимали, как важно было тогда для Победы дать стране как можно больше меди. Капнист поражалась их высокому сознанию и долготерпению. Ведь они могли и не работать так самоотверженно, просто делать вид, что работают, или вообще бойкотировать труд в забоях. В царской России, согласно закону 1886 года, работы, вредно действующие на здоровье людей, запрещались даже для самых отпетых преступников, политических каторжан. Но в советской стране все было возможно, ведь СССР — «страна романтиков, страна героев».

А героев, романтиков можно и не кормить! Капнист весной 1948 года заболевает авитаминозом, попадает в медсанчасть, переполненную до отказа заключенными. Но и там их кормят недоброкачественной рыбой и мясом, о фруктах, овощах можно было только мечтать!

Повторяю: в учетной карточке № 262.414 Мариетты Ростиславовны Капнист сделана пометка: «Убыла из Степлага 23 ноября 1948 года». Куда? Ее опять направили в лагерный пункт Карабас. Врачи констатировали, кроме авитаминоза, истощение нервной системы, рекомендовали для Капнист более легкий труд. И вот она опять в Карабасе — попадает в швейный цех. До освобождения оставалось менее года, и Мариетта твердила себе: «Выдержать, выдержать, чего бы это ни стоило!»

Помогают ей выстоять и письма, посылки ее возлюбленного, московского инженера Георгия Евгеньевича Холодовского, которому она хранит долгую верность. Когда начальник лагпункта положил на нее глаз, она проявила непокорность. Битых три часа держал чекист ее у себя в кабинете, домогаясь близости, разорвал на ней платье, оставив с десяток синяков на руках и шее…

Но ничего у него не получилось. Казалось, уже Мари выдохлась, вот-вот упадет на диван в бессилии. И вдруг служака получает страшный удар в пах. Потом еще и еще. Это его била ногой ожившая от ненависти Мари. Резкая боль пронзила тело похотливого чекиста, и он закричал, топая ногами: