Парацельс – врач и провидец. Размышления о Теофрасте фон Гогенгейме - Пирмин Майер

Четкое представление о границах эмпирической науки не умаляет значения опытности. В идеале серьезный исследователь должен обойти всю землю, чтобы в совершенстве познать изучаемый предмет. Стимулируя любознательность своих слушателей и читателей, Теофраст в то же время не выходил за рамки Старого Света и парадоксальным образом не проявлял интереса к новооткрытым землям. [277] Гогенгейм соизмерял свои знания с количеством пройденных километров. В полемике он не переставал подчеркивать, сколько земель, городов, областей и горных тропок осталось за его спиной. В отличие от современной химиатрии и биомедицины, врачебное искусство Парацельса можно назвать не микро-, но, скорее, макроскопичным. Оно не замыкается на исследовании деталей того или иного феномена, но является отражением и творческим осмыслением мировых процессов. Многочисленные географические объекты, дотошно перечисляемые Гогенгеймом, не имеют для него самостоятельной ценности. Они служат наглядной иллюстрацией медицинской программы, ориентированной на мир и человека в их целостности.

Макроскопический подход Парацельса хорошо прослеживается в следующем широко известном отрывке из его сочинения: «Неужели тот опыт, который я приобрел, принимая участие в военных походах в Венецию, Нидерланды и Данию, побывав в Неаполе, посетив Литву, Голландию, Венгрию, Далмацию, Хорватию, Родос, Италию, Францию, Испанию, Португалию, Англию и все немецкие земли, будет осмеян и предан забвению?» (VII, 374)

И в другом месте он пишет: «Я долгое время перенимал опыт выдающихся людей в немецких, итальянских и французских школах. Там же я стремился познать основы медицинского искусства. Я узнавал о медицине не только из лекций, рукописей и книг, но пытался расширить свои познания во время странствий. Мне пришлось побывать в Гранаде, Лиссабоне, Испании, Англии, Бранденбурге, Пруссии, Литве, Польше, Венгрии, Валахии, Словении, на Карпатах и в других землях, которые не стоит и называть. В крупных городах и небольших местечках я не переставал усердно расспрашивать знающих людей о том, что меня интересовало» (X, 19). «Я подвергаюсь нападкам со стороны людей, которые ведут войну против меня. Они изгнали меня из Литвы, затем из Пруссии и, наконец, из Польши. Я не пробудил симпатии по отношению к себе в Нидерландах, я пришелся не ко двору в университетах, я не нравился ни иудеям, ни монахам. И все же я благодарю Бога за то, что меня любят больные, которых я лечу по-своему. Ведь если бы я лечил их по рецептам Авиценны, то мне нечем было бы хвалиться…» (VI, 180). И далее: «Побывайте на ярмарке во Франкфурте, посетите земли московитов и… полюбуйтесь на звезды у святого Иакова (Сантьяго-де-Компостела)… и вот когда вы сможете похвастаться приобретенным опытом, то можете смело называть себя врачом» (VI, 350).

Последнее предложение напоминает скорее программу, чем отчет о проделанных путешествиях. Гогенгейм ценил любую возможность преумножения опыта. Несмотря на негативные впечатления, он со спокойным достоинством ученого вспоминает о Нидерландах и ряде областей Восточной Европы. Вероятно, наиболее ценный практический опыт Гогенгейм приобрел во время участия в военных походах, где ему приходилось в полевых условиях оказывать медицинскую помощь больным и раненым солдатам. Для начинающего хирурга, стремившегося как можно скорее пополнить сокровищницу собственного врачебного опыта, военная медицина, без сомнений, стала самой лучшей практической школой. Если Гален из Пергама, подвизаясь в амфитеатре, имел возможность совершать вивисекции на живых, здоровых людях, получивших свежее увечье во время гладиаторского боя, то Гогенгейм приобрел аналогичный опыт на войне. «Нельзя не признать, – писал христианский пацифист Райнольд Шнайдер, – что войны стимулировали медицинские исследования и в конечном итоге способствовали развитию и успеху медицины» [278] .

Гогенгейм принялся усердно возжигать ладан на алтаре Марса, предположительно, с началом венецианской кампании 1517 года, во время которой император Максимилиан вернул себе территории, отобранные у него в 1516 году итальянскими городами на лагунах. Обе стороны понесли потери убитыми и ранеными, но при этом ни одна их них не получила ощутимого преимущества.

В так называемой нидерландской войне Гельдернского союза против наследника престола, испанского короля и будущего императора Карла V Гогенгейм, по всей видимости без особого удовольствия, оказывал врачебную помощь раненым нидерландских сил. Его позднейшие отзывы о той кампании дают основание предполагать, что он всеми силами желал ее скорейшего окончания, а возможно, и дезертировал с поля битвы. Кажется, что, помимо общения с многоопытными антверпенскими торговками, ничто не скрашивало его существования в тогда еще объединенных Нидерландах.

После предположительного фиаско Гогенгейм в 1520 году присоединился к армии датского короля Кристиана II. В то время датчане слыли отчаянными рубаками, перед которыми дрожали даже шведские богатыри. Под бряцание сабель Гогенгейм в 1520 году вместе с победоносными войсками Кристиана проделал весь путь от столицы Дании до Стокгольма (X, 96).

Между 1520 и 1524 годами Гогенгейм, скорее всего, находился в Австрии, где он, очевидно, в это время активно занялся писательской деятельностью. Если принять начало 20-х годов за точку отсчета, то окажется, что приблизительно за 20 лет Гогенгейм написал около 20 000 страниц. Эта поразительная продуктивность не является уникальной. История Европы богата одаренными людьми, чья работоспособность, духовная мощь и творческая энергия продолжают вызывать наше почтительное удивление вплоть до сегодняшнего дня. Этот пространный список возглавляют Альберт Великий, Бах, Лейбниц, Моцарт, Якоб Гримм и другие.

Уставший от неопределенности и жаждущий увидеть четко датированные источники парацельсист может, добравшись до 1525 года, удовлетворенно потереть руки. Сочинение, посвященное Приснодеве Марии, было закончено в день Успения Богородицы 15 августа 1525 года. Оно открывается главой о «Зальцбурге – земле поющих крестьян» [279] . Зальцбург, который Гогенгейм называет «добродетельным, истинно немецким городом» (II, 3, X), в то время находился в управлении архиепископа Маттеуса Ланга. Начав здесь свою деятельность в качестве врача, ученого и писателя, доктор Теофраст получил право гостя, которым пользовался до конца своей незаметной карьеры. При этом он не стеснялся высказывать в многолюдных пивных и трактирах свое мнение, которое зачастую содержало критику местных обычаев и порядков. В то время Гогенгейм еще возлагал на Реформацию большие надежды. Он думал, что все слои общества в едином порыве сольются в реформационном движении и, упразднив значение храмовых зданий, окруженных каменными стенами, создадут духовную церковь. Опустошая в таверне очередную кружку пива (II, 3, 3), он смело излагал свои взгляды, которые, впрочем, не вызывали особого восторга у его гостеприимных хозяев. Среди последних был и друг Лютера, придворный проповедник Иоганн Штаупитц, не разделявший новаторские идеи уличного проповедника. [280] Вскоре по городу поползли нехорошие слухи: «Вы говорите, будто… я убеждал людей в том, что вы не совершаете бескровную жертву и не заботитесь о народе, – возмущался впоследствии Гогенгейм. – Но к чему было сердиться и на каждом углу выражать недовольство? Подумайте, ведь если я говорю по внушению дьявола, то люди должны были бы следовать за вами, а не за мной. Если же люди прислушиваются к моим словам, а не к вашим, то это происходит не без участия Святого Духа. Он показывает людям ваш лживый характер, лукавство и мошеннический нрав. В отличие от вас я говорю по внушению Святого Духа. Ваше же мошенничество имеет глубокие корни и восходит к Каину и другим лицемерам и епископам. Читая ваши работы, в которых лучше всего проявляется ваша личность, я убедился, что вы пустое ничтожество. Вам не нужно читать святых отцов. Они писали о теле, а не о душе и апеллировали к поэзии, а не к теологии» (II, 3, 6).