Пышечка - Джули Мёрфи

полным дерьмом? Я скучаю по Люси. И жесть как скучаю по тебе. Прости. Прости за все, что я сделала не так. Пожалуйста, прости.

Я смотрю на свои слова, размышляя, что случится, если я нажму «отправить». А потом стираю сообщение, потому что слишком боюсь ее молчания, чтобы рисковать.

* * *

Бо пишет, что подъехал: момент он выбрал идеальный, потому что мама в душе.

– Я ушла! – кричу я ей.

Если она и спросит куда, то за шумом воды я не услышу.

Я не то чтобы скрываю, что ухожу с Бо, просто идем мы в церковь, а мама скорее предпочтет, чтобы я вообще в нее не ходила, нежели шла в католическую. И это мне ничуть не понятно. Католики, протестанты, баптисты… По-моему, все они верят в одно и то же, просто по-разному об этом говорят. Мы, судя по всему, баптисты. В том смысле, что мама посещает Первую баптистскую церковь Кловера, и я тоже хожу туда на каникулах.

Бо, в отутюженных коричневых брюках и черном поло, ждет меня, опершись на пассажирскую дверь. Кажется, я вырядилась уж слишком официально: на мне черное платье, в котором я была на похоронах Люси, – но больше мне не в чем пойти в церковь.

Бо открывает для меня дверь, и мы едем; наши руки лежат так близко, что мизинцы иногда соприкасаются, и тогда между нами словно вспыхивает обжигающая искра.

Я ни разу в жизни не была в католической церкви. Мне казалось, это такие древние здания со шпилями, витражными окнами и скамьями для коленопреклонения, как в кино. Но церковь Святого Креста выглядит поновее, хотя тут есть и скамьи с подушечками для коленей, и витражи. Здесь тише, чем в маминой церкви. Умиротвореннее. Нет ни громогласных зазывал у входа, ни сплетничающих учителей воскресной школы. Мне тут нравится.

По обе стороны от алтаря стоят свечи в красных подсвечниках, но горят не все.

– Для чего они? – шепотом спрашиваю я у Бо, когда мы садимся на одном из средних рядов.

– Можно оставить любое пожертвование в коробке и зажечь свечу о ком-нибудь в память. Ну и, наверное, помолиться, если захочешь.

Начинается служба, и после нескольких приходских объявлений и песнопений по рядам отправляют блюдо для пожертвований. Бо вытаскивает из бумажника мятую десятку и, положив ее на блюдо, передает его дальше. Отец Майк читает проповедь. Я почему-то ожидала, что говорить он будет на латыни, но говорит он на английском, аккуратно подбирая слова. Проповедь чем-то напоминает мне герлскаутскую церемонию перехода из группы «Дейзи» в группу «Брауни»[33].

После службы я следом за Бо подхожу к свечам, возле которых уже стоят несколько человек. Бо кидает монеты в коробку для пожертвований и протягивает мне деревянную палочку, чтобы с помощью нее я подожгла свою свечу от соседней. Мы оба зажигаем по свече. Ни он, ни я не говорим, для кого они, но слова излишни.

Я пытаюсь представить, каково это – приходить сюда каждое воскресенье. Хоть я и не знаю, верю ли во что-то свыше, но приятно быть частью чего-то большего вместе с Бо.

Мы идем на парковку, где оживленно общаются прихожане. Бо кому-то машет. Затем указывает на мужчину в темно-синей спортивной куртке и телесного цвета брюках и поясняет:

– Это мой тренер.

У меня щемит сердце от того, как твердо Бо говорит о нем в настоящем времени, будто этот мужчина до сих пор его тренер.

– Бо!

Я не сразу узнаю кричащего. Это Коллин, тот самый парень, который общался с Бо в бургерной. Он подбегает к нам.

– Привет! – указывая на меня, здоровается он. – Я тебя знаю!

Он мне не нравится.

Бо протягивает руку, и они обмениваются таким крепким рукопожатием, будто меряются силой. Но сейчас от Бо не исходит того давящего напряжения, которое я ощущала в прошлый раз.

– Как жизнь, старина? – спрашивает Коллин.

Бо пожимает плечами.

– Как всегда: работа, школа.

Подходят еще несколько ребят из его команды. Я чувствую себя слоном в посудной лавке, точнее, на парковке. В прямом и переносном смысле слова.

Бо здоровается со всеми за руку. Парни расспрашивают о школе, о колене и о том, будет ли он пытаться восстановиться и вернуться на поле. Я слегка расслабляюсь, и мне уже начинает казаться, что меня никто не замечает. Но вдруг Коллин вновь указывает на меня.

– А с этой что? Твоя новая девушка?

Бо оборачивается ко мне и говорит:

– Это Уиллоудин. – Потом снова поворачивается к своим приятелям: – Я работаю над этим. – И берет меня за руку.

Меня держит за руку Бо. У всех на виду. Я вся сжимаюсь от восторга и ужаса.

Вскоре Бо прощается с приятелями, и, пока мы, держась за руки, идем к его пикапу, несколько парней свистят нам вслед.

Мы сидим в машине, ожидая своей очереди на выезд с парковки.

– Что это было?

Он потирает костяшками подбородок.

– Я ведь уже говорил: в этот раз я не хочу ничего портить. Я не собираюсь держать тебя в секрете. Вообще-то я с самого начала не планировал делать из этого тайну, просто… Не знаю. Иногда что-то хорошее происходит с тобой в абсолютно неподходящее время. А ты, Уиллоудин, – что-то очень хорошее.

– А Бека?

– Что –