Твой враг во тьме - Елена Арсеньева

Геннастый, только что с восторгом созерцавший процесс спаивания петуха, точно такими же квадратными глазами уставился на Лёлю и вдруг пошел, пошел к ней, пошевеливая растопыренными пальцами и явно намереваясь познакомиться с девушкой на ощупь.

– Гляди! Ты гляди! Чья такая соска?

– О! – удивился тот, что держал Лёлю. – Не твоя? А я думал, твоя… Ну, раз не твоя и не наша, значит, ничья. А раз ничья, значит, общая. Вдуем ей, Геннастый? Ты как?

– Я – за, – кивнул Геннастый, поднимая руку, как на собрании. – Давайте, валите ее. – И начал споро расстегивать штаны.

– Эй! – возмущенно взвизгнул пегий. – Я за ней первый двинул, я ее первый и начну. А вы, пацаны, знай очередь занимай, кто крайний да кто последний.

Тут в онемевшей от ужаса Лёле наконец-то прорезался голос.

– Вы что? – сипло выкрикнула она, изо всех сил отбиваясь от рук, неумолимо гнущих ее к земле. – Пустите, кому говорю! Да пустите же!

Двое сжимали ее руки и втискивали голову в землю, больно выдирая волосы, третий расталкивал бьющиеся ноги, а Геннастый, расстегнув ширинку, уже мостился сверху. А она все никак не могла поверить, никак… И вдруг, совершенно потерявшись от страха, истошно завопила, срывая голос:

– Ди-ма-а! Мамочка! Спасите!

В ту же минуту тяжесть, навалившаяся ей на грудь, волшебным образом слетела, Лёля хрипло втянула воздух – и увидала над собой рыжее толстощекое лицо с небольшими ярко-зелеными глазами:

– Чего орешь? Чего тут разлеглась?

Незнакомец в майке, тот самый, что забавлялся с петухом, схватил Лёлю за руку и резко вздернул:

– Ну, говори! Чего в грязи разлеглась, как свинья с поросятами?

– Они… они меня… – задыхаясь, хлюпала слезами и словами Лёля. – Они меня… хотели…

– Чего хотели-то, не пойму? – прогудел ее спаситель. – Вы чего, хлопчики, девку обидели?

Он грозно повел взором – и Лёля увидела своих обидчиков, скоромно подпиравших забор, словно школьники стенку перед кабинетом директора. Нечего и говорить, что штаны у всех уже были приведены в приличное состояние, и только пегий суетливо дергал заевшую «молнию», примирительно бормоча:

– Да мы чего? Да мы ничего, господин староста. Шли себе, никого не трогали, глядь – посреди дороги девка валяется. Ну, мы давай ее подымать, чтоб не простыла часом, а она возьми да заори. Невесть чего, знать, подумала!

У Лёли снова подкосились ноги – однако отнюдь не из-за этого дурацкого вранья.

Господин староста! Значит, этот ражий мужик – тот самый Ноздрюк, которого так боялась баба Дуня? Лёля вспомнила пудовый кулак, сдернувший со стола бутыль с первачом (не им ли был совращен злосчастный Петька?), вспомнила толстый, как бы негнущийся голос…

Да как же можно было не узнать старосту сразу? И как так произошло, что, убегая от него, она угодила прямиком к нему в лапы?

Лёля попятилась, кося через плечо. Нет, бесполезно и мечтать о бегстве. Не прорваться. Одна надежда – Ноздрюк не сообразит, кто она… Одна надежда, что он круглый дурак, да?

– А ты не бойся, девушка, – пробормотал староста с опасной ласковостью. – У нас ребята хорошие. И уважительные. Дружка моего сильно уважают, верно, ребята?

Что-то свистнуло, словно взрезало воздух, и Лёля увидела, что Ноздрюк держит в руках кнут.

– Да мы и вас уважаем, господин староста, – проронил Геннастый, не отводя взгляда от тонкого хвоста, скачущего в пыли, словно живой. Движения кисти Ноздрюка даже не было заметно, а ременная змейка резвилась, извивалась, подпрыгивала и приплясывала, словно и впрямь дрессированная змейка по звуку дудочки-вагуды индийского факира. – А уж дружка вашего – само собой. Кто не помнит, как вы этой плеточкой бычка бабки Дуни надвое разделали?

– Ну да, – спокойно кивнул староста. – А при надобности и человека со всего плеча разделаю. Желаете, поспорим?

– Да мы верим, верим, господин староста, – загалдели мужики.

Лёля смотрела на своего спасителя с благодарностью, смешанной со страхом. Больно укололо упоминание о бабе Дуне… Она надеялась, что мужики теперь разбредутся кто куда, однако никто не двигался с места. Может быть, ждали на то дозволения старосты?

Ну а тот не спешил давать такое разрешение – поглядывал на Лёлю с откровенной насмешкой.

– Откуда же ты взялась такая, а? Вроде не наша – не наша, верно, мужики?

– Не наша, не наша, своих мы всех знаем, – вразнобой отозвались те.

– Часом не из усадьбы? – осведомился староста с нотками вкрадчивости в деревянном голосе, и Лёля судорожно сглотнула.

Что ответить? Мысли крутились в голове с невероятной быстротой. Судя по рассказу бабы Дуни, попасть сюда постороннему человеку почти невероятно. Заблудилась в лесу, намучилась – и нечаянно забрела в деревню? Но Лёля ведь шла как раз к лесу, с явным намерением снова вернуться к месту своих скитаний. Этот номер не пройдет… И вдруг вспыхнула догадка: ведь Ноздрюк, когда нагрянул к бабе Дуне, слова не сказал о беглянке из усадьбы! Он гневался из-за отсутствия на Любочкиных похоронах, а если и пытался искать возможного бабкиного собутыльника, то из того же дисциплинарного радения. Может, староста и знать не знает о том, что из усадьбы кто-то убежал! А если так, значит, Лёлю там никто и не ищет!

Она оторопела от этой догадки, от внезапно затлевшей надежды и тотчас стала оживлять, раздувать тусклую искорку.

Ну конечно, ну конечно же! Может быть, доктор только рад был, что она сбежала. Возможно, это вообще была инициатива не в меру преданного Хозяину «пса Асана»: привезти в имение живую «станцию переливания крови». А доктор не может не знать, что это чепуха. И теперь он только рад, что пленница исчезла, что не придется брать греха на душу. В конце концов, он не зря оставил настежь дверь «камеры»…

Мимо Лёлиной жалко трепыхающейся надежды как-то незаметно пролетели вполне логичные опровержения: доктор-то не запер дверь лишь потому, что там была Олеся. И вообще, хотел бы Лёлиного бегства – так и наружную дверь не замкнул бы дополнительно, и сигнализацию обесточил, и собак бы отозвал, и о воротах позаботился… Но сейчас логика не имела значения. К тому же доктор был далеко, а староста – вот он, и надо было отвираться именно от него.

– Да, – выдавила Лёля. – Я из замка. В смысле из усадьбы. Я тут… кое-кого ищу.

– А что же на поминках не были? – удивился староста.

Дались ему эти поминки! Просто пунктик какой-то – обеспечить стопроцентную явку населения, как на выборы! Можно подумать, кто-то из усадьбы обязан был идти на Любочкины похороны!

Лёля постаралась усмехнуться со всем возможным пренебрежением, вообще решив не обременять себя вежливостью, а держаться нагло. Тут очень кстати вспомнилась фразочка из классики: «Люди холопского звания – сущие псы иногда. Чем тяжелей наказание, тем им милей господа».

– Были, как не быть, – смирно кивнул староста. – Петр Петрович были самолично.

Лёля едва не брякнула: «А это еще кто?» Додумалась, к счастью, смолчать – и тут же получила ответ, словно пулю в лоб:

– Господин доктор хороший человек, с сочувствием к горю. Любочка-то несчастная в его кабинете с лестницы упала, он ее и нашел.

«Он ее и убил!» – будто крикнул кто-то Лёле в ухо.

Ай да доктор… ай да Петр Петрович… Неужели правду говорят, будто убийцу тянет к своей жертве? Или это патологическая страсть всякого творца – любоваться на дело рук своих… даже если это – смерть?

Ну ладно, Асан погиб из-за того, что попытался помешать доктору. А Любочка в чем ему дорогу перешла? Судя по отзывам, обыкновенное травоядное…

Ох, да какое Лёле дело до всего этого? Она же твердо решила для себя: знать ничего не знаю – и не хочу знать! Главное, что доктор в деревне все же был, но широкомасштабных поисков беглянки не объявил. То есть ей еще может повезти…

– Ищете, значит, кого-то? – повторил староста, и Лёля спохватилась, что ее задумчивость подзатянулась. – Может, сгожусь помочь?

– Да, – кивнула Лёля. – Некоторое время назад в усадьбе работала девушка – Юля ее зовут. Теперь она в деревне где-то. Меня к ней послала Олеся – знаете, конечно, о ком речь! – просила кое-что передать.

Лёля похлопала себя по заднему карману джинсов, однако там что-то ничего не шуршало. При этом она отлично помнила, что спрятала рисунок именно туда. Потеряла, что ли? Да ладно, не станут же ее обыскивать, требуя верительных грамот! А уж Юля ей как-нибудь поверит и без рисунка.

– Может, вас проводить, барышня? – столь же вкрадчиво предложил староста. – Идти далеко: на тот конец, а потом за речку. Там она и поселилась.

– Да ничего, спасибо, я уж как-нибудь сама, – затараторила Лёля. – Вы мне покажите дорогу – я найду.

– Никак невозможно, барышня, – с огорчением покачал своей большой рыжей головой староста. – Невозможно мне вас одну отпустить. Сами видите, какой у нас тут развеселый народишко. Уж лучше я вас провожу. Так оно надежней будет.

И зашагал к концу проулочка, наматывая на руку волочившийся по земле конец кнута.