Твой враг во тьме - Елена Арсеньева

Бог ты мой, как же ненавидел Дмитрий этого человека! Точно так же он ненавидел когда-то убийцу Генриха. Во рту сохло и сердце билось в горле, стоило представить… нет, лучше не надо. «За все он мне ответит!» – мрачно подумал Дмитрий, и это «за все» включало теперь не только его и Лёлины страдания, не только отчаяние Марины Алексеевны и даже случайную смерть Мордюкова, но, словно всего этого было мало, еще и покрытую коркой сухого ила фигуру, застывшую посреди болотца, и бормотание смертельно испуганного мальчика, и недобрую тишину растворившейся в ночи деревни…

Вот и двор бабы Дуни. Словно бы повинуясь чьей-то неслышной подсказке, Дмитрий свернул в проулок и шел вдоль забора до тех пор, пока не заметил пролом в штакетнике. Пробрался в огород и неслышно двинулся к сеновалу, напряженно всматриваясь в темноту. Луна, тварь, выбрала именно этот миг, чтобы выглянуть и ткнуть в него своим светящимся, указующим перстом. Дмитрий замер, чувствуя себя мишенью, открытой всем выстрелам. Сорвал с плеча ружье… Все было тихо. Луна, словно испугавшись, скрылась.

Вот и сеновал. Тишина. Голосов не слышно. То ли Андрей с мальчиком затаились, не зная, кто приближается к ним, то ли просто задремали. А может быть…

Он ждал, всем своим существом ждал чего-то подобного, только поэтому почувствовал движение за спиной, таким легким, неощутимым оно было, – движение охотника, близко подошедшего к добыче.

Даже не оборачиваясь, Дмитрий нырнул в сторону, уходя из-под удара, уже взрезавшего воздух, и в следующий миг остро отточенная лопата вонзилась в землю, хотя, по всем расчетам, должна была распахать его от плеча до пояса, это как минимум. Удар был страшен, и человек, вложивший в него всю свою силу, всю ярость, косо пролетел мимо Дмитрия на полусогнутых, пытаясь удержаться на ногах и не упасть. Он был ловок и, пожалуй, ухитрился бы устоять, если б «тулка», перехваченная за стволы, не обрушилась ему на затылок.

Глухо ухнув, человек свалился на колени, а потом простерся на земле. Одного взгляда хватило Дмитрию, чтобы понять: это не Ноздрюк. Мелок ростом, хлипок. На его голову лучше не смотреть…

Догадка, что он только что размозжил голову человеку, может быть, убил, вспыхнула в сознании, но не задержалась надолго: слишком уж хищно поблескивала даже в темноте лопата, выворотившая изрядный ломоть земли. Этот незнакомец, даром что ростом не вышел, действовал настолько сноровисто, что это поневоле наводило на мысль о долгой практике. И если Дмитрий прикончил его случайно, из чистейшей самозащиты, то нападающий знал, чего хотел, тут не могло быть никаких милосердных иллюзий.

Дмитрий устремился к сеновалу. Жутко оставлять мертвого за спиной, однако оглядываться времени не было. Да, это не Ноздрюк, однако яснее ясного, что староста где-то здесь.

Дверь сеновала была приоткрыта. Дмитрий постоял, прислушиваясь, но не уловил чужого, затаившегося, напряженного дыхания. Вроде бы его никто не стережет здесь. А где же староста?

Выставив вперед ружье, осторожно вступил в дурманно благоухающую сухой травой тьму. Над головой шуршало, шуршало сено. Кто-то ходил по щелястым доскам, подсвечивая себе фонарем.

Дмитрий сразу узнал этот холодноватый люминесцентный свет. «Люкс», фонарь Андрея. Ну, слава богу, это он. Значит, Дмитрий появился как раз вовремя, перехватил нападавших. Вернее, нападавшего, потому что еще неизвестно, где же все-таки Ноздрюк.

Поднял голову, чтобы тихонько позвать Андрея, и в эту минуту что-то теплое капнуло ему на лоб, сползло по щеке. И еще раз, и еще… Дмитрий отпрянул, брезгливо вытирая лицо, – и задохнулся, услышав настороженный окрик Ноздрюка:

– Ты, Генка? Это ты?

Дмитрий шатнулся к стене, сообразив, что сейчас произойдет, и опять опередил смерть лишь на долю секунды. Громом ударил выстрел, и дробь мелкими фонтанчиками взрыла землю на том месте, где он только что стоял. Вскинул «тулку», шарахнул в потолок не глядя, не целясь. С этим выстрелом слился второй, показавшийся оглушительным, как пушечный залп. Сквозь щели в стенке сарая ударило беловатым светом – и снова воцарилась темнота, однако резкие, короткие выстрелы следовали теперь один за одним. Дмитрий, вжимаясь в стену, перезарядил ружье, снова выстрелил вверх, опять перезарядил, бросился в другой угол, где была проломлена стена, – и вдруг, по влажной прохладе, ударившей ему в лицо, понял, что ведет перестрелку с громом.

Мгновение он смотрел на белесую полосу ливня, валом валившую по двору. Сознание прояснилось. В него стреляли только раз – после его залпа в «перестрелку» вступил гром. Значит…

Взлетел по приставной лестнице наверх, упал, перекатился, наткнувшись в темноте на что-то теплое, громоздкое, залег. Тишина. Таясь за этим неподвижным предметом, ощупал его. Человеческое тело, голова… ладонь накрыла закинутое кверху лицо, наткнулась на массу волос.

Борода! Борода старосты!

Холодея, шарил по доскам. Вот фонарь. Зажег его – и отпрянул, встретив взгляд немигающих глаз Ноздрюка.

Староста был мертв, убит. Дмитрий не стал осматривать раны, ставшие смертельными. В него стреляли, он стрелял, он опять убил, хотя хотели убить его, ладно, так уж сошлось, не надо искать себе оправданий – не перед кем оправдываться!

Посветил себе на ладонь – она в крови, но это была не кровь Ноздрюка.

Тяжело поднялся с колен и побрел по сеновалу, отчаянно желая выключить фонарь, уйти отсюда, не видеть… Он уже знал, что предстоит увидеть.

Сначала наткнулся на свой разворошенный рюкзак: похоже, именно в нем рылся Ноздрюк, когда вдруг почуял чужого и в панике открыл огонь. Ну а потом…

Андрей лежал лицом вниз, и Дмитрий нашел рану, только когда перевернул тело. Горло было перерезано разбойничьим, беспощадным взмахом от уха до уха. Вот почему так щедро струилась кровь… Мелькнула вдруг мысль, что Андрей и мертвый смог предупредить об опасности, снова спас ему жизнь, как тогда, в горящей гостинице, – и Дмитрий зажал двумя руками рот, глуша отчаянный, безнадежный вой, так и рвавшийся из глубины нутра, из глубины души.

Лёля. Июль, 1999

Лёля открыла глаза и с трудом подняла голову со спинки кресла. Потерла замлевшую шею и снова прилегла, тупо уставившись в темноту. Нет, она так и не уснула – просто наплыла вдруг дрема на оцепенелое сознание. Хотя спать хотелось. По-хорошему лечь бы в постель и заснуть, хоть немного набраться сил перед тем неведомым, что ждет ее завтра. Но страшно было даже приблизиться к кровати, на которой убили Асана. Наверняка там убрали все окровавленное, доктор уж позаботился бы не оставить следов! А вдруг не убрали? Вдруг доктору на эти следы глубоко плевать?

Нет, в самом деле – кого ему бояться? Хозяина? Да тот небось и не ходит в сторону «тюрьмы», и не вмешивается в медицинско-шарлатанские делишки Петра Петровича.

Лёля, пока Ноздрюк и прочие конвоировали ее в усадьбу, попыталась немножко собраться с мыслями, начала выстраивать целую речь, обличающую доктора. Она намеревалась выпалить Хозяину, что в наше время нужно быть уж совершенно невежественным придурком, чтобы верить в те примитивы, которые подсовывает ему этот так называемый доктор. Да ты хоть в Интернет загляни, бестолочь, посмотри, что выдаст на слово «лейкемия» какая-нибудь «Alta Vista», или «Excite», или хоть «Русская машина поиска»! Много чего узнаешь для себя нового и интересного! К примеру, о новом открытии японцев: ультразвук, дескать, успешно убивает раковые клетки при лейкемии, активизирует фоточувствительность лекарств. И врачи как раз работают над тем, чтобы взять кровь больного лейкемией, пролечить ее и вернуть в организм без раковых клеток… Или можно узнать, что существует вакцина против лейкемии, полученная путем генной инженерии. Правда, это только против лейкемии кошек, но все-таки! Такие вот разрозненные сведения здорово пробуждают инициативу. Есть, есть средства спасти одного человека, не убивая при этом других! Сначала Юлю, теперь вот ее… Она ничуть не сомневалась: Юля была ее предшественницей по несчастью, она умерла во время какого-то придурочного и преступного докторова эксперимента. Олеся, наверное, что-то чувствовала, не зря же «поселила» свою бывшую подружку в розовый рай! И если Лёля не подсуетится, на том розовом облачке найдется местечко и для нее.

Однако ни слова никому Лёля не сказала. Хотя бы просто потому, что сказать было некому. Хозяин не удостоил ее своим присутствием, доктор тоже носа не высунул. К воротам подошли два типа: один уже знакомый «официант-тюремщик», другой какой-то белобрысый, тоже показавшийся знакомым. Поднапрягши память, она сообразила, где видела его. Это один из людей Асана, участвовавший в ее похищении! Он заталкивал Лёлю в машину похитителей, он вроде бы и делал ей укол. Почему-то с ним ассоциировалось имя Толик.

Ни Толик, ни «официант» не были расположены выслушивать Лёлины медицинские откровения. Сухо кивнув Ноздрюку и компании, которые просто-таки на цирлах выплясывали от рабского усердия, они взяли беглянку под белы рученьки и повлекли ее в «замок» – под замок. Ни слова не было произнесено в ответ на все ее причитания и призывы. Втолкнули в темную комнату – и все. Она не удержалась на ногах и упала, ударившись подбородком обо что-то твердое. Это была ручка кресла. В кресло она и заползла и вот сидела уже который час, чувствуя, как ноет челюсть, ощущая железистый привкус крови во рту (наверняка рассадила губу) и тупо размышляя о том, что было, что будет… а чего уже не будет никогда.