Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 (СИ) - Шульман Нелли

– Если сделать все открыто, тетя может вернуться к паранойе и видениям, – вздохнула Хана, – а если тайно, то она все заметит, у нее огромный опыт работы в подполье…

Хана писем не ждала, ее корреспонденция приходила в Le Bristol. Девушка взглянула на антикварные часы с кукушкой, висящие рядом с фотографией Че Гевары:

– Пьер левый, но вроде в компартию он не собирается, и хорошо, что так…  – она устало потянулась:

– После обеда надо ехать к Краузе, потом репетиция, съемка для газет, интервью, очередная вечеринка…  – спектакль выпускали в начале мая:

– Три недели весенних прогонов и я могу отправиться в Германию…  – Хана порылась в сумочке от Chanel, – надо завтра позвонить тамошним агентам…  – на кровать шлепнулся ворох журналов:

– Каталоги для мамы, приглашения для нее же на всякие нудные коктейли, куда она все равно не пойдет…  – Пьер помахал письмом:

– Смотри, Джо пишет девушка…  – Хана изучила почтовые штемпели:

– Из Лизье отправили. Она, наверное, в паломничестве. Джо любил туда ездить еще студентом…  – почерк на конверте действительно был мелким, девичьим:

– Хорошо, что девушка, – она вернула Пьеру письмо, – Джо двадцать четыре года. Тетя Лаура волнуется, она хочет внуков…  – подросток сунул конверт в карман джинсов:

– Я уверена, что девица тоже святоша. Кто еще таскается по всяким монастырям…  – выдув пузырь жвачки, Пьер подытожил: «Два сапога пара».

Мать содержала комнату Джо в безукоризненном порядке. Широкую кровать орехового дерева застелили льняным бельем с кружевной прошивкой. В гардеробе он нашел атласные пакетики с хорошо знакомым ему тонким ароматом фиалок.

Джо сидел на краю кресла красного дерева времен второй империи:

– Мама любит этот запах. Хана права, она хорошо выглядит, даже помолодела…  – за пирогом с ревенем, ванильным мороженым и кофе они болтали о семейных делах:

– Генрик с Аделью сейчас в Сиэтле, но потом летят прямо в Германию, где к ним присоединяется Сабина…  – Джо смотрел на довоенную фотографию отца в серебряной рамке, рядом с телефонным аппаратом, – Инге и Генрик были в СССР, но Комитет обломал о них зубы. Я трус и больше ничего, я не могу поднять трубку и позвонить в Лондон…

Он не знал кому и что хочет сказать. Джо боялся разговаривать с тетей Мартой:

– Она заметит, что яблочко от яблоньки недалеко падает…  – забытая сигарета дымилась в пепельнице, – но папа работал на русских по велению совести, он хотел разоблачить преступников, вроде профессора Исии, а я просто грязный шпион…

Джо не мог утешить себя тем, что пошел на предательство ради спасения Маргариты:

– Она сама спаслась. Шуман бросил ее в саванне и бежал на португальскую территорию. Я мог швырнуть в лицо Вербье мою расписку о согласии на сотрудничество, но я боялся, что он убьет Маргариту и застрелит меня. Я боялся еще и за Пьера…  – обжигая пальцы, он затянулся окурком.

Встретив Джо в аэропорту Орли, месье Вербье заметил:

– Надеюсь, ты помнишь, что твой младший брат родился на территории СССР. Наша страна считает его советским гражданином, а советский гражданин должен жить на родине…  – русский со значением добавил:

– Пьеру почти шестнадцать, уголовная ответственность в СССР наступает с четырнадцати лет. Ты ведь не хочешь, чтобы твоего брата держали у параши, чтобы он сгинул на зоне? Ваша мать не переживет его пропажи, она и так потеряла мужа…  – Джо, разумеется, ничего такого позволить не мог:

– Папа бы меня понял…  – он возвращался взглядом к улыбке отца, – ради мамы, Ханы и Пьера я готов на все…  – Джо любил этот снимок. Семейные альбомы рода Дате погибли в пожаре замка, после американской бомбардировки Сендая. На аудиенции у его величества Джо заметил:

– Но мне и не требуются снимки. Когда…  – он замялся, – когда все случилось, мне было шесть лет. Я хорошо помню папу…  – бульварные романчики о жизни Наримуне использовали фотографию отца времен студенчества, в строгом мундире. Джо не хотел просить у издателей копию снимка:

– Они взяли фото в архивах университета, – понял Джо, – но если я с ними свяжусь, получится, что я поддерживаю желтых писак, эксплуатирующих имена отца и Регины…  – через два дня после аудиенции в токийский пансион, где Джо снимал комнату, принесли небольшой конверт:

– Распишитесь, пожалуйста, ваша светлость, – по повадкам рассыльного Джо понял, что перед ним дворцовый чиновник, – здесь фото и записка…  – послание написал сам император, от руки:

– Снимок нашелся в наших альбомах…  – читал Джо изысканный почерк, – фото сделали, когда ваш отец получил свидетельство о вашем графском титуле…  – Джо тогда исполнился год. Он еще оставался с кормилицей в горной деревне. Он знал о расстроившейся помолвке отца с одной из дочерей императора:

– Папа мог стать принцем, я бы вырос при дворе…  – он опустил голову в руки, – я бы избежал участи хибакуси, парии в родной стране. Но тогда у меня не было бы Ханы…

Отца сняли в парадном кимоно, с двумя мечами. Катана сейчас висела за две двери от комнаты Джо, в японском салоне, как его называла Лаура. В квартире стояла тишина. Сестра уехала в театр, Пьер задремал на ковре в своей спальне, среди разбросанных по полу пластинок, под приглушенный звук приемника. Тупица играл с симфоническим оркестром Сиэтла первый фортепьянный концерт Чайковского:

– Мама тоже любит Чайковского, она часто ставила мне пластинку, когда я был ребенком…  – с матерью Джо поговорить не мог. Он не хотел разочаровывать Лауру:

– Даже не разочаровывать…  – письмо из Лизье он надежно спрятал в ящик стола, – мама ненавидит русских, она год просидела в их тюрьме, бежала с их подводной лодки…  – мать, впрочем, говорила, что экипаж лодки вел себя геройски:

– Однако они тоже были заключенными, – вздыхала Лаура, – поэтому они мне помогли…  – в письме мадемуазель Данута сообщала, что скоро перебирается в Мон-Сен-Мартен:

– Где сейчас Симон, мой духовник…  – Джо вытер лицо рукавом свитера, – может быть, поехать туда, исповедоваться? Но рядом будет Данута, я не смогу избежать соблазна…  – он не сказал о своей работе на СССР ни одному священнику, ни в Конго, ни в Париже:

– О Дануте я упомянул, – вчера Джо ходил на мессу в церковь Сен-Сюльпис, – святой отец велел мне венчаться, а не поддаваться соблазнам плоти, как нынешняя молодежь…

Его соблазн плоти сейчас был совсем не во Франции, а в Конго. Джо увидел ее руки, уверенно лежащие на руле виллиса, собранные в хвост кудрявые волосы, докторский саквояж на заднем сиденье машины:

– Сабина сшила ей в подарок. Ева скоро прилетит в Африку. Они будут заниматься сонной болезнью и программой вакцинации. Когда мы…  – он подышал, – когда мы были помолвлены, я знал обо всех делах Маргариты, она мне писала. Я тоже посылал ей весточки, несколько раз в неделю…  – он понял, что с Данутой думает именно о бывшей невесте:

– Русские нашли похожую девушку, – Джо поднялся, – они свое дело знают. Но мне все равно, я хочу тепла, хочу, чтобы меня любили…  – он взялся за открытый саквояж. Наверху, среди рубашек и носков лежало его служебное оружие, бельгийский браунинг:

– Надо съездить в банк, положить пистолет в ячейку, пока я в Париже…  – на Джо пахнуло фиалками. Мягкая рука коснулась его руки:

– Давай мне вещи, милый…  – мать носила тартановую пижаму и старый халат из шотландки, – я все приведу в порядок, с пуговицами и вообще…  – темные глаза спокойно взглянули на Джо:

– Ты, наверное, хочешь оставить браунинг в банке…  – Лаура погладила его по смуглой щеке:

– Я обо всем позабочусь, позвоню им. Отдыхай, мой милый сыночек, ты устал…  – Джо был выше матери. Обняв ее, он уткнулся лицом куда-то в шею:

– Словно в детстве, когда мы приехали в Париж. Я тогда так хотел, чтобы мама выздоровела. Я всегда просил у Бога именно этого. Теперь ей, кажется, лучше…  – он тихо шепнул:

– Спасибо тебе, мамочка…  – Лаура постояла, покачивая сына, едва заметно улыбаясь.