Статьи и письма 1934–1943 - Симона Вейль

склонности, очевидно, не требуют усилия воли. И в актах послушания Богу она пассивна. Даже если им сопутствуют всевозможные тяготы, даже когда в них человек проявляет большую активность, – в душе при этом не происходит ничего похожего на мускульное усилие, но только ожидание, внимание, безмолвие, непоколебимость в страдании и радости. Образцом для любого акта послушания Богу является Распятие Христа.

Такая «пассивная активность»111, которая выше любой другой активности, в совершенстве описана в «Бхагавад-Гите» и у Лао-цзы. В ней также присутствует сверхъестественное единство противоположностей, гармония в пифагорейском смысле.

Усилие воли, направленное к благу, – один из обманов, которые посредственная часть души измышляет в страхе перед собственным разрушением. Это усилие не пугает ее ничуть; ее комфорт не может нарушить даже то, что сопровождается тяжким изнурением и страданием. Ибо посредственная часть нашей души не боится усталости или боли: она боится только того, что ее умертвят.

Есть люди, которые так пытаются возвысить свою душу, как человек, который упрямо прыгает со связанными ногами, в надежде, что если он будет прыгать с каждым днем все выше, то однажды не плюхнется на пол, а взлетит прямо на небо. При таком занятии он никогда не увидит неба. Мы не в силах сделать в сторону неба ни единого шага. Путь туда для нас закрыт. Но если мы неотступно смотрим на небеса, Бог спускается и поднимает нас туда. Он поднимает нас с легкостью. Как сказано у Эсхила, тот, кто божествен, не испытывает усилий112. В деле спасения есть легкость, которая для нас тяжелее любых усилий.

В сказке братьев Гримм великан и портняжка поспорили, кто сильнее. Великан забросил камень так высоко, что прошло немало времени, пока он упал на землю. А портняжка выпустил птицу, которая не вернулась вовсе.113 Кто не имеет крыльев, всегда кончит тем, что упадет.

Именно поскольку воля бессильна достичь спасения, абсурдом является понятие о светской морали. Ибо то, что называют словом «мораль», апеллирует только к воле человека. Религия, напротив, обращается к желанию114, и желание спасает.

Карикатурный римский стоицизм тоже обращался к «мускульной воле». Но истинный стоицизм, греческий, – у которого апостол Иоанн (или, может быть, Христос) заимствовал термины λóγος и πνεῦμα, – опирался исключительно на желание, благочестие и любовь. Он был исполнен смирения.

Нынешнее христианство и в этом вопросе, как и во многих других, заразилось от своих противников. Метафорическое выражение «искать Бога» напоминает мускульно-волевые усилия. Паскаль порядком поспособствовал распространению этой метафоры. Он допустил ряд ошибок – в частности, до некоторой степени путая веру с самовнушением.

В великих образах мифологии и фольклора, в евангельских притчах – Бог ищет человека. «Quærens me sedisti lassus»115. Нигде в Евангелии не говорится о том, чтобы человек искал Бога. Человек не сделает и шагу, если его к этому не понудят или не позовут достаточно настойчиво. Дело будущей невесты – ожидать. Раб ожидает и бодрствует у ворот, пока его господин находится на пиру116. Прохожий не приглашает сам себя на брачный пир и не просит, чтобы его пригласили. Его вводят туда почти против ожидания. Его дело лишь надеть подобающую одежду117. Человек, который узнал, что на поле скрыто сокровище, продает все, что имеет, чтобы купить это поле118. От него не требуется перерыть все поле лопатой, чтобы выкопать сокровище, – для него достаточно продать все свое имение. Желать только Бога и отказываться от всего остального – вот единственное, что нужно для спасения.

Образ поведения, который спасителен для души, не похож ни на какую активную деятельность. Такое поведение обозначается греческим словом ὑπομονή, которое довольно неудачно перевели на латинский как patientia119. Это – ожидание, неуклонное внимание и верность без конца, способные выдержать любой удар. Лучше всего это представлено в образе раба, который бодрствует у ворот, чтобы открыть, как только постучит его господин. Он готов скорее умереть от голода и усталости, чем изменить своему служению. Пусть его товарищи кричат ему, окликают, толкают его – он даже не повернет головы. Пусть ему скажут, что господин умер, – даже если он поверит этому, то и тогда не пошевелится. Пусть скажут, что господин гневается на него и побьет, когда вернется, – он не пошевелится все равно.

Активно искать – вредно не только для любви, но и для понимания, ибо законы понимания подобны законам любви. Надо просто ожидать, когда решение геометрической задачи, когда смысл греческой или латинской фразы проникнет в душу. Это еще более верно для нового научного открытия, для хорошего стихотворения. Поиск приводит к ошибке. Это относится ко всякому истинному благу. Человеку не надо делать ничего другого, как ожидать блага и уклоняться от зла120. Мускульные усилия годятся лишь на то, чтобы отражать зло. Среди превратностей, из которых составляется человеческая жизнь, во всех ее областях, подлинная добродетель состоит в сопротивлении, в отказе от зла, – во всяком случае, именно так она проявляется. Но это ожидание блага и истины есть нечто более сильное, чем любые поиски.

Понятие о благодати в противоположность волевому усилию, понятие о вдохновении в противоположность умственной или творческой работе – и то и другое, если хорошо разобраться, выражают эту действенность ожидания и желания.

Религиозные практики целиком составляются из внимания, одушевленного желанием. Вот почему никакая мораль не может их заменить. Однако посредственная часть души имеет в запасе достаточно выдумок, способных защитить ее даже во время молитв или священнодействий. Между взглядом и присутствием совершенной чистоты она помещает свои завесы, которые умеет представлять под именем Бога. Примеры таких завес – те или иные состояния души, источники чувственных радостей, чаяний, поддержки, утешения, успокоения или же комплекс привычек, некая личность или множество личностей, социальная среда.

Ловушка, которой трудно избежать, – это усилие вообразить божественное совершенство, которое религия предлагает нам любить. Ни при каких обстоятельствах мы не можем вообразить себе что-нибудь более совершенное, чем мы сами. Это усилие оставляет бесполезным для нас чудо Евхаристии.

Требуется определенным образом воспитывать способность понимания, чтобы созерцать в Евхаристии только то, что заключено в ней по определению, – то, чего мы совершенно не можем понять, о чем знаем только, говоря словами Платона, что оно является чем-то и что ничего другого невозможно желать, кроме как по ошибке.

Ловушка из ловушек, западня, не упасть в которую почти невозможно, – это западня социальная. Повсюду, всегда, во всех делах социальное чувство создает превосходнейшую имитацию веры – превосходнейшую по лживости, конечно. Эта имитация замечательно угождает всем частям души. Та часть души, которая устремлена к