Хранитель лабиринта и пленница белой комнаты - Владислав Чернилевский

видел сквозь туман войны и бульдожьим шагом уводил меня с поля боя. Меч исполина беспомощно стучал по каменному полу, но хаос атак не мог найти нас в море дыма. Мы уходили от Древних богов по узкому проходу. Если только исполины не владели искусством уменьшения, то они не смогут нас догнать.

ГЛАВА 9. БУНКЕР

Рене нес меня через туннели Бункера. Мои мозги плыли в черепной жидкости, я не мог координировать движения и фокусировать взгляд. Я видел фотографиями только яркое и необычное, что-то, что могло отпечататься в подсознании: красную лампу над герметичными дверями в тамбуре; желтые, зеленые и синие трубы, протянутые под потолком; гигантские черные цифры на трафарете белых стены; цветные линии, указывающие дорогу в откопированных коридорах…

Картинки мельтешили перед глазами, а я хотел спать, хотел есть, хотел согреться. Но больше всего я хотел пить. Я смотрел на тело Рене и думал, что под его одеждой, под его кожей по сосудам должна бежать кровь. Жидкая, сытная, горячая и такая живая! Зачем мертвым что-то живое? Они не я. Я все еще был жив, и я нуждался в живой крови. Если я попрошу, Рене поделится ей? Хоть немного?

– Парень! Чего затих? Убери эту дурацкую улыбку со своего лица и давай поговорим. Молчание не к добру. Молчат животные. Разговаривают только люди! Мы знаем человеческие языки и язык Логоса. А я тебя, парень, потом научу языку жестов, который не знает никто, кроме нашего клана…

«Как много слов! У меня и так гудит в ушах, а от твоих речей становится совсем дурно. Чем кормить словами, дай лучше хлеба или воды. Инстинкты, звери. Если ты не дашь мне еды, я точно превращусь в зверя! Выйду на охоту, чтобы из первого встречного сделать первое. А из второго – второе. Надеюсь, ты не слышишь моих мыслей? Ответь, Рене!»

– …Еще можно писать. Тут принята клинопись, но мне по душе финикийское письмо. Алфавит привычнее. Мертвым – мертвые языки! Знаешь, парень, люди в Лабиринте боятся друг друга. А разговаривать порой охота! Поэтому мертвые оставляют послания на стенах и ждут ответов. Так и переписываются друг с другом – чтобы не видеть собеседника. Ты тоже научишься вести стены… Сначала, парень, клинопись кажется странной – ее за язык-то не сразу примешь. Но если начнешь всматриваться, поймешь смысл знаков, а потом и сам начнешь писать. В Скрижалях часто оставляют послания. Когда дойдем – посмотришь…

«Да, Рене, теперь я понял, что видел надписи. Не думаю, что там написано что-то важное. Разве что там указана дорога на Поверхность? Вздор! Если бы они знали дорогу наверх, то не писали бы на стенах, а бежали прочь из Лабиринта. Ты лучше расскажи, Рене, что мне есть? Что мне пить? Что, кроме твоей крови, сможет утолить мою жажду?! Ты ведь слышишь мои мысли Рене? Можешь не отвечать, я знаю, что слышишь».

– Надо немного передохнуть, парень. Тяжело такую тушу на себе тащить.

Рене опустил меня к стене, сел рядом и положил передо мной ангельский клинок.

– Прикорну четверть часа, потом продолжим путь, – пояснил спутник и закрыл глаза.

«Плохо, очень плохо. Мое тело впитало в себя страдания. Жажда жжет сухостью горло. Усталость вгрызается в суставы. От голода промерзли кожа и мышцы. Зачем привал, который вместо отдыха растягивает страдания? Привал не нужен. Быстрее добраться до Убежища, найти воду и еду, а не лежать в холодном коридоре на полу – вот, чего я хочу и чего требует организм!

Рене! Сколько противоречий ты рождаешь во мне своим поведением. Я даже не беру в расчет твою уничижительную манеру говорить. Хочешь показать свое превосходство? Показывай. Мерзкое высокомерие – я могу его перетерпеть, чтобы услышать от тебя неизвестные мне правила Лабиринта. Ты вытащил меня из боя с богоподобным исполином, но ты же сам и отправил меня на эту бойню! Ты несешь меня в Убежище – вот, до него осталось чуть-чуть – и тут решил продлить мои мучения этим привалом. Неужели ты так нуждаешься в отдыхе? Не думаю».

Я посмотрел на Рене и увидел его прозрачным: внутри него текли сгустки янтарной жидкости. Это была не кровь, а что-то совсем другое – тягучее, яркое, притягательное… и наполненное жизнью. Эссенцией жизни. Я смотрел на нее, как человек в пустыне смотрит на оазис, – невозможно не припасть к спасительному источнику губами и не начать пить воду.

«Значит, вот, как видят обитатели Лабиринта друг друга, – как сосуды, наполненные энергией? И каждому мертвому не хватает этой жидкости? Ее можно забрать, если вцепиться зубами в шею незнакомца, очевидно не заслужившего такой роскоши, ведь люди, достойные жизни, не могут попасть в Лабиринт после смерти – они уходят в Рай! Так ли плохо убить преступника – убийцу, вора, лгуна, эгоиста – ради того, чтобы спасти достойную личность – самого себя? Я ведь не убивал, не воровал, не лгал. Просто случайно попал сюда.

Закрыть глаза, чтобы увидеть, как я обманываю сам себя. Я убивал. Когда на психиатрическую больницу опустилась тьма, я зарубил мечом обезумевшего санитара. Лишенный разума и пораженный ржой, он продолжал оставаться человеком, а я его убил. Я украл. Украл не деньги или ценности. Я своровал секреты, хранившиеся в запретных этажах Лаборатории, и продал их торговцу информацией. Я лгал. Я соврал Кристине, что не знаю, где ее тело, и что ей нужно спросить об этом Диму. Я сделал это, чтобы спасти себя. Значит, я убийца, вор, лгун, эгоист? Значит, я заслуженно попал в Лабиринт?

А если я перешел все границы, стоит ли останавливать себя сейчас? Что мне уже с того, если я совершу еще одно маленькое зло? Меч в руках, жертва беспомощно спит. Один удар меча, один укус в шею – и я спасен! Наполненный новыми силами, я теперь вырвусь на Поверхность!»

Я открыл глаза. Рене все еще спал. Янтарная эссенция продолжала светиться внутри его хрустальных сосудов, медленно, по каплям перетекая из одних частей тела в другие.

«Интересно, этот мертвец видит меня так же, как я вижу его сейчас? Сосудом, наполненным жизнью? С каким искушением он борется, чтобы не убить меня и не собрать мою кровь в свою фляжку? И кто он? Убийца или воин? А кто я? Воин или убийца?

– Да сколько можно, Рене! Я уже настолько голоден, что готов тебя сожрать! Или мы идем дальше, или наши пути расходятся здесь! – прокричал я.

Ответа не