Райский уголок - Тереза Крейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ходят слухи, что наш любимец, аристократический социалист, готов уйти в отставку. — Наполнив два бокала «Мадерой», он передал один Хьюго.
Тот встревоженно посмотрел на него.
— Мосли? В самом деле? Но почему?
— Видимо, реформы, по мнению нашего драгоценного мальчика, движутся недостаточно быстро. Он намерен создать свою собственную партию.
Наступило короткое молчание. Хьюго хорошо знал Освальда Мосли, он много раз обедал с ним в Чейн Уолк, когда тот был еще членом парламента от консервативной партии. Со Спенсером Феллафилдом их объединяло восхищение Гитлером и Муссолини.
— Фашистскую партию? — спросил Хьюго с нескрываемым отвращением в голосе. — Здесь?
— Да. Разумеется, фашистскую партию. — Спенсер Феллафилд, прищурившись, посмотрел на сына. — Ты имеешь что-нибудь против?
— Естественно, будь оно проклято! Извини, папа.
Бровь Спенсера едва заметно приподнялась, и Хьюго рассердился на себя за свою невыдержанность. Но он продолжал с еще большей резкостью, чем ему хотелось бы:
— Мосли — ничтожный человек, папа, и ты должен это знать. А что касается фашистских молодчиков — неужели тебе хочется, чтобы армия бойскаутов-антисемитов маршировала по нашим улицам и отдавала команды — что нам делать и о чем нам думать? И пожалуйста, избавь меня от поучений по поводу Муссолини и его итальянских последователей. В жизни есть более важные вещи!
Между ними возникла стена молчания.
— Хьюго, твой упрощенный, если не сказать, детский, взгляд на вещи иногда бывает занимательным. Но не всегда.
Густая краска залила лицо Хьюго. Он мелкими глотками потягивал вино.
Отец поднес свой бокал к свету, оценивающим взглядом рассматривая рубиново-красный напиток.
— Фашисты вовсе не являются антисемитами. — Он сделал один глоток. — По крайней мере, не в большей степени, чем все остальные.
— Пожалуйста, говори только за себя.
Отец метнул на него взгляд — острый, как лезвие бритвы.
— Я всегда так поступаю.
Хьюго залпом выпил вино, не обращая внимания на хмурый и недовольный вид отца.
— Как ты можешь говорить, что они не антисемиты? Этот Гитлер — буйнопомешанный. Он ненавидит евреев.
— Как и многие другие. Адольф Гитлер, насколько я понимаю, отстаивает свое право провести чистку в национальном масштабе.
Хьюго презрительно фыркнул.
— По моему мнению и по мнению многих других, он также является нашей лучшей защитой против коммунистической заразы, которой я сопротивляюсь, как могу, ты это знаешь. А также против либерального социализма, к которому я питаю еще большее отвращение, о чем ты тоже должен помнить. Нельзя допускать, чтобы Европа — да и весь мир в целом — вновь оказались ввергнутыми в хаос. Если Гитлер сумеет навести порядок в Германии, как это сделал Муссолини в Италии — чего же желать лучшего?
— Неважно, какой ценой?
— Абсолютно верно.
Хьюго подошел к графину и налил себе еще вина.
— Какие гнусные убеждения.
Тишина, воцарившаяся в комнате после этих слов, была красноречивой. Он обернулся. Спенсер Феллафилд изумленно уставился на сына.
— Это твои слова, Хьюго? Или они принадлежат кому-то другому? Кто, хотелось бы мне знать, учит тебя разбираться в тонкостях мировой политики?
Хьюго откашлялся.
— Никто. — Внезапно он почувствовал, как в нем поднимается паника. Как он, черт побери, влип в эту историю? — Папа, правду сказать, я хотел бы поговорить с тобой кое о чем другом.
— О? — От единственного произнесенного звука повеяло ледяным холодом.
— Я… — Хьюго стоял, перекладывая пробку от графина из руки в руку, словно не зная, куда ее положить. — Я намереваюсь уйти из дома.
Молчание. Спенсер Феллафилд пригубил «Мадеру», разглядывая темную жидкость в бокале.
— Вот как?
— Я уже взрослый человек, папа, и хотел бы открыть свое дело.
— Не вижу причины, которая могла бы помешать этому.
Хьюго очень осторожно вставил пробку в графин.
— Мне нужна свобода.
— О? Свобода для чего? — Голос отца звучал обманчиво мягко. — Чем бы ты таким хотел заняться в этом «своем деле», — последние слова он выделил едкой иронией, — чем не можешь заниматься здесь?
Всякий раз, вступая в противоречия с отцом, Хьюго испытывал замешательство. Он терялся, его речь становилась затрудненной. И сейчас он вновь боролся со смущением.
— Я… Не знаю. Я только…
— Буду ли я прав, если приду к выводу, — резко произнес отец, что это неожиданное решение имеет некоторое отношение к юной леди, — он сделал все возможное, чтобы вложить как можно больше оскорбительной интонации в последние слова, — к которой ты так привязан?
— Нет. Это не имеет ничего общего с Филиппой. — Хьюго почувствовал, как под спокойным взглядом отца, выражающим недоверие, краска вновь прилила к его лицу. — Папа, в этом нет ничего необычного, не так ли? Мне двадцать семь лет. Пора уже быть самостоятельным.
— Чарльз не испытывает такой необходимости.
— И не будет испытывать. — Это были слова обиженного ребенка. Спенсер Феллафилд, страдальчески подняв бровь, проигнорировал их.
— Я уже говорил тебе — когда ты остепенишься и найдешь себе подходящую жену, я буду только рад обеспечить тебя постоянным доходом.
— Я не хочу, чтобы ты давал мне что-нибудь! — Слова прозвучали с неистовой силой. — Я только хочу уйти! Я вполне способен отвечать за себя! У меня есть работа, и я зарабатываю себе на жизнь. Об этом могут сказать многие. И я могу тратить свои деньги так, как пожелаю. Я просто говорю тебе — я ухожу. Я бы предпочел это сделать с твоего благословения. Но в любом случае я уйду. Так будет лучше для всех.
Молчание затянулось. Спенсер Феллафилд не спеша допил вино, не сводя глаз с сына, и поставил бокал на стол.
— Понятно. Могу ли я спросить, где ты собираешься жить?
— Пока не знаю. Сниму комнату.
— Один?
— Да, папа, один! — Хьюго подавил в себе поднявшуюся было волну негодования. — Я говорил тебе — Филиппа не имеет к этому никакого отношения. Если бы ты только встретился с ней, то увидел бы…
— Нет. — Ответ был суровым и холодным.
Хьюго потерял последнюю надежду Он стоял не в силах вымолвить ни слова.
Отец поднялся с надменным выражением лица. Он был на голову выше и гораздо массивнее своего худощавого сына.
— Очень хорошо, Хьюго. Уходи, если хочешь, хотя я предупреждаю, что ты не получишь от меня ни пенни. И более того, ~— он поднял руку, выставив ладонь вперед, когда Хьюго попытался было с жаром что-то возразить, — более того, я хочу, чтобы ты четко понял — если ты когда-нибудь осуществишь свой идиотский замысел и женишься на никому не известной особе, этой мисс, которая охотится за богатым женихом, — предупреждаю тебя, ты будешь жалеть об этом до конца своих дней. Выражаясь мелодраматически, я оставлю тебя без пенни в кармане. Без фартинга. И каким бы ценным сотрудником ты ни являлся для нашей фирмы, это будет конец твоей карьеры в бизнесе Пейджетов и Феллафилдов. Подумай об этом. Иди, позабавься с ней. Потом возвращайся ко мне, и мы найдем тебе подходящую пару — умную, хорошенькую, какую только ты пожелаешь, и которую я буду счастлив принять в мой дом как свою сноху, как мать моих внуков. И до того дня — поверь мне, Хьюго, он наступит — нам с тобой больше не о чем говорить, не так ли?
Хьюго била дрожь. Этот человек с ледяными глазами, который стоял напротив, всю жизнь командовал и помыкал им. Гнев, копившийся годами, бурлил в нем, мешая говорить и унижая его.
Осторожный стук в дверь, нарушивший тишину, показался оглушительно громким.
— Войдите.
Слуга просунул голову в дверь.
— Звонят по телефону, сэр. Спрашивают мистера Хьюго.
— Иду, — сказал Хьюго. — Попросите их подождать минуту. Хорошо?
— Да, сэр. — Слуга скрылся за дверью.
Нарочито спокойно Спенсер Феллафилд опять опустился на стул и потянулся за газетой, которая лежала на столе.
— Я ухожу, — сказал Хьюго очень тихо, не в силах унять дрожь в голосе. — Но я не вернусь. Делай, что хочешь, папа, но ты не заставишь меня расстаться с Филиппой.
— Посмотрим. — Отец даже не удосужился взглянуть на него.
Хьюго вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь. Он быстро сбежал вниз по лестнице и схватил телефонную трубку.
— Да?
На другом конца провода он услышал спокойный приятный голос.
Хьюго замер, машинально обернулся, пригнувшись, слегка прикрыл трубку рукой, стараясь говорить потише, хотя в просторном холле и на широкой лестнице не было никого, кто мог бы его услышать.
— Я просил тебя не звонить сюда!
Голос заговорил снова.
— Я не могу. Плейл, не могу, ты меня слышишь? Я…
Тот прервал его.
Хьюго долго стоял, слушая. Потом сказал: