Бегство (Ветка Палестины - 3) - Григорий Свирский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первые две недели она возила Зайку по известным только ей "бутикам" магазинчикам возле рынка, в которых можно было купить все самое лучшее и порой задешево. Одеть Зою было нелегко, она отвергала Софочкины рекомендации и позволила купить себе лишь то, что очень понравилось: бусы из неправдоподобно крошечных ракушек, платок огненной расцветки, белые туфли без каблуков. Туфли взяла без споров: старые московские "спортивки" Зайки выглядели неприличными, нищенскими. Убедить подружку в том, что ее вкусы старомодны, а для заграницы провинциальны, оказалось невозможным.
- У тебя неправильная тенденция, - настаивала Софочка. - В Израиле длинные широкие юбки носят лишь бедняжки "дати", которые в париках. Ноги нужно прятать мне, у меня "ноги форварда футбольной команды", говорит Дов, тебе их надо показывать во всю длину. Волосы у тебя играют, их надо распушить на плечах, чтобы был каштановый водопад, а не прятать под дурацкий берет: черные береты в Израиле носят только солдатки и старики-ветераны.
Софе удалось одержать некоторую победу, Зоя берета теперь не носила, забрала свой "водопад" резинкой.
- Не умеешь ты себя подавать, - заключила со вздохом Софочка и повезла Зайку смотреть Святой город.
Новый город Софочка пока игнорировала, там Университет и прочее. Зайка поступит учиться, увидит все сама. Подкатили к перекрестку. Поодаль холмы Иерусалима, какой-то музей, похожий на перевернутый гриб, внизу долина, зажатая зелеными откосами.
- Бросила взгляд? - деловито осведомилась Софочка и - вперед. Следующая остановка - мельница Монтофиоре, которую Зайка уже видела на телевизорных заставках.
- Для Иерусалима это то же самое, что для Парижа Эйфелева башня, торопливым голосом гида пояснила Софа, - хотя с моей точки зрения... впрочем, суди сама. - И круто свернула к Яффским воротам, возле которых расхаживали солдаты с автоматами.
На арабском шуке тоненький нос Зайки дергался, как у кролика. Не курильщики кальяна с резиновыми трубками ее ошеломили, не горы дубленок, а запахи. Остановилась у травок, не оторвешь - каждый пучочек к носу подносила. И к своему, и к Софиному. И произносила с восторгом:
- Душистый перец в зернах, да-авно не видела! Нана, настоящая! Мятой пахнет, понюхай! Киндза азербайджанская! Ох, не для моего носа!.. Шафран, мускатный орех! - И пошла, и пошла. Что-то пыталась выяснить, спросила у старухи-арабки, как называется травка, куда идет. Старуха не ведала ни русского, ни английского, объясняла руками, мол, в горшок всё, в горшок!
Софочка вывела Зою по узким торговым улочкам к Стене Плача. Здесь у Софы была первая встреча с ортодоксальным иудаизмом. Она бодро зашагала к стене, но старик-охранник ее турнул.
- Твое ли тут место, женщина?! - И показал на другую часть стены.
- Опять законы Оттоманской империи, - в сердцах произнесла Софочка. Куда от них денешься? - Предложила двинуться назад, к машине.
- Подожди! - бросила Зоя, и медленно двинулась вдоль площади, удивляясь толпам молящихся: - Сегодня что? Праздник?.. Так каждый день?..
Зоя мечтала посмотреть триптих Шагала, написанный для израильского парламента, и его мозаику на стенах и на полу. А потом хоть одним глазом на его же витражи в Хадассе. Что это, Хадасса?.. Госпиталь. Там, в госпитальной синагоге, на витражах, летающие фигуры. Птицы, звери, сыновья патриарха Якова, от которого и пошли двенадцать колен израилевых.
- Откуда я знаю? У нас в Москве был Шагал, ведь мама собирала книги по искусству. Съездим, а?
Чего для Зайки не сделаешь! Вернулись в район университета, подрулили к Кнессету, окруженному металлической оградой.
- Я его таким и представляла, - сказала Зоя. - Как крепостное сооружение с "Маген Давидом" на крыше, а окна на фасаде, как бойницы.
Софочкин иврит молодцеватый охранник понять не мог, спросил весело:
- Руси? - И добавил на родном языке непонятливых "руси": -Давай-давай?! - Как только было произнесено "Шагал", он тут же перестал покровительственно улыбаться, деловито поводил возле них рукой с искателем, попросил открыть сумочку и, не найдя ничего для государственных мужей опасного, показал, куда двигаться.
Яркое южное солнце, бившее из окон, высветило триптих, но подойти к нему было невозможно: в зале скопились сотни людей. Зоя решила, они тоже пришли посмотреть на Шагала, но нет, большинство стояло кучками спиной к триптиху. Почти все не по сезону одетые в темные костюмы, с галстуками, наверняка, ожидали какого-то торжества. Были среди них и молодые, но больше - пожилые, с морщинистыми, кирпичного цвета физиономиями. И все замкнутые, хмурые, напряженные, готовые, казалось, к спору-отпору.
Продраться сквозь толпу не удалось. Даже Софочке; один посторонился, другой, вроде, и не слышит. Отошли к окнам, затененными белыми шторами, ждали, пока народ схлынет. А народ не торопится. Стали рассматривать гобелены проверх голов. Зоя показала Софочке на облако в середине картины. На нем ангел трубит в шафар. В правом углу Бог вручает Моисею Десять заповедей.
- Вон, гляди, Моисей голубой, на коленях, глаза опущены.
- А кто этот красный, с гармошкой?
- Бог с тобой. Софа! Какая гармошка?! Это царь Давид перебирает струны.
- Играет на гуслях!
- Почти так. В Синодальной библии, на русском, так и на печатано: "на гуслях". Но это неверно. У Даля сказано, гусли - лежачая арфа. А это лира. Про лиру Пушкина...
- Знаю-знаю! Отсюда "лирические песни..." У, мужичье противное! воскликнула Софочка и двинулась, как на таран, животом вперед. Расступилось мужичье. Зоя бочком за ней. Прошла к левому гобелену "Вхождение в Иерусалим", a тут софочкин возглас: "Зайка! Зайка!" Протолкалась к ней, она стоит, онемев, руки на животе сложены, у гобелена "Пророк Исайя". В глазах - испуг. Показывает в угол картины, там нарисована женщина в красном с новорожденным, а рядом мужчина с ножом.
- Чего он туда с ножом лезет? - пролепетала Софа. - Что, закон такой?
- Это мадонна с младенцем.
- Господи, значит, что? Не живи?!
- Софочка, обрезание делать... это моление о всеобщем согласии и мире. "Когда волк будет рядом с ягненком ..." - Библия Шагала, - примирение религий. У него, на одной из картин, распятый Иисус в талесе верующего еврея... Почему, не может быть? Иисус -еврей.
- Христос был евреем?! Зоинька, да что ты говоришь?! - Она приблизилась к гобелену, а Зоя проскользнула к окнам, посмотреть мозаику на полу. Софочка огляделась, и - за ней. Тут ей объяснений не требовалось. Под окнами голубоватые, зеленые камни, вписанные в мраморный пол зала приемов. Все ясно: семисвечник, виноградная лоза, птица. И еще смотрит на тебя оттуда черный каменный глаз. Зоя недвижимо стояла у мозаики, освещенной желтым лучем. На щеке Зайки, что это?.. слезинка? Софочка кинулась к ней.
- Что такое? Да что с тобой, Зайка?! Знаешь, давай, пока тут мужичье, зал заседаний посмотрим. На галлерею всех пускают. Это точно.
Поднялись. Зоя повертела головой и, взглянув сверху в зал, воскликнула, что он тоже в виде МЕНОРЫ; выстроен, как святое место. Софочка подошла. И в самом деле, зал - полукругом, вроде семисвечника.
- А я думала, просто отсадили левых подальше от правых, чтоб кулаками не достать... - И как гид, объяснила, что кресел сто двадцать. - Магическое число, почему не знаю. Жить друг другу в Израиле желают "до ста двадцати", кресел сто двадцать. Евреи - непонятный народ.
Оглядев все, вернулись. И в самое время. Сюда же, почти следом, хлынула и толпа. Вокруг рассаживались быстро. Проталкиваясь вдоль ряда, кто-то наступил Софочке на ногу. Она вскочила со стула, шепнула опасливо:
- Господи, затопчут! Мужик сегодня какой-то бешеный, лезет, как семга на нерест.
Внизу, за большими стеклами, ограждающими членов Кнессета от гостей, было немноголюдно. Вошли Ариэль Шарон, "вон, пухленький такой, коренастенький, видишь?" - показала Софочка. Следом еще какие-то министры, фамилий которых Софочка не знала. Никто из депутатов не только не аплодировал им, как отметила Зоя, но даже не взглянул в их сторону. Лишь на галерке зашептались.
Спикер Киессета дал слово очередному оратору, и к трибуне широким хозяйским шагом пошел приземистый кособокий мужчина с папкой в руках. Он говорил недолго. Зоя повела носом, словно тут чем-то пахло. Шепнула Софочке: "О чем он?"
-А что? - отозвалась Софочка, разглядывая мягко освещенный сверху зал.
- Интонация какая-то угрожающая.
Софочка прислушалась, начала переводить: - Сегодня у нас в гостях четыреста "кабланов". Они лично убедятся в том, кто из хаверов Кнессета с ними на деле, а кто лишь на словах...
Мужчины, которые недавно еще толпились у гобеленов Шагала, а сейчас заполонили галлерею дли гостей, вскочили с мест, как по команде. Затолкались в проходах, теснились у баллюстрадки, подняв руки и приветствуя кого-то внизу.
- Хуцпа! - громко воскликнули там хриплым старческим голосом. - Грубый шантаж!
Слово "шантаж" Зоя поняла без перевода, а "хуцпу" Софочка объяснила, что это не просто "наглость", а оголтелая израильская наглость. Наглость дальше ехать некуда.