Сумеречный Взгляд - Дин Кунц

Я легко представил себе этот хаос. Сосед подозревал бы соседа. Никто бы не доверял никому, кроме членов своей семьи. Общество, каким его знаем мы, не смогло бы существовать в такой атмосфере параноидального подозрения. В скором времени нация, подвергшаяся такой осаде, была бы порабощена.

— Или эти пять тысяч были бы запрограммированы на то, чтобы нанести одновременный удар, — продолжала Райа, — всем сразу обрушиться на людей с такой жаждой убийства, что для ее утоления потребовалось бы двести тысяч жизней за одну ночь.

Цель твари — вся она когти и клыки, тщательно спроектированная машина убийства с внешностью, от которой леденеет кровь, — не просто убийство, но и деморализация.

Прикинув эффективность армии гоблинов-террористов, я на некоторое время лишился дара речи.

Мои мускулы были напряжены и набухли, я никак не мог их расслабить. Глотка пересохла. Болело в груди.

Я слушал, и страх проникал в мои внутренности, сжимая их.

Но не история рода гоблинов так взбудоражила меня.

Что-то другое.

Неясное предвидение.

Что-то надвигающееся.

Что-то плохое.

У меня было такое чувство, что когда я дослушаю до конца о происхождении гоблинов, то окажусь посреди такого кошмара, какой сейчас не мог себе и представить.

Райа все так же сидела в кресле, плечи опущены, голова поникла, глаза глядели вниз. Она сказала:

— Этот воин... гоблин был специально спроектирован так, чтобы он не ведал жалости, чувства вины, стыда, любви, милосердия и большинства других человеческих чувств, хотя и мог имитировать их достаточно искусно, когда хотел сойти за мужчину или женщину. Ему не были знакомы угрызения совести при совершении актов крайней жестокости. Строго говоря... если я правильно поняла ту информацию, что накапливала годами... если я верно истолковала то, что видела... гоблин был даже запрограммирован на то, чтобы получать удовольствие, убивая. Черт возьми, у него было всего три эмоции — ограниченное чувство страха (его генетики и психогенетики включили в качестве механизма выживания), ненависть и жажда крови. Так что... осужденная на столь узкий набор ощущений, тварь, естественно, постаралась выжать все, что возможно, из каждой отпущенной ей эмоции.

Ни один человек-убийца ни в их цивилизации, ни в нашей, за все тысячи лет забытой или записанной истории, вряд ли мог являть пример одержимого, необузданного, психопатического, убийственного поведения, равного по своей силе сотой части того, что испытывали эти солдаты из пробирки. Ни один религиозный фанатик, которому было гарантировано место на небесах, если он возьмет в руки ружье во имя господа, никогда не устраивал бойню с таким пылом.

Мои грязные, окровавленные руки так сильно сжались в кулаки, что ногти больно вонзились в ладони, но я был не в силах их разжать. Я был вроде кающегося грешника, намеренно терзающего себя, чтобы через физическую боль обрести прошение. Но для кого прощение? Чьи грехи мне необходимо было искупить?

Я произнес:

— Но, господи, создать такого воина... это было... это было безумие! Тварь наподобие этой невозможно контролировать!

— Как видно, они считали, что возможно, — ответила она. — Насколько я понимаю, у каждого гоблина, вышедшего из их лабораторий, в мозг был встроен контрольный механизм, назначением которого было посылать сигналы боли, временно выводящие гоблина из строя, и страха. Благодаря этому устройству неподчинившийся воин мог бы быть наказан в любой точке земли, где бы он ни находился.

— Но что-то пошло не так, — заметил я.

— Что-то всегда начинает идти не так, — отозвалась она.

Я снова спросил:

— Откуда ты все это знаешь?

— Не торопись. В свое время я тебе все объясню.

— А я от тебя этого потребую.

Ее голос был мрачным и тусклым, и он стал еще более тусклым, когда она начала рассказывать об остальных предохранителях, встроенных в гоблинов, чтобы предотвратить их восстание и избежать ненужного кровопролития. Разумеется, они были созданы бесплодными. Они не могли размножаться, новые особи могли появляться лишь в лабораториях. Кроме того, каждый гоблин подвергался усиленной умственной обработке, направлявшей его ненависть и стремление к убийствам на какую-нибудь четко определенную этническую или расовую группу, на конкретного противника, без опасения, что он ничтоже сумняшеся нападет на союзников своих хозяев.

— И что же пошло не так? — спросил я.

— Я хочу еще скотча, — сказала она.

Поднявшись с кресла, она направилась на кухню.

— Плесни и мне, — попросил я.

Все мое тело болело, руки саднили и зудели, потому что я еще не вынул из ладоней все занозы. Скотч должен был оказать обезболивающее действие.

Но он не мог повлиять на ощущение нависшей опасности. Предчувствие все усиливалось, и я знал, что оно не исчезнет, сколько бы спиртного я ни влил в себя.

Я поглядел на дверь.

Я не запер ее, когда входил. Никто не запирает двери ни в Джибтауне во Флориде, ни в Джибтауне-на-колесах, потому что балаганщики никогда — или практически никогда — не воруют друг у друга.

Я встал, подошел к двери, нажал кнопку фиксатора замка и задвинул засов.

Это должно было успокоить меня. Не успокоило.

Райа вернулась из кухни и протянула мне стакан скотча со льдом.

Я удержался от стремления дотронуться до нее, потому что чувствовал, что она все еще не хочет нашей близости. Пока все не расскажет.

Я вернулся в кресло, сел и одним глотком опрокинул полстакана скотча.

Она продолжала, хотя новая порция виски не изменила ее мрачного тона. Я чувствовал, что ее состояние вызвано не только страшной «сказкой», которую она была вынуждена рассказывать, но и внутренним смятением. Что бы там ни терзало ее, я не мог ясно определить, что это.

Продолжая рассказ, она поведала мне, что секретная информация о гоблинах вскоре перестала быть тайной, как обычно и случается с любым знанием, и с полдюжины других стран тут же создали своих лабораторных солдат, таких же, как и первые гоблины, но с модификациями, улучшенных и более качественных. Они выращивали этих тварей, как в бочке, тысячами, и сила удара этого нового оружия была бы почти такой же страшной, как полновесный обмен ядерными ударами.

— Не забывай, — добавила Райа, — гоблины замышлялись как альтернатива ядерной войне, как значительно менее разрушительное средство для достижения мирового господства.

— Хороша альтернатива!

— Ну, если бы страна, впервые создавшая их, сумела сохранить в тайне технологию, она бы в самом деле завоевала мир в течение нескольких лет, не прибегая к ядерному оружию. Как бы там ни было, когда у всех были солдаты-гоблины, когда на страх отвечали страхом, все стороны быстро сообразили, что взаимное разрушение будет столь же гарантированным с помощью искусственных солдат, сколь и с помощью ядерного орудия. Поэтому они пришли к соглашению, решив отозвать и уничтожить свои армии гоблинов.