Падение Царьграда. Последние дни Иерусалима - Льюис Уоллес

— Я исполнил твое поручение, государь, — продолжал через несколько минут Франза, — и как ты полагал, так и оказалось. Игумены всех братств собрались в Пантократорской обители.

— Опять шутка Геннадия? — промолвил император, нахмурив брови. — Впрочем, тут нет ничего удивительного. Я тебе скажу нечто, чего я еще не говорил никому. Ты знаешь, что великий визирь Халил уже много лет состоит у меня на жалованье и он оказал мне немало услуг. В ночь перед поражением турок христианским флотом он уведомил меня, что в палатке Магомета произошла бурная сцена, и советовал остерегаться Геннадия. Он считает Магомета лучшим покровителем, если не лучшим христианином, чем я.

— Боже избави, — промолвил Франза, набожно крестясь.

— По словам Халила, Геннадий взялся передать Константинополь в руки султана, если он обяжется сделать его патриархом.

Император спокойно посмотрел в окно и после минутного молчания хладнокровно произнес:

— Я мог бы спасти эту древнюю империю, но теперь я могу только умереть за нее… Да будет воля Божия, а не моя!

— Не говори, государь, о смерти. Быть может, еще можно заключить с султаном мир. Скажи мне свои последние условия, и я отправлюсь к нему.

— Нет, друг мой, я заключил мир сам с собою. Я не хочу быть рабом кого бы то ни было… Для меня остается только одно — честная смерть… Слава Богу, такая смерть останется в памяти людей. Быть может, наступит день, когда восстановится Греческая империя и новый византийский император вспомнит, что последний Палеолог покорно подчинился воле Божией, хотя ома выразилась в позорной измене… Но посмотри, кто это стучится в дверь. Пусть войдет.

— Государь, — сказал офицер императорских телохранителей, входя в комнату, — капитан Джустиниани и его генуэзцы покидают городские ворота.

Константин вскочил и схватил свой меч.

— Что случилось? — спросил он.

— Джустиниани почти окончил проведение нового рва перед воротами святого Романа и потребовал у верховного адмирала орудий, но тот отвечал ему: «Чужеземные трусы могут сами защищать себя».

— Скачи к благородному капитану и скажи, что я следую за тобой. Князь Нотарий с ума сошел, — продолжал Константин, когда офицер удалился, — он богат и счастлив, чего может он ждать от Магомета?

— Обеспечения жизни и увеличения своего богатства, — отвечал Франза.

— Франза, — сказал Константин после продолжительного молчания, — быть может, ты переживешь завтрашний день, и тогда напиши на досуге обо мне, что, во-первых, я не смел пойти на открытый разрыв с князем Нотарнем Магометовой армии, так как он мог бы легко овладеть престолом с помощью церкви, монахов и всего народа, считающего меня азимитом; а во-вторых, что я всегда считал постановление флорентийского собора о соединении церквей обязательным для греков и настоял бы на этом, если бы Господь помог мне сдержать наплыв ислама. Посмотри, Франза, на наших врагов, — прибавил Константин, указывая в окно на турецкий лагерь, — подумай только, что если бы у христианской церкви был один глава, то западные державы не допустили бы нас до погибели. Напиши об этом, Франза, у тебя хорошее перо… Но довольно о будущем, займемся настоящим. Мы загладим нанесенное Джустиниани и его храбрым сподвижникам оскорбление. Приготовь торжественный ужин в дворцовой зале.

Он вышел на улицу, сел на лошадь и поскакал к воротам святого Романа, где его ждали генуэзцы, которых он легко уговорил остаться на своих местах.

В десять часов состоялся придворный банкет. Летописцы рассказывают, что было при этом произнесено много речей и решено среди криков: «За Христа и святую церковь!» — стоять за императора до последней капли крови. По окончании ужина император встал и, подозвав к себе по очереди каждого из присутствующих, простился с ним, попросил у него прощения, если когда-нибудь оскорбил его чем-нибудь, и молил Бога спасти его в критическую минуту. Все со слезами целовали его руки, а он с глубоким чувством прибавлял, что христиане во все времена будут помнить благородных защитников Царьграда.

Когда все разошлись, император снова посетил городские стены и своим присутствием удержал многих от измены своему долгу.

Исполнив таким образом свой долг относительно людей, он вспомнил о Боге, поехал в святую Софию и приобщился Святых Тайн по латинскому обряду. Затем ему оставалось одно — умереть.

XI. Дилемма

Проводив императора до святой Софии, граф Корти отправился со своими девятью маврами к княжне Ирине. Он ехал медленно. На душе его было тяжело, мрачно.

Суд Божий над Магометом и графом Корти, очевидно, клонился в пользу первого.

— Проиграл, проиграл!.. — громко говорило сердце графа Корти, и мысли его невольно сосредоточивались на тех последствиях победы его соперника, о которых они не думали, заключая между собой роковое условие.

Решено было, что в случае взятия города граф Корти передаст Магомету княжну Ирину под сводами святой Софии. Но как было совершить эту передачу? Как мог один Корти охранить слабую женщину в толпе, которая искала бы, конечно, спасения в святом храме. Кроме того, как ему было отыскать Магомета?

— Боже мой, Боже мой! Пусть я лучше умру! — воскликнул он в отчаянии.

Но страшнее всего ему казалось лишиться не только своей любви, но и уважения любимой женщины, так как она при передаче ее Магомету узнает, что была предметом позорного договора.

— Дурак! Идиот!.. Зачем я на это согласился? — упрекал он себя теперь.

Но поздно было укорять себя. Он уже добрался до дома княжны Ирины, который был превращен в больницу для раненых.

— Княжна Ирина в часовне, — доложил ему Лизандр.

Граф Корти знал дорогу и пошел один.

Часовня была полна женщин, напуганных ожиданием готовившегося приступа. Одна только Ирина была спокойна.

Взглянув на нее, граф Корти почувствовал необходимость покончить разом со всеми своими колебаниями. Он решился рассказать ей всю свою историю, скрыв только про свой договор с Магометом и роль, которую ему пришлось играть. Он не видел другого способа добиться от нее согласия пойти с ним в святую Софию.

Как только княжна заметила присутствие графа в церкви, то немедленно подошла к нему.

Она повела его в коридор и затворила за собою дверь.

— Все мои комнаты превращены в больницу, и везде лежат раненые. Говори здесь, граф, и если принесенные тобою вести дурные, то, слава Богу, несчастные их не услышат.

— Твой родственник император, — произнес он, — приобщается теперь Святых Тайн в церкви святой Софии.

— В такое необычное время? Зачем?

Корти рассказал о сцене прощания с императором.

— Неужели Константин готовится к смерти! — воскликнула Ирина. — Скажи мне всю правду, и не бойся. Я готова к этой минуте. Он и его сподвижники, значит, убеждены, что нет надежды на спасение. А ты что думаешь?

— Страшно сказать, княжна, но я думаю, что Божия кара посетит этот город завтра утром.

Она вздрогнула. Но через минуту пересилила свое смущение и спокойно сказала:

— Мы все заслужили эту кару. Я подчиняюсь ей, исполняя свой долг здесь.

Она хотела вернуться в часовню, но он остановил ее, подвинул к ней стул и решительно сказал:

— Ты устала от постоянного ухода за ранеными. Сядь и выслушай меня.

Она повиновалась, но тяжело вздохнула.

— Не забудь, княжна, — произнес Корти, — что Божия кара если застигнет тебя здесь, то примет более ужасающую форму, чем смерть. Я поклялся защищать тебя и потому имею право избрать место, где эта защита будет легче. Ты никогда не видывала кораблекрушения, княжна, а я видел, и то, что ожидает Константинополь завтра утром, когда дикие орды набросятся на него, можно сравнить только с напором разъяренных волн на утлое судно. Как от волны не спастись никому на палубе гибнущего корабля, так и завтра никому в городе не предохранить себя от гибели, а тем более тебе, княжна, о красоте которой говорит весь Восток. Тебя, конечно, будут здесь искать, а потому нельзя тебе здесь оставаться. Ты знаешь, что я люблю тебя, в безумную минуту я признался тебе в этом и с тех пор старался искупить свою вину храбростью. Спроси у моих товарищей или у самого императора, и всякий тебе скажет, что я совершал чудеса при своем боевом крике: «За Христа и Ирину», — но теперь я сознаюсь тебе, что я сражался все это время не за императора, не за церковь, даже не за Христа, а за тебя, Ирина, за тебя, которая для меня дороже всего на земле и на небе!.. Но я должен также сознаться, что буду ли я тебя защищать лично или нет, но ты можешь попасть в плен…

Княжна снова вздрогнула и тревожно взглянула на него.

— Выслушай меня. Ты храбрее и мужественнее всех женщин, а потому я буду говорить с тобой прямо. Твоя судьба зависит оттого, в чьи руки ты сразу попадешь… Ты слышишь, княжна, ты меня понимаешь?