Падение Царьграда. Последние дни Иерусалима - Льюис Уоллес

Но вдруг раздался крик:

— За Христа и Ирину!

Граф Корти соскочил с орудия и бросился на гиганта-турка.

— Эй! Сын Улубада! Хасан, Хасан! — воскликнул он по-турецки.

— Кто меня зовет? — спросил великан, опуская свой щит и с удивлением озираясь по сторонам.

— Я, Мирза-эмир… Твой конец наступил. За Христа и Ирину!

С этими словами граф Корти нанес ему по голове такой страшный удар, что тот упал на колени. В ту же минуту с соседней стены бросили в него громадным камнем, и его бездыханное тело покатилось вниз по горе.

Константин и Джустиниани с другими товарищами присоединились к Корти, но уже было поздно. Из пятидесяти янычар, составлявших шеренгу Хасана, тридцать вскочили на парапет. Из них восемнадцать были убиты, но, несмотря на геройские подвиги Корти, на помощь к оставшимся двенадцати стали подниматься шеренга за шеренгой. Дело было проиграно.

— Государь, надо отступать! — воскликнул генуэзец. — Нас перебьют до последнего.

И батарея была покинута. Константин и Корти удалились последними, пятясь назад и продолжая сражаться. Янычары невольно остановились.

Вторая оборонительная линия, к которой теперь отступили греки, состояла из галеры, которую граф Корти вкопал в землю и наполнил камнями. Впереди был устроен ров в пятнадцать футов ширины и двенадцать глубины; через него для прохода были переброшены доски. На палубе галеры были поставлены мелкие орудия со снарядами.

Позади галеры стояли резервные отряды Деметрия Палеолога и Николая Джиудали.

Взбираясь на палубу, император увидел, что на главной мачте висел императорский флаг. Он понял, что, когда этот флаг опустится, пробьет последний час его империи.

Янычары были удивлены этой новой и странной защитой, они бы отступили, но передние ряды должны были идти вперед, так как их теснили сзади. Те, кто стоял на месте, падали в ров. С галеры и с окрестных стен сыпались на них камни, пули, стрелы. В воздухе стояли крики, стоны, вопли. А Магомет все посылал шеренги за шеренгами янычар, телами которых наполнялся ров.

Наконец, в довершение всех ужасов, христиане начали лить сверху огненную жидкость, которую изготовлял Иоанн Грант. Ров превратился в огненное пекло, и запах жареного человеческого мяса наполнил воздух.

Осажденные ликовали. Они уже чувствовали победу, как к внутренней стороне галеры подскакал офицер и, поспешно добравшись до императора, произнес:

— Государь, Иоанн Грант, Минотль, Каристом, Лонпаско и Иероним-итальянец убиты. Влахерн взят турками, и они пробиваются сюда.

Константин три раза перекрестился и поник головой.

Джустиниани побледнел.

— Государь, — сказал Корти, — мои мавры у меня под рукой. Я сдержу турок, пока ты позовешь на помощь защитников городских стен, или, — прибавил он нерешительно, — я провожу тебя на корабль: ты еще можешь спастись бегством.

Действительно, император мог еще избегнуть опасности: ему стоило только сесть на лошадь и, под прикрытием мавров графа Корти, доскакать до кораблей в гавани. Но Константин гордо поднял голову и сказал, обращаясь к Джустиниани:

— Я отправлюсь с тобой, капитан, навстречу мусульманских орд, ворвавшихся в город. Здесь останутся мои телохранители. Граф Корти, позови Феофила Палеолога, он на стене между этими воротами Селимврийскими. Христиане, — прибавил он, смотря прямо в глаза окружающим его солдатам, — еще не все потеряно. Мы не имеем известия о том, что делают Вочиарди у Адрианопольских ворот. Бежать от невидимого врага стыдно. Нас все-таки несколько сотен, пойдем отсюда и выстроимся в боевую колонну. Не может быть, чтобы Бог…

В эту минуту Джустиниани громко вскрикнул и уронил секиру. Стрела вонзилась ему в руку через одно из колец стальной перчатки. Почувствовав сильную боль, он поспешно стал спускаться с галеры.

— Капитан, куда ты?

— На мое судно, мне надо перевязать рану.

Император поднял забрало своего шлема. Лицо его пылало удивлением и негодованием.

— Нет, капитан, твоя рана не может быть серьезна, и к тому же как ты доберешься?

Джустиниани обернулся и, указав на трещину, сделанную в городской стене стрельбой из большой пушки Магомета, произнес:

— Бог допустил эту трещину; турки через нее войдут, а я выйду.

И он быстро, почти бегом исчез с глаз осажденных.

Некоторые из генуэзцев побежали за ним. Пушкари выхватили мечи и, окружив императора, воскликнули:

— Мы тебя не выдадим, государь! Мы пойдем за тобой, куда хочешь!..

Сняв свою красную бархатную мантию и шлем, он отдал то и другое своему меченосцу.

— Возьми это, а дай мне мой меч. Ну, господа, ну, храбрые соотечественники, идем. Да сохранит нас Бог!

Они еще не успели спуститься на улицу всем отрядом, как навстречу бросились мусульманские орды.

Христиане храбро защищались, но храбрее всех был Константин: он дрался упорно, хладнокровно, и острие его меча вскоре обагрилось до самой рукоятки.

Никто не просил пощады, и никто не жалел врага. Груды мертвых тел вскоре покрыли улицу.

Прошло минут десять или пятнадцать, и в той бреши, через которую позорно бежал Джустиниани, показался Феофил Палеолог, граф Корти, Франческо ди Таледо, Иоанн Далматинец и еще человек двадцать христианских рыцарей.

Медленно поднималось по небу солнце. Половина улицы уже была в тени, а остальная часть озарена светом; но борьба все продолжалась. Неожиданно с галеры послышались громкие крики: янычары влезали на галеру. Они проложили себе дорогу через горевшие трупы товарищей во рву и беспощадно резали императорских телохранителей. Еще минута — и они могли напасть с тыла на горсть греков.

Услыхав этот крик, Константин отскочил от противника, с которым он боролся, и, бросив свой меч, обратился к окружающим воинам.

— Друзья, соотечественники! Неужели не найдется христианина, который убил бы меня?

Тогда все поняли, зачем он снял свой шлем перед роковой сечью.

— Разве нет христианина, который убил бы меня? — повторил он снова.

В эту минуту из турецких рядов выделился какой-то странный призрак и подбежал к Константину. Это был седой старик в черной бархатной шапочке и такой Же одежде, без всякого оружия.

— Князь Индии! — промолвил Константин.

— А, ты узнал меня! — отвечал старик резавшим воздух голосом. — Ты помнишь тот день, когда я умолял тебя восстановить поклонение истинному Богу? Ты помнишь тот день, когда я просил у тебя на коленях отыскать и спасти мою дочь? Теперь пришла минута расчета! Вот твой палач.

Он отшатнулся и поднял руку. Прежде чем Константин или окружающие его успели прийти в себя от удивления, Нило, незаметно последовавший за князем Индии, выскочил вперед и одним ударом своей секиры перерубил голову императору.

Константин упал лицом на свой шлем и едва слышно простонал:

— Господи, прими мою душу.

Негр наступил ногой на окровавленное лицо убитого, но в то же мгновение граф Корти, в свою очередь, нанес негру смертельный удар по голове, и тот грохнулся мертвым на бездыханное тело Константина.

Не обращая внимания на окружающих, Корти преклонил колени, посмотрел на лицо императора.

Кто-то прикоснулся к его плечу.

Он вскочил и замахнулся мечом.

— Князь Индии!.. — воскликнул он.

— Ты лжешь. Смерть и я…

Но старик не окончил этих слов. Он побледнел, затем почернел, глаза его как бы выскочили наружу, руки, как плети, опустились по сторонам, и он также упал бездыханным трупом на тело императора.

Между тем битва продолжалась. Христиане, атакованные с фронта и с тыла, сомкнулись вокруг умершего повелителя. Было ясно, что они тут погибнут до последнего. Тогда граф Корти тяжело вздохнул и вспомнил о княжне Ирине, которая ждала его в часовне. Он вполне исполнил свой военный долг и мог теперь спешить на помощь к ней. Но не было ли уже поздно?

Не задумываясь ни минуты, он смело бросился к янычарам и, отражая направленные на него удары, воскликнул по-турецки:

— Безумцы, разве вы не видите, что я ваш товарищ, Мирза-эмир? Данте мне пройти. Я спешу к падишаху.

Янычары узнали своего любимого начальника и пропустили его.

Через ту же брешь, которая послужила к бегству Джустиниани, граф Корти выбежал к своим маврам, дожидавшимся его у городской стены, и поскакал к жилищу княжны Ирины.

Ни один христианин не остался в живых. Вокруг мертвого императора лежали без разбора тела греков, итальянцев, турок.

Спустя час после того как пала последняя из жертв мусульман и они сами удалились в поисках добычи, князь Индии поднялся из-под груды трупов.

Он открыл глаза и стал смотреть на небо и на трупы. Какой-то новый источник жизни вспыхнул в нем. Тяжесть старости исчезла. В руках, ногах, мускулах, костях он снова сознавал молодость; но разум оставался тем же, и память быстро возвращалась к нему. Он вспомнил, но очень смутно, о том дне, когда он увидал Христа, шедшего на Голгофу, и слышал сначала вопрос римского воина: «Где дорога на Лобное место?» — а потом свой ответ: «Я вас провожу». Еще одна сцена уже совершенно отчетливо предстала перед глазами: он наплевал в лицо Божественному Страдальцу и нанес ему удар, а Христос сказал: «Жди, пока Я приду». Он посмотрел на свои руки; они были обагрены кровью, но нежные, белые; он выдернул из головы клочок волос: они были также забрызганы кровью, но черные как вороново крыло. Юность, юность — веселая, радостная юность снова была его уделом.