Автобиография - Прасковья Орлова-Савина

Вечером также ходила во все дома и даже это время, не только в каждую свободную минуту, шила и резала бинты как для госпиталя, так и для своих. Теперь спешу ложиться — надо ставить себе горчицу на бок и завтра принимать лекарство: у меня маленький кашель. Лечит меня доктор Плешков, который еще в Москве меня знал, и вместо того, чтобы брать с меня за визит, упросил, чтобы я взяла от него пять рублей для раздачи раненым: он через моих хозяев, которых лечит, знает, что я даю бедным, которые идут в транспорт, и тут покупаю что им нужно. Прощай! Что-то Господь даст завтра? Помоги Господи!

2-го июня. Нет сил описать подробно сегодняшний день! Утром и вечером по три часа перевязывала раны. Сама держала таз одному несчастному при операции, некоторых бинтовала. Кроме того, в продолжение всего дня раз двадцать была там, чтобы дать лекарство, чай, булки и главное — утешать их. Зато как они меня любят, голубчики! Которым приходится выходить, прощаются со мною со слезами. Все молятся за меня! А тот, которого я облегчила от поноса, не знает, как благодарить меня, а я не знаю, как благодарить Бога! Сегодня привезли ко мне еще шестнадцать раненых. Про одного сказали, что он должен умереть. Я тотчас послала за священником, и Господь сподобил приобщить его. И после этого, возвратясь домой, измученная физически и морально, я должна была переодеться и ехать на четверть часа в театр. Сегодня Миша играл в первый раз, и Зверев прислал мне ложу. Я не хотела сама ехать, предложила моим хозяевам; они с удовольствием приняли это, но с тем, чтобы я хоть на минутку заехала, а то им будет совестно перед Зверевым пользоваться даром моей ложей. Театр маленький, но чистый и всегда бьшает полон. Здесь совершающиеся ужасы не производят никакого влияния на театр. Театр рядом с Благородным собранием, а тут до трехсот раненых, и они, голубчики, с удовольствием, кто может, выходят на крыльцо и слушают музыку. Я приехала и пошла прямо за кулисы поблагодарить Зверева и сказала, чтобы он другой раз не беспокоился, когда я захочу, то пришлю. Он проводил меня в ложу. Играли «Кеттли». Это была уже вторая пиеса. Я просмотрела три явления и уехала.

Теперь, отпустив припасы для больных, окончу свое обычное чтение и лягу. Завтра надо вставать в шесть часов.

3-го июня. С семи часов до десяти была на перевязках, только почти ничего не могла делать. У меня жар и страшная слабость. Доктор сказал, чтобы я отдохнула и вечером не являлась в больницу. Ко мне ночью привезли еще семнадцать, и почти все гангренозные. От них очень дурной и заразительный запах. Бог видит, что я не боюсь этого, но, по бессилию, не могу много помогать. Входя, я всегда намачивала полотенце ждановской жидкостью и тем освежала воздух. Когда пришла домой, нашла письмо от Пети. Отвечать не имею сил, но скажи, что много, много благодарю его. Согласна почти во всем в отношении прежней моей жизни. К сожалению, в настоящей еще не стою никакой похвалы. Проси его писать ко мне, хоть для того, что письмо его произвело во мне слезы умиления. Дай Бог, чтобы он всегда так чувствовал и поступал!

Целую вас всех, мои родные! Не скажу, чтобы очень скучала без вас (за неимением времени скучать), но о минуте нашего свидания, если оно воспоследует по милости

Господней, не могу вспомнить без слез и без особенного трепетания сердца. Да, ты удивишься, я думаю, что я так часто пишу о слезах, но в этом мое душевное услаждение. Да помилует и сохранит вас Господь Иисус Христос и Его Пречистая Матерь! Молитесь за меня и пишите почаще к вашему верному другу и сестре. Мишелю мой душевный привет, также Аграфене Тимофеевне, Кате, Map. Андр. и всем, всем. Деточек за меня благослови и поцелуй! Пожалуйста, только не бойтесь, я не очень больна. Сейчас был доктор, не прописал никакого лекарства и только не велел ходить в больницу.

3-го июня. Слава Господу Иисусу Христу и Пресвятой Богородице! Я чувствую себя очень хорошо. Отправя к тебе письмо, мой родной, я немного пообедала и после уснула. В пять часов не могла утерпеть, чтобы не пойти к больным, и пробыла там до девяти. Пришедши, напилась чаю. Сейчас был доктор и только велел поставить горчицу на бок. Авось, Господь мне поможет, а я с каждым днем убеждаюсь, что сердобольные необходимы. Один несчастный, тяжело раненный, имеет притом горячку и все зовет меня маменькой! Тот, которого я вчера приобщала, скончался. Царство ему Небесное! И у меня поместили всех самых трудных и опасных. Завтра велела позвать нашего и католического священников. Да свидания! Надо спать. Христос с вами.

4-го июня. День был очень тяжелый, но, благодарение Богу, я все перенесла и чувствую себя хорошо. Утром, по обыкновению, перевязывала раны, но не так много, потому что боялась опять захворать. Был католический священник. Двое приобщались, из которых один уже скончался. В десять часов пришел наш священник, и русских шесть человек причащались. Благодарю Господа, что он дал мне возможность послужить моим братьям в напутствии в вечность. Я думаю, что в ночь или завтра еще два скончаются. Вообрази, они лежат рядом, в особой комнате, оба тяжело ранены и имеют горячку. Один в совершенной памяти и страдает, другой все в забытье и только бредит, торопится на сражение, грозит неприятелю и, кажется, не чувствует своих страданий. Во время молитвы священника я молюсь за них, потому что другие, готовящиеся к причастию, не слышат в дальних комнатах. После ношу за священником теплоту, сама подаю им и обтираю пеленою; вместе с ними прикладываюсь к Кресту и потом, по окончании, даю батюшке полтинник. Хотя этого и не следует, но я делаю для того, чтобы не ленился ходить. Возвратясь домой, напилась кофе и поехала к Владиславу Максимовичу в присутствие, чтобы выпросить хинных порошков и хлороформу, чего из военной аптеки, за неимением количества и хорошего качества, не дают. Он мне позволил взять, сколько я хочу, так что я отправилась в аптеку, сама выбрала пузырек для хлороформа и в Комитете, видя страх смотрителя и служителя, которые боялись, чтобы не заснуть, сама его наливала. Всевозможных медикаментов, присланных императрицей, было большое количество. Вл. Макс. Княжевич всем говорил и печатал в газетах, что лекарства имеются, но аптекарям это было не очень выгодно. А г-жа Распопова, начальница сердобольных, жила на даче и не брала их, а бедные старушки ничего не смели без нее делать, и уже я наделяла их. Вечером должно было делать операцию, и доктор очень благодарил меня, что я достала хорошего хлороформа. Надо было делать ампутацию четырем, но трое отказались. Один решился с тем, чтобы его усыпили. х°тела было уйти ко Всенощной, но подумала, что мое служение и здесь нужно. Была при всех приготовлениях, Все подавала, потому что доктор почти ничего не говорит по-русски, и мое присутствие было необходимо. Но когда его усыпили и доктор взял в руки нож, я ушла и держала дверь из другой комнаты. Но, когда услышала, что пилят кость, у меня закружилась голова, лежавшие тут солдаты, позвав служителя, велели дать воды, и я отошла к окну, чтобы не упасть. После я отворила дверь, и первый предмет — была отрезанная рука, лежащая в луже крови. Я опять на минуту вышла и вошла уже тогда, когда он проснулся и ему сшивали кожу. Я спросила доктора, не дать ли ему одеколону, и когда узнала, что это даже полезно, давала нюхать и терла голову и виски, а вместе с тем удивлялась его терпению и молилась за него! Он попросил вина. Доктор хотел ему дать белого или красного (гадкой казенной кислятины), я предложила свой херес и с удовольствием дала ему и доктору за кровавые, но, если Господь поможет, полезные труды. Потом напоила больного чаем. Посылала к губернатору выпросить кусок льду, который здесь в редкость, и пуд стоит двенадцать рублей серебром. Одним словом, возилась я с ним до десятого часа. Спрашивала, что он видел во сне, когда отнимали ему руку? Он отвечал: «Да что-то хорошее: будто был на родине, и все родные через меня скакали и прыгали». Тут еще пришел главный доктор, и, отправя его, я упросила моего бедного усталого доктора идти к несчастной, которая в тифе, но, кажется, мы уже не воскресим ее, и семеро детей останутся совсем сиротами! Но Бог милостив! До завтра!