Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1 - Анатолий Мордвинов

Sandringham расположен далеко от Лондона, в Norfolk’е, и ехать приходилось на северо-восток, через Кэмбридж, до Kings Lyan’а, а оттуда около полутора часов на лошадях до самого имения.

Во время этой уютной поездки в нашем вагоне был сервирован завтрак, затем чай. Служившие за столом лакеи обратили на себя мое внимание своими необычными, совсем не украшавшими их ливреи красными шнурами, висевшими на них совершенно наподобие револьверных шнуров. Как мне разъяснили, это и были действительно шнуры от старинных пистолетов, которыми всегда во время путешествий снабжалась, по традиции, вся сопровождавшая поезд королевская прислуга. Это являлось напоминанием о тех отдаленных временах, когда старая Англия была наводнена разбойниками и дикими зверями, и путешествие даже для короля было небезопасно. Теперь в Англии не осталось ни одного волка, самые глухие проселочные дороги перестроились в железнодорожные, а разбойники превратились в мелких карманных воришек или экспроприаторов банков, и тем не менее этот обычай, как и многие другие, не кажется мне и сейчас забавным.

Кроме трогательной привязанности англичан к прошлому своей страны, он им невольно напоминает и о достояниях их современной культуры. Они гордятся довольно сильно этой культурой, но и только.

Испытывая настоящую нежность только к детям и цветам, все свое уважение, свою поэзию, свою благодарность они отдают почти без остатка своему любезному минувшему и в этом отношении не опасаются казаться смешными.

И действительно такими не кажутся – настолько эти чувства у них искренни, благородны и заслуживают подражания. Если я и чувствовал когда-нибудь какую-либо зависть к Англии, то только лишь благодаря этой проникающей во все слои населения любви к традициям и привязанности к прошлому.

Люди, относящиеся с пренебрежением к своим предкам, высмеивающие их, не могут уважать и самих себя. У них не может быть славного и будущего. Таких не ценят и собственные дети.

Благодаря этой общей любви к традициям взаимоотношения «отцов» и «детей» не так обострены, как у нас.

В Kings Lyan’е нас ждали уже экипажи всевозможных размеров и всевозможных запряжек, в которых мы весело и разместились. Дорога в Сандрингхам и его окрестности, в общем, однообразна и скучна; море отстоит далеко, местность почти плоска. За исключением, как всюду в Англии, могучей растительности, яркого цвета зелени и живописных, обвитых плющом построек, эти окрестности не привлекли бы к себе внимания художника, но благодаря кустарникам, перелескам и обширным лугам являлись настоящим кладом для охотника и животновода.

Через час с небольшим через удивительно красивые кованые ворота мы уже подъезжали к громадному замку, поразившему меня своими размерами, но не особенно мне понравившемуся из-за своих красных кирпичных, всегда поэтому некрасивых стен. Стиля всей постройки мне определить точно не удалось. Насколько мне помнится, замок этот не насчитывает многих столетий.

Странно, но об Сандрингхамском дворце, в котором мне пришлось сравнительно долго прожить, у меня сохранились лишь отрывочные, далеко не полные впечатления. Я там редко был предоставлен самому себе, да и впечатления следовали настолько близко одно за другим, что не давали мне возможности всматриваться хорошо в окружающую обстановку.

Довольно отчетливо мне вспоминается лишь моя уютная, полная всевозможного комфорта комнатка во втором этаже да красивая зала в индийском стиле с коллекцией всевозможного оружия диких племен.

Почему-то запомнилось еще помещение, где стояло чучело любимой лошади Эдуарда VII и находилась модель его парусной яхты, и в особенности та небольшая комната, кабинет или курительная короля, в которой он нас ждал по утрам и куда мы иногда задолго до завтрака приходили к нему, чтобы совместно обсудить программу дня. В этом же помещении находились и весы, на которых каждый гость должен был взвешиваться в день приезда и при отъезде, чтобы король мог знать, насколько пребывание в Сандрингхаме благотворно сказалось на здоровье приглашенных. Все это записывалось тщательно в одну книгу, а в другой собирались автографы гостей.

Запомнилась, собственно, не столько эта комната, сколько сам король. Он казался там таким уютным, в своем широком кресле, всей своей грузной, мягкой, неторопливой фигурой, одетой в полуохотничье платье, толстые длинные чулки и башмаки.

В его немного прищуренных глазах светилось столько ума и веселости, а в улыбке было так много добродушия и привета…

«Настоящий добрый король из старинной сказки Андерсена», – думал я.

Тут же ему иногда приносили бумаги для подписи, или он сам читал и вникал в дела, совершенно не стесняясь присутствием других, а окончив свои занятия, снова оборачивался к нам, делился своими впечатлениями и заботливо расспрашивал о наших…

Запомнился мне и вход в громадный парк, охраняемый в течение долгих лет одним и тем же полисменом, и та громадная фигура какого-то индийского божества, которая находилась совсем недалеко от главного дома.

Смутно помнится и самый парк с его гигантской колоннадой сосен, обвитых доверху плющом, и изумительно красивое озеро.

В этом же парке была и длиннейшая аллея из домиков и клеток, в которых были собраны охотничьи собаки всех пород мира вплоть до наших хортых и густопсовых борзых. Тут же паслась и крошечная лошадка нашей вятской породы, а в другом месте находился и наш орловский рысак.

В этом же парке были построены недалеко один от другого два маленьких, почти игрушечных коттеджа «York Cottagen» и «Appleton Hous», предназначенных, один, совсем крошечный, для пребывания королевы Моод и короля Гаакона, другой, немного обширнее, для семьи наследного принца Уэльского.

Несмотря на такие ничтожные размеры, жить в этих домиках можно было уютно и довольно удобно.

Через несколько недель наступал день рождения короля, и обе семьи вскоре после нашего прибытия приехали также погостить в Сандрингхам.

Я впервые познакомился тогда с будущим королем Георгом V и его супругой (Марией. – О. Б.). Их дети были тогда еще совсем маленькими.

Принц Уэльский в те дни был действительно поразительно похож на нашего государя. Одетые в одно и то же платье, они казались бы совершенно близнецами, и их нетрудно было бы смешать, несмотря на более темную окраску волос у принца.

Но в интонации голоса, манерах, выражении глаз и улыбке чувствовалась уже большая разница; вероятно, различны были их характеры и привычки. Принц Уэльский, по рассказам придворных, очень любил, как и наш государь, море и моряков; говорили также, что он был очень замкнут и неразговорчив.