Ларец Пандоры (СИ) - Алексей Константинов

— С вами должен быть третий, где он? — резко спросил Юн. Ляо выставил руки впереди себя, стал пятиться.

— Да ты что, Линь. Это я Ляо.

— Я знаю. Ты мне врал, хотел заманить сюда, чтобы он, — Линь кивнул в сторону поверженного Ли, — разделался со мной.

— Это не так, — возразил напуганный Ляо.

Линь хотел сказать ещё что-то, но его остановили.

— Опусти-ка винтовку, — раздался голос из-за спины Юна. — Положи на землю и отойди в сторону.

Третий гоминдановец сумел подкрасться к нему незаметно. Линь раздумывал, когда прогремел выстрел. Контрольный.

— Я не шучу, — пригрозил гоминдановец. Линь счёл за лучшее подчиниться. Бросил винтовку в сторону и подошёл к Ляо, медленно повернулся. Перед ним стоял крепкий мужчина тридцати пяти-сорока лет. Широкая переносица, грозные, выступающие вперёд надбровные дуги превращали его и без того маленькие, далеко посаженные друг от друга глаза в бусинки. Большие потрескавшиеся губы и римский нос придавали китайцу сходство с европейцами. Он пристально смотрел на Линя. Юн чувствовал себя неуютно, но не отводил взгляд.

— Ты командир коммунистов? — спросил третий гоминдановец.

— Да, — подтвердил Юн.

— Как тебя зовут?

— Линь Юн. Твои убили наших товарищей?

— Пу, я же говорил тебе, — вмешался Ляо. — Они не при чём! Те, другие, они приходят ночью, нападают из тени.

— Не лезь, — оборвал его ведущий допрос гоминдановец.

— Он говорит правду, — оживился Линь. — Я видел их, когда спускался по выступу к расщелине. Они увязались за мной, лишь вопрос времени, когда отыщут нас.

Пу с сомнением посмотрел на Линя.

— Где остальные члены твоего отряда?

— Один убит, остальные пропали среди ночи.

— Как и у нас! — воскликнул Ляо.

— Ты услышал историю Ляо и решил обдурить нас, так ведь? — спросил Пу.

— Нет, — ответил Линь. — Даю слово, они идут сюда.

— Нам нужно уходить, Пу, — стал клянчить Ляо. — Неужели ты не видишь, он не врёт!

Пу вздохнул, опустил винтовку.

— Будь что будет, — сказал он. — Нужно приготовиться к обороне. Я вовремя вытащил патроны из его винтовки, — Пу кивнул в сторону поверженного Ли. — Иначе он бы точно тебя убил. Почему не стрелял?

Линь пожал плечами, поднял винтовку с земли, закинул её за спину.

— Нужно связать Ли. Когда он очухается, непременно бросится на меня, — заметил Линь.

— Поступай, как знаешь, да поторапливайся, — Пу посмотрел вдаль. — Если хотя бы половина из того, что рассказывал Ляо правда, нам лучше уйти отсюда.

— Верёвки не найдется? — спросил Линь.

— Сейчас принесу, — отозвался Ляо и бросился вниз, к пещерам.

— Поторопись, — напомнил Пу, тоже стал спускаться.

Линь развернулся спиной к лощине и посмотрел вдоль ущелья. Как скоро преследователи отыщут пещеры? Поборов дрожь, Юн снова посмотрел вниз. Он определенно их видел. Только когда? Пока он размышлял, вернулся Ляо с верёвкой. Они завязали руки Ли у него за спиной и, подняв потерявшего сознание гоминдановца с земли, начали спуск.

Глава 14

13 апреля 1935 года. Соединенный Штаты Америки, Нью-Йорк.

Платон Прохоров сидел в спальне своей квартиры и в сотый раз перечитывал письмо следующего содержания: «Ваши дочери у нас. Мы хотим получить сведения, которыми Вы располагаете, относительно шкатулки, некогда принадлежавшей Вам. В первую очередь нас интересуют бумаги, которые, как Вам наверняка известно, связаны с этой вещью. Придите сам или пришлите Вашу жену на следующий день с момента получения письма в четыре часа вечера на угол восемьдесят пятой и Сивью-авеню. Наш человек встретит Вас или Вашу супругу. Выполняйте всё, о чём он Вас попросит, и очень скоро Вы снова увидите Ваших дочерей. Не смейте обращаться в полицию или к частным детективам. Дело только осложнится и единственные, кто от этого пострадают, будут Ваши дети. Даём слово, пока Вы неукоснительно следуете нашим требованиям, девочки в абсолютной безопасности. Надеемся на Ваше благоразумие и не меньше Вашего желаем поскорее со всем этим покончить».

Вчера вечером, когда стало ясно, что дочери пропали, Дарья носилась из угла в угол и готова была рвать на себе волосы, а камень, обёрнутый листком с посланием, забросили в открытое окно. К несчастью, Прохорова первая отыскала его и прочитала письмо. Она пришла в бешенство, стала во всём винить Платона, хотела звонить в полицию, но муж ей не позволил. Прохоров решил, что имеет дело с организацией, а не одиночкой. Письма, в которых расспрашивали об украденных у Линя бумагах и шкатулке, стали приходить с завидной периодичностью около трёх-четырёх лет назад. Прохоров не придал им никакого значения. Истинную ценность шкатулки он выяснил в Лондоне, когда показал её оценщику.

— Самое большее, что за неё получится выручить — фунт, — сказал оценщик Платону. Прохоров стал настаивать, просить приглядеться. — Уверяю вас, я не ошибся. Этой вещице не может быть больше десяти лет. Ума не приложу, с чего вы сочли её древней?

Неожиданно для самого себя, Прохоров сумел надуть одного француза, отвалившего за шкатулку несколько десятков фунтов. Однако бумаги, украденные у Линя, оказались ценными. Старые, пожелтевшие листы принадлежали какому-то барону из рода немецких аристократов. Записи датировались двенадцатым-тринадцатым веком, у многих антикваров сохранность бумаг вызывала восхищение. Платон рассчитывал сорвать на сделке куш, но потом внезапно передумал их продавать. Параллельно с изучением английского, он стал разбираться в дневнике и бумагах, исписанных латиницей. Дневник принадлежал некоему Бернарду Недведу, а разрозненные листки его брату — Якобу. И тот и другой видели в шкатулке, то же, что и Платон — древнюю, хранившую тайны вещь. Из их записей следовало, что ларцу никак не меньше полувека. Значит, оценщик ошибся. Платон стал сокрушаться по поводу сделки с Бюстьеном, решил во что бы то ни стало вернуть шкатулку. Но француз от неё избавился, отказался предоставить сведения о новом хозяине. Самостоятельно Прохоров выследить шкатулку не сумел. Зато у Платона остались бумаги, и он посвящал довольно много времени их чтению и расшифровке закорючек. Вот почему многочисленные предложения о покупке бумаг, поступавшие по почте, он игнорировал. Прохоров хотел закончить перевод. Он не заметил, когда попался на крючок, но слезть с него без посторонней помощи оказалось невозможно.

Со временем тон писем изменился. В них содержались угрозы, к нему в лавку наведывались сомнительные личности, не просившие, а требовавшие продать бумаги. А несколько дней назад заявился отвратительного вида ирландец, чуть ли не открытым текстом грозивший расправой над дочерьми, если Прохоров не продаст бумаги. Платон прогнал его, погрозив полиций. Как оказалась, представители власти не внушали трепета этим головорезам.