Чарусские лесорубы - Виктор Савин

— Решайте, товарищ Морковкин, как быть? — говорил Яков Тимофеевич. — Техническое руководство сплавом трест поручил вам.

Морковкин развел руками:

— У нас в тресте сейчас нет канатов.

— Да хотя бы и были, так что из этого? Ведь река не будет нас ждать, пока мы поедем за канатом да привезем его сюда… Решайте скорее, решайте! Днем прибудет воды еще больше.

— У вас есть еще какие-нибудь канаты? — спросил Морковкин.

— Какие у нас канаты? Вы же знаете, что нам прислано! У нас есть только тросы, тросики — лапша.

— Давайте эту лапшу, станем сращивать, подвяжем к мертвяку, подкрепим канат.

— Придется взять с элеваторов, — сказал Яков Тимофеевич, — но тогда мы не сможем начать выгрузку древесины. Иного выхода у нас нет.

Морковкин повеселел.

— Вот и хорошо! Раскулачивайте элеваторы. Тащите сюда тросы с элеваторов. Эй, люди! — закричал он подбегавшим из поселка сплавщикам, помахивая шляпой.

Рабочие разбились на группы: одни пошли за тросами, другие встали на рытье ям и траншей для укладки якорей по обе стороны реки. Когда все было сделано, встал вопрос: как подвязать дополнительные тросы к канату-мертвяку? Ведь он находится в воде, нужны водолазы. А где их взять? Люди, сбившиеся в кучу на берегу, стояли и переглядывались.

— А ну, кто смелый? — сказал директор леспромхоза и начал стягивать с себя брезентовый плащ.

Его первым опередил Сергей Ермаков. Скинув фуфайку, он прыгнул в ледяную, пенящуюся под частоколом воду. За ним, сняв сапоги, последовал Харитон Богданов.

— Шишига, айда сюда! — крикнул он своему помощнику.

Ни слова не сказав, прыгнул в воду и Шишигин.

Оттиснув в сторону Якова Тимофеевича, в бучило кинулись пилоправ Кукаркин, замполит Зырянов и некоторые рабочие-сплавщики. Последним, держась за толстые деревянные иглы, спустился к воде Черемных.

— Что вы делаете, что вы делаете? — ужаснулся представитель треста, пожимая плечами, когда Яков Тимофеевич по грудь опустился в пенящийся водоворот и вместе со всеми, ухватившись за мертвяк, начал подвязывать к нему проволокой добавочный трос.

Посиневшие, обжигаясь ледяной водой, покрякивая, ухая, этим ободряя себя и товарищей справа и слева, люди работали быстро, лихорадочно, а сделав свое, как пробки, выпрыгивали из пучины и выбирались на бревенчатый переход, перекинутый через реку возле игл. Вылезших из воды, мокрых, дрожащих рабочих Чибисов встречал на переходе чаркой спирта и говорил:

— Бегом марш в клуб! Там получите все сухое.

Богданов не побежал. Он снял свою бордовую рубаху и начал выжимать, повернув к солнышку синеватую, разрисованную спину; потом выжал штаны, надел сапоги и медленно, враскачку пошел в поселок.

В это время по-высокому железнодорожному мосту прогремел пассажирский поезд, шел по насыпи, будто по кромке неба. Из раскрытых окон вагонов пассажиры что-то кричали, махали руками, платками. Богданов остановился, ему показалось, что люди из окон кричат и машут ему. Он посмотрел на поезд, потом на запань, потом окинул взглядом всю широкую долину, где протекает Ульва. Но реки он не увидел, он увидел вместо воды огромную массу приплавленной древесины, образовавшую золотисто-серую извилистую ленту, где-то затерявшую свой конец между кустами у синих гор, напоенных солнечным маревом, и догадался: «Пассажиры из поезда удивляются, сколько же Чарусский леспромхоз заготовил и приплавил леса для заводов, для городов, для новых строек!»

И от этого на душе у него стало тепло, радостно.

Он сообразил, что пассажиры из поезда машут и ему, Харитону Богданову, поздравляют и приветствуют с успехами в труде, с окончанием сплава леса, с завтрашним праздником Первого мая.

55

Под вечер на широкой поляне у клуба состоялся митинг сплавщиков. Погулять на радостях люди съехались со всего леспромхоза, пришло на праздник все население поселка углежогов. Играл духовой оркестр, музыканты приехали из города вместе с секретарем райкома партии. Пожаловал из артели «Художник» и фотограф Чирков. Люди получили заработную плату, премии. Тут же на поляне торговали буфеты и палатки со всевозможными товарами, словно на ярмарке. Люди пели, плясали, веселились, смотрели выступления кружков художественной самодеятельности. На высоких деревянных мостках показывали свое искусство хоровые, драматические и музыкальные коллективы клубов и красных уголков.

Отыскав среди гуляющих секретаря райкома партии, молодого, в полувоенном костюме, с тремя рядами колодок с ленточками от орденов и медалей, Кирьян Кукаркин сказал:

— У меня, товарищ секретарь, дело к вам.

— Какое дело, товарищ Кукаркин? Люди гуляют, веселятся, а у вас дело.

— Дело у меня неотложное. Сидит мысль в голове, и даже гулять неохота.

— Ну-ну, слушаю.

— Нельзя ли, товарищ секретарь, сделать у вас в городе сучкорубную машину?

— Что за машина?

— Долго я над ней мозги ломал. А теперь, кажется, машина вырисовывается. Пришлось мне недавно побывать в областном городе. Вижу, пожарники выехали на учебу. Подъехали к дому, а у дома четыре этажа. К стене подходит автомашина и вдруг выпускает вверх, как стрелу, лестницу, а на лестнице сидит пожарник, с кишкой, с брандспойтом. Меня словно кто по голове стукнул. «Вот бы, — думаю, — вместо пожарника на такую лестницу приспособить особой конструкции круглую электропилу на пружинах, чтобы она сучки с дерева сбивала. Подъехала бы такая машина к дереву, выпустила вверх стрелу с электропилой, очистила бы дерево от сучков, как морковку, тут же свалила это дерево и пошла к следующему».

— Выходит, товарищ Кукаркин, лесной комбайн предлагаете?

— Вроде этого. Есть горные комбайны, есть полевые, есть всякие, а вот лесного комбайна почему-то все еще нет. А лесу у нас, посмотрите-ка, сколько! Без лесного комбайна, товарищ секретарь, не обойтись.

— Сложное это дело, товарищ Кукаркин. В нашем городе, пожалуй, не найдется конструкторов, которые бы воплотили в жизнь ваше предложение.

— Но как же быть?

— Вы напишите-ка об этом министру лесной промышленности. Он даст указание своим конструкторам. Да и с заводами ему проще договориться.

— Пожалуй, — согласился Кукаркин. — Придется написать министру. Только писака-то я не ахти какой.

— А лучше всего сделаем вот как, Кирьян Корнеевич: приезжайте-ка после праздника в город, к нам в райком партии. Мы созовем заводских специалистов, обсудим с нашими механиками и конструкторами ваше предложение и, если они одобрят его, — вынесем свое решение и уже от имени райкома пошлем его в министерство. Это, я думаю, вернее будет, а?

— Во-во, это правильно, товарищ секретарь!

— Тогда договорились, Кирьян Корнеевич! А пока гуляйте, смотрите, как сплавщики-то веселятся — пыль столбом.

— После сплава у нас всегда так, товарищ секретарь. Наши леспромхозовские — мастаки работать, мастаки и гулять.

Пробравшись к буфету, пилоправ выпил стопку красного вина «для настроения» и пошел смотреть, что делается на праздничной площади; послушал концерт, заглянул к волейболистам, потом пошел к широкому танцевальному кругу, где народу было больше всего.

— Товарищ Кукаркин, товарищ Кукаркин! — кто-то окликнул его.

Пилоправ обернулся. К нему подошла машинистка Маша из конторы леспромхоза. На согнутой руке у нее лежал большой букет уже чуть увядших подснежников. В глазах у девушки была печаль, и они чем-то напоминали поблекшие цветы.

— Кирьян Корнеевич, вы не видели замполита Зырянова? Вот уже сколько времени ищу его и никак не найду. Был здесь у всех на глазах и куда-то исчез, будто сквозь землю провалился.

— Так он же уехал в Чарус.

— Как уехал?

— Сел верхом в седло и уехал. Сразу после митинга. Я рядом с директором стоял. Он подошел к Якову Тимофеевичу и сказал: мол, я чувствую себя что-то неважно, не хочу оставаться на гулянье, разрешите отлучиться…

Ладонью, придерживавшей букет, Маша вдруг закрыла глаза, а цветы, белые подснежники, потекли, посыпались под ноги.

Кукаркин посмотрел на девушку, на цветы, покачал головой, вздохнул, понижая и сочувствуя Маше, и медленно пошел прочь.

У круга народ стоял плотной стеной. Протискавшись вперед, пилоправ отыскал своих, новинских. Здесь были Чибисов с женой, Ермаков с Медниковой, Синько с Торокиной и еще многие. Неутомимым танцором была Дарья Семеновна. Раскрасневшаяся, она вытащила в круг упирающегося Якова Тимофеевича и давай плясать перед ним «Русскую», а Харитон Богданов стоял возле круга, добродушно посмеивался и похлопывал ладонями в такт музыке; Кукаркин выставил ногу вперед и тоже пустил в ход ладони.

— Просим, Яков Тимофеевич, просим! — кричал он директору. И весь круг, сотни людей поддержали пилоправа.

— Просим! Просим!