Чарусские лесорубы - Виктор Савин

— Я не думаю, что напрасно. Чем Новинка хуже какого-либо маленького городка? Там люди и здесь люди, там трудящиеся и здесь трудящиеся. Нам даже должно быть больше внимания, мы в лесу живем. Нам нужны хорошие клубы, хорошие библиотеки, спортивные площадки. Выравнивать надо нас по городу, мы ведь тоже в коммунизм идем.

— Я думаю, товарищ Черемных, нам пора спать?

— Сейчас, товарищ Морковкин, будем устраиваться. Я пойду распоряжусь, чтобы нам местечко где-нибудь у костра приготовили.

Отыскав Чибисова, Яков Тимофеевич сказал:

— Этот, представитель треста, решил ночевать с нами. Дай ему теплое одеяло.

— А где я ему возьму? — раздражаясь, сказал Чибисов. — У нас и для сплавщиков стеженых одеял не хватает. Кухонные рабочие под шерстяными спят.

— Ну, дай несколько шерстяных одеял.

— Я ему нарочно дам какую-нибудь рвань, пусть побудет в шкуре сплавщика, не обеспеченного кошмой и палаткой!

— Зачем это делать? Он же представитель треста.

— А какой от него тут толк? Все рабочие на него косо смотрят, везде суется, ко всему придирается.

— Такая у него «миссия», чтоб высоко держаться, — с иронией сказал директор.

С вечера у жаркого костра Якову Тимофеевичу не спалось. Лежал на пихтовых ветках и глядел на далекие россыпи звезд, похожих на искры, вместе с дымом поднимающихся ввысь. По другую сторону костра, с головой завернувшись в одеяло, похрапывал представитель треста. На душе у директора было неспокойно. Как-то пройдет сплав? Он только начинается. Все может случиться. Нужно постоянно быть начеку, постоянно бодрствовать и мириться с тем, что очень мало приходится спать.

Сон подошел незаметно. Спал Яков Тимофеевич чутко, настороженно. И вдруг сквозь сон ему показалось, что он проспал, все люди давно поднялись, ушли на работу, а он, пригревшись на солнышке, все спит и спит у костра. Он спит, а люди уже начали сбрасывать древесину в воду, он отчетливо слышит и представляет, как раскатываются поленницы, как звонкие поленья стукают одно о другое, летят в реку, булькают. «Да что же это я? — думает он. — Ну и соня! Как теперь буду глядеть в глаза сплавщикам?» Наконец решительным рывком он борет сон, подымается, садится, открывает глаза. Но что такое? Солнца нет, кругом темно. Он приходит в себя, начинает соображать. Костер давно прогорел, вместо огня перед ним лежит пухлая куча серого пепла. На землю упал иней, от которого луг кажется серым, будто сплошь засыпанный пеплом. Он вспоминает про работника треста, его у костра нет. На его месте лежит лишь скомканное одеяло. Но куда же делся Морковкин? Яков Тимофеевич поворачивает голову к реке, откуда слышался звон поленьев и всплескивание воды. В предутреннем рассвете он видит на поленнице силуэт человека в шляпе и соображает: «Ага, Морковкина пронял мороз, Морковкин греется, Морковкин делает для леспромхоза, наконец-то, полезное дело, помогает сплавщикам. Ну, пускай погреется, пускай поработает».

Снова завертывается в свое одеяло и засыпает. Потом Яков Тимофеевич слышит, что кто-то его трогает за плечо. Он открывает глаза. Перед ним стоит, ежась в своем демисезонном пальто и шляпе, представитель треста. Яков Тимофеевич садится и хитровато спрашивает:

— Вы уже проснулись? Что так рано? Спите еще, спите! Видите, все еще спят. Одни только поварихи начинают просыпаться.

— Товарищ директор, — щелкая зубами, говорит Морковкин. — Я продрог. Скажите своему начальнику сплава, чтобы налил мне стопку спирта.

— Спирта? Он на подотчете у начальника сплавных работ. Разговаривайте с ним.

— Я был у этого, вашего Чибисова, разбудил его, он к вам посылает. Да еще ругается спросонок-то.

— Ничего не могу сделать. Разведите костер, согреетесь.

— Дров нигде нет, голый луг. Может быть, из поленниц взять?

— Зачем из поленниц? Тут дрова сырые. Вон за лугом горка. Там сушнику сколько угодно. Возьмите у поварих топор да и сбегайте.

— Мне бегать с моей комплекцией врачи не разрешают.

— Ну, потихоньку сходите.

Морковкин ушел за дровами в лес, вернулся оттуда, наверно, через час и принес под мышкой несколько хворостинок, когда уже весь табор проснулся и в нем пылали жаркие костры.

53

С кручи горы верхом на сивой лошади спускался всадник. Над лагерем сплавщиков на небольшом островке, образовавшемся между рекой и старым руслом Ульвы, стояла такая тишина, что слышно было, как под ногами осторожного коня гремят камни, срываются почти с отвесной высоты и бултыхаются в воду старицы. Все сплавщики устремили взоры на всадника.

— Так ведь это Фетис Федорович! — сказал мастер Чемерикин; он сидел у костра и, положив на колени папку, писал что-то.

Парторг спустился с горы, вброд переехал старицу.

— Мир на стану! — подъезжая, он окинул взглядом сплавщиков, только что поужинавших и сидевших группами на полянке.

— Здравствуйте, пожалуйте! — ответили ему.

— А ведь я вас искал у Косого брода, — продолжал Березин. — Приезжаю туда, смотрю — ни дыма, ни костров, никаких признаков лагеря. А вы, оказывается, вон куда ушли.

— Идем форсированным маршем, Фетис Федорович, — сказал мастер. — Утром на стану прослушали по радио первомайские призывы ЦК партии. Тут же провели митинг и обязались дойти сегодня не до Косого брода, а до Глухого острова.

— Значит, слово сдержали? Ну, молодцы!

— Вы нам газетки свеженькие привезли, Фетис Федорович?

— Есть газеты, есть письма.

И Березин похлопал рукой по кожаной раздутой сумке, висевшей у него на боку. Потом он не спеша слез с коня, привязал его к ольховому кусту возле палатки медпункта и направился к пологу культурника, который в это время настраивал радиоприемник «Родина» на Москву, чтобы послушать последние известия, — времени, по-местному, было двадцать один час без каких-то минут.

Сдав газеты и письма культурнику, Фетис Федорович вернулся к мастеру, расспросил его о делах, о настроениях сплавщиков. Внимание его привлек сидевший неподалеку у костра Григорий Синька. Из толстой липовой лутошки парень вырезал перочинным ножиком фигуру зайца, поднявшегося на задние лапы и насторожившего длинные уши; Торокина сидела напротив парня и не сводила с него глаз. Вокруг белели стружки, было такое впечатление, что парень и девушка сидят на цветущем лугу, среди подснежников.

— Как работает? — спросил Фетис Федорович у Чемерикина, кивнув в сторону Синько.

— Хорошо, товарищ Березин! Ничего плохого про него сейчас сказать не могу. Парень веселый, кипит в работе, и все у него получается с шутками-прибаутками. Иной раз что-нибудь «сморозит» по-украински, все со смеху покатываются. А то копировать кого-нибудь начнет или женщиной нарядится — это подбавляет веселья на работе, азарта у людей больше.

— А где Ермаков? Что-то я его не вижу.

— Сергей пристрастился хариусов ловить, пошел вверх по реке.

— Воду, поди, только хлещет?

— Нет, удачно у него выходит, без рыбы не возвращается.

А Ермаков в это время стоял на берегу Ульвы, у шумного переката с длинным удилищем в руке, с длинной леской, и ожидал поклева. Вода на перекате да и на всей реке вниз по течению казалась красной, огненной, с фиолетовой рябью у берегов. Вода и небо сливались где-то вдали, в узком проходе между высокими задремавшими горами, покрытыми синим лесом с бурыми вершинками.

— Ну как, не клюет, Сергей? — спросила Лиза, выглядывая из-за куста, отмахиваясь веточкой от комаров, певших вокруг нее тоненькими голосками.

— Тише, не шуми! — прошептал он.

— Мне уже надоело, Сергей.

— Сидела бы тогда у костра.

Не успел он это произнести, как удилище дрогнуло, кончик рябинового прута согнулся дугой, а волосяная леска пошла к берегу, где в глубоком омуте кружилась вода, покрытая пеной.

— Тащи, тащи, Сергей, заклевало! — выбегая из-за куста крикнула Медникова.

Сергей нахмурился.

— Лиза, ну какая ты, право! Не подходи к берегу. Ты мне всю рыбалку испортишь.

— Так теперь ведь рыбина-то на крючке.

— На крючке, да не на берегу. Может испугаться и оборвет леску. Хариус, он такой, его зря не вытащишь.

И парень заходил по берегу, то ослабляя, то натягивая поводок, постепенно выводя сильную, упругую рыбину к песчаной мели.

За плечом у Ермакова неожиданно оказался Фетис Федорович.

— Сдай леску-то назад, Сергей, сдай! — шепотом заговорил он. — А то оборвет.

Парень приложил палец к губам, потом чуть погрозил им парторгу: дескать, молчи, сам знаю, что делать. В глазах у парторга светились огоньки.

— Серега, я сейчас пойду на отмель, встану в воду и буду тихо стоять, а ты подводи его ко мне, на мели-то я его сцапаю.

Не дождавшись ответа Ермакова, Фетис Федорович натянул на колени голенища резиновых болотных сапог и побрел в воду по отмели, встал возле небольшой канавки и показал рукой: мол, заводи сюда в канавку.