Чарусские лесорубы - Виктор Савин

Люди в колонне громко разговаривали, вразброд начинали петь. Спеться было трудно, нужен ритм, но какой же ритм, когда ноги по колено вязнут в грязи, в снегу, когда люди одеты по-зимнему, а солнце с самого утра нещадно палит, когда на солнцепеке под кустами бело не от снега, а от подснежников?

Колонна вышла на широкий луг к высокому деревянному мосту, по которому пролегает лежневая дорога. Люди разбрелись, сели отдохнуть, покурить. Поварихи вместе с Григорием Синько разбили свой лагерь, начали сгружать котлы, настраивать костер. Новинский фельдшер, молодой белобрысый парень, растянул палатку и водрузил возле нее на шесте флаг с красным крестом. Парень из колхоза «Новая жизнь», оставшийся на лесозаготовках, разостлал полог, завел патефон и выложил свой инвентарь: радиоприемник «Родина», гармошку, балалайку, гитару. Табор сплавщиков ожил, загудел.

С грохотом подошли тракторы, грязные, намотавшие на гусеницы землю и травяную ветошь.

— Перекурили? — обращаясь к Богданову, спросил Чибисов, взобравшись на верховую лошадь в седло.

Тот обвел взглядом свою бригаду.

— Можно начинать, Евгений Тарасович.

— Да, да. Давайте начинать. Время терять нельзя. На сплаве, как на пожаре.

Подошли Ермаков, Березин, мастера, Дарья Богданова, Шишигин… Провели небольшое совещание, на нем окончательно обо всем договорились и стали расходиться.

— Так, значит, соревнуемся, Харитон? — сказал Ермаков, подавая руку Богданову. — Не позднее первомайского праздника быть у железнодорожного моста, у главной запани. Нам с тобой соревноваться хорошо: ты на той стороне, я на этой. Видно, кто как работает. Главное, чтобы ни бревна, ни полешка не оставить на берегах, все сплавить к углевыжигательным печам, к железной дороге.

Богданов ответил на рукопожатие.

— Я-то сдюжу, я баловаться не люблю. Посмотрю, как ты будешь работать…

Богданов и Дарья Семеновна повели своих людей через мост на правый берег, на котором торчали пеньки вплоть до самой вершины Водораздельного хребта. За ними, попыхивая дымком, загрохотал трактор. Ермаков и его люди пошли вверх по реке по левому берегу мимо поленниц и бревен, сплошь наложенных над самой водой. За ними тоже двинулся трактор.

Солнце поднималось все выше и выше. В его животворящем тепле млели, точно облитые медом, уцелевшие леса, пели птицы, летали бабочки, цвели цветы. От разогретых на солнце поленниц и бунтов бревен сильно пахло сосной и пихтой, к этим пряным запахам примешивался тонкий аромат фиалок и подснежников.

Спустя некоторое время у моста показались первые плывущие сверху дрова, бревна. Налетая одно на другое, они постукивали, глухо и коротко гудели. Дежурившие на мосту постовые, размахивая шапками, радостно закричали:

— Лес идет, лес идет!

Этот торжествующий крик подхватило эхо и разнесло по реке, по окрестности. Поварихи и Синько, готовившие обед, культурник и фельдшер, писавшие «боевой листок», кинулись на мост и, как зачарованные, глядели на отливающий серебром и золотом лес.

— Лес пошел, ур-ра!

Леса в реке становилось больше и больше, потом он пошел густой сплошной массой, спрятал реку, образовал длинный, бесконечный транспортер, заполненный древесиной, на котором бегали синички, покачивали длинными хвостиками, выклевывая личинки насекомых, гоняясь за мушками. А вверху, высоко в небе, как льдины, плыли облака.

В верховьях Ульвы среди людского муравейника трудились трактористы и машинисты моторных лебедок, выполняя самую трудную и тяжелую работу, сталкивая и стаскивая в воду целые поленницы и штабеля бревен. То, что недоделывали машины, выполняли люди. Лес грохотал, звенел, сверкая в воздухе, и бултыхался в мутную бурную реку, исчезая под водой, всплывал и потом, спокойно, плавно покачиваясь, точно на пружинах, плыл вниз по течению к новой своей судьбе.

Над рекой стоял неумолчный гул: сплавщики пели, смеялись, шутили, подбадривали друг друга, перекликаясь с берега на берег.

— Правый, подтянись!

— Сами не усните на работе!

— Мы-то не уснем. А ваш Шишигин уже язык выставил, переобуваться сел, нашел заделье, чтобы проветриться.

— Я мозоль на ноге натер! — оправдывался Шишигин, быстро натягивая сапог.

— И на руках, поди, мозоли?

— Вы на языке скорее мозоли натрете себе, — огрызнулся он. Схватил свой багор, засуетился и начал сталкивать первое попавшееся под руку огромное бревно. Над ним захохотали женщины из бригады Богдановой.

— С пупа сорвешь, мужичок! И стали ему помогать.

— Ну-ка, бабоньки, приналяжем! Отправим подарочек вниз по матушке по Ульве. Вон он какой, батюшко, грузный, намок на земле-то, водой напитался.

Бревно было чрезвычайно толстое и длинное. С трудом спроваженное в воду, оно легло на дно и поплыло перекатываясь, как каток. Потом задело за подводный камень и застряло. К нему подплыли еще бревна, дрова и тоже застряли. Быстро начал копиться затор, запрудил реку, вода стала подниматься и выходить из берегов. Создавалась опасность: поднимающейся водой древесину с берегов могло разнести по сторонам — на луга, в кусты, в болота.

— Прекратить сброску! — подъезжая на рыжем коне, крикнул Чибисов.

— Прекратить! Прекратить! — пронеслось по цепочке вверх по обеим сторонам реки.

— Что ты наделал, Шишигин? — спросила Дарья Богданова, показывая на затор.

Шишигин стоял растерянный, глядел на алую Дарьину косынку, на высоко подоткнутый сарафан; в глазах у него ходили красные круги.

— Айда, разбирай! — кивнула она на затор. А у самой глаза прищуренные, на губах — смешок.

Ни слова не сказав, Шишигин пошел с багром вдоль берега, ниже затора прыгнул в воду и побрел к застрявшему толстому бревну; вода ему была выше пояса.

Сплавщики ахнули.

— Назад, назад! Куда ты? — закричал на него Чибисов.

Но тот не слушал и брел на середину реки, нацеливая багор на злополучное бревно.

— Не тронь, не тронь, Шишигин! — шумели ему с обоих берегов.

В это время с другой стороны в воду кинулась с багром Медникова; юбка ее всплыла и образовала вокруг туловища пузырь.

— Пошли, Шишигин, пошли, разберем! — говорила она, пробираясь на помощь к маленькому мужичку; большие глаза ее горели, а лицо было вдохновенным, решительным.

— Лиза, Лиза! — кричал на берегу, топая ногами, Ермаков. — Ты с ума сошла? Вернись, вернись!

Медникова только отмахнулась рукой.

— Смелее, Шишигин, смелее!

А Шишигин уже всадил острый багор в бревно и начал его раскачивать.

— Лиза, Лиза! — надрывно, в ужасе, кричал Ермаков. — Не тронь бревно, собьет вас затором! Не троньте, не троньте!

В сознании Лизы вдруг стала ясной страшная, грозная опасность, которой они подвергают себя.

Ведь и в самом деле, как только будет стронуто застрявшее бревно, вся древесина из затора хлынет вниз по течению, собьет их, сомнет, тут уже никто не поможет, никто не спасет. «И тогда — прощай жизнь!» — мелькнуло у нее.

И от этой мысли по всему телу прошла холодная жуткая дрожь. Она закричала Шишигину:

— Не тронь, не тронь! Надо с берега разбирать затор!

Но Шишигин не слушал, он продолжал раскачивать бревно, один конец его уже поднялся вверх, и под бревно, как в воронку ныряли дрова; минуя затор, они выплывали на чистую воду и спокойно плыли дальше.

Добредя до Шишигина, девушка выбила у него багор из рук, схватила незадачливого героя за рукав и, как провинившегося школьника, повела на правый богдановский берег. Ледяная вода бурлила между нею и Шишигиным, силясь обоих сбить с ног, но девушка, напрягая всю свою энергию, шла и шла вперед, к берегу; теперь у нее была одна только мысль: скорее миновать страшную опасность.

На берегу она оставила Шишигина и начала выжимать подол.

Спешившийся Чибисов подошел к Лизе, достал из кармана раздвижную алюминиевую чарку и наполнил ее спиртом из фляги.

— На выпей, согрейся! Жизнь тебе, что ли, надоела? Забыла поговорку: не зная броду, не суйся в воду. Давай пей!

— Я не мужик, чтобы спирт глотать.

— Пей, я приказываю!

— Вот еще, нашелся приказчик!

Медникову окружили женщины и силой заставили выпить чарку.

Потом очередь дошла до Шишигина; чарка была еще не налита, а он уже протянул за ней руку.

Бригады багорщиков Богданова и Ермакова с обоих берегов постепенно разобрали затор, распустили сбившуюся в кучу древесину, а застрявшее бревно с помощью лодки и веревок подтянули к берегу, распилили пополам и в таком виде отправили в дальнее плавание.

На берегах снова закипела горячая и дружная работа. Снова затарахтели тракторы, лебедки, загудел людской улей.

— Лиза, айда на этот берег! — кричал Ермаков.

— Нет, я теперь с Шишигиным останусь! — шутила она. И запела:

Выходила на берег Катюша,На высокий на берег крутой.

— Пойте, пойте! — говорила она женщинам из бригады Богданова.