Двадцатое июля - Станислав Рем

— Эй, прибалт, отдай лопату фельдфебелю, — ефрейтор вылез из довольно приличных размеров ямы, — а мы с тобой перенесем пока трупы. Где, кстати, святоша?

Курков посмотрел по сторонам. Служки нигде не было.

— Вот каналья, — выругался ефрейтор. — Придется теперь самим возиться со всем этим дерьмом.

Они вернулись к машине. Пауль залез в кузов, откинул задний борт, сбросил на землю брезент. Мертвые тела в грязных окровавленных мундирах по-прежнему лежали наспех уложенными штабелями. А над ними возвышался лысый самодовольный соплеменник Гёте и Шиллера.

— Принимай!

В руки Куркова скатился первый труп. Пока он старался аккуратно положить его на землю, к ногам с глухим стуком упало второе тело.

— Что ты там возишься? — раздался сверху недовольный голос. — Сюда скоро новая машина прибудет, и мы этих должны успеть закопать.

Курков принялся просто оттаскивать падающие на него тела в сторону.

— Эй, прибалтиец, подай пистолет.

Курков кинул ефрейтору оружие. Раздался выстрел. За ним второй.

— Оттаскивай и сбрасывай всех в яму. Постарайся сделать так, чтобы они уместились в два слоя.

Пока Сергей переносил мертвые тела, ефрейтор шустро обшарил карманы тех, что еще лежали у машины. Добыча оказалась впечатляющей: три обручальных кольца, перстень, марки.

Курков поднял очередное тело, когда его остановил властный окрик:

— Стоять! Ни с места! Что здесь происходит?

Из-за машины вышел полицейский патруль из шести человек во главе с вахмистром.

Обер-лейтенант выпрыгнул из кабины.

— Кто старший? Подойти ко мне! — объявил он в приказном тоне.

О чем он говорил с вахмистром, Курков не слышал, но в результате полицейские присоединились к их малочисленной похоронной команде.

А чуть позже прибыла машина, в которой трупов было раза в три больше, чем в предыдущей. А за ней еще одна. И еще…

Курков все делал автоматически. Хватал труп за руки или ноги, тащил его по мокрой то ли от росы, то ли от крови траве, скидывал в яму, шел за следующим. За спиной привычно раздавались одиночные выстрелы. К пяти утра обер-лейтенант приказал засыпать котлован сначала известью и хлоркой, а потом землей. Но на это сил у Куркова уже не хватило. Не обращая внимания на окрики офицера, он забежал за машину и согнулся в рвотных конвульсиях.

Геринг выполз из машины и уставился прищуренными маленькими глазками на жилище руководителя партийной канцелярии НСДАП и личного секретаря фюрера, Мартина Бормана. Нос рейхсмаршала удовлетворенно сморщился: простой, двухэтажный, ничем не примечательный особняк проигрывал его хоромам по всем статьям. Район, конечно, хороший, у горы Обельзальцберг. Ну, так оно и понятно: чин позволяет.

Геринг снял фуражку, передал адъютанту, вытер вспотевший лоб платком и направился в дом.

Геббельс, прибывший несколько ранее, уже сидел перед камином с бокалом коньяка. При появлении рейхсмаршала он вяло улыбнулся и процедил сквозь зубы:

— Спасибо, Герман. Твои люди вовремя спасли наше дело.

«Интересно, — подумал рейхсмарашл авиации, хотя лицо его при

этом выражало полную открытость, — возбуждаясь с женщинами, он тоже говорит им, что занимается плотской любовью только во имя нашего дела?»

Борман спустился по лестнице. Китель расстегнут, надет поверх белой майки. «Волосы мокрые, — отметил Геринг. — Видимо, только что принял ванну. Спокоен».

— Господа, — на правах хозяина дома Борман взял слово первым, — не будем тратить время на эмоции. Как вам известно, фюрер скончался. Однако Германия жива. И должна продолжать жить. А значит, дело фюрера должно быть продолжено. И кем, если не нами? Теми, кто стоял рядом с Адольфом Гитлером все эти годы…

Геринг, в отличие от Геббельса, всю лишнюю, но столь востребованную в таких случаях словесную шелуху пропускал мимо ушей. Пока рейхслейтер изощрялся в красноречии, он вспоминал, как Борман женился в 1929 году на Герде Бух — довольно привлекательной девице, с которой он и сам бы был не против переспать. Свидетелем на их свадьбе был сам Гитлер. Адольф веселился, трепал невесту по щеке, говорил Борману, будто завидует ему. А после, когда молодых расписали, Ади первым сел в свадебный автомобиль, на переднее сиденье, и кричал всем прохожим, что его друг женился…

Борман говорил медленно, основательно, тщательно подбирая каждое слово.

«Жалкий Мефистофель, — Геринг снова ушел в размышления. — А ведь совсем недавно стоило тебе при обсуждении военной обстановки положить перед Гитлером записку, порочащую того или иного генерала, как все решалось в прямо противоположном направлении. Интересно, а с кем из нас ты теперь будешь вести себя так же? Со мной или с этим коротколапым инвалидом?»

Геринг никак не мог простить Борману, что тот стал для Гитлера незаменимым человеком, оттеснив его, законного преемника, на второй план. Медленно, постепенно, тщательно продумывая каждый шаг, Борман превратился для фюрера в нечто большее, нежели секретарь или доверенное лицо. Он стал необходимостью. Тенью. Геринг прекрасно понимал: сам он ради завоевания любви Гитлера никогда бы до поведения Бормана не опустился. Но Гитлер, увы, обожал именно таких людей. Рейхсмаршал постоянно помнил об этой черте фюрера, и потому обида никак не проходила.

— Теперь нам следует подумать о будущем Германии, — продолжал Борман. — Мне бы хотелось услышать от вас соображения по поводу ведения наших дальнейших военных действий.

Геринг понял: настал его выход.

— Во-первых, — медленно начал он, — следует признаться самим себе, что продолжать войну на два фронта нам уже не по силам. Да, на данный момент наши войска сдерживают наступление американцев и англичан, но ценой каких усилий? А те же русские довольно быстро освоили наступательное движение и теперь им успешно пользуются. Думаю, нам в первую очередь следует предпринять такие меры, чтобы мы могли снять с Западного фронта часть наших войск и направить их на восточное направление.

— Предлагаете переговоры? — подал голос Геббельс:

— Я бы данное предприятие так не называл. Скорее обоюдное соглашение. В конце концов, Черчиллю ведь тоже вряд ли понравится, если на берегу Ла-Манша англичане будут видеть рожи сибирских мужланов.

— Черчилль и наши-то лица не хочет видеть, — съязвил Геббельс. — По крайней мере исходя из его письма Сталину и Рузвельту от 12 июня, я думаю, с англичанами мы общего языка не найдем.

Рейхсмаршал наморщил лоб. Память быстро пролистала страницы прошлого месяца. Вспомнил.

Разведка в тот день донесла, что Черчилль предоставил на рассмотрение глав союзных держав проект официального заявления, в котором, в частности, говорилось: