Кормилица по контракту - Татьяна Александровна Бочарова

она о Тенгизе. – Спит себе спокойно, подонок, мразь! И совесть его не мучает нисколечко».

Валя в третий раз, со всей силы принялась жать на потертые металлические кнопки. Домофон внезапно захрипел, а затем из динамика донесся чужой, далекий, словно замогильный голос:

– Да. Кто там?

«Наверное, не туда попала», – решила Валя. Она уже дотронулась до клавиши сброса, но голос повторил громче:

– Кто это?

Ей пришло в голову, что Тенгиз мог позвать гостей, и это говорит один из них, в то время как сам хозяин пребывает в отключке.

– Позовите Тенгиза, – попросила она в динамик.

– Тенгиза? – задумчиво переспросил странный голос. – А его нет.

– Куда это он, интересно, делся? – с раздражением произнесла Валя. – В ларек побежал?

– Он умер.

Она едва не упала, поскользнувшись на обледенелом асфальте, но ухватилась за ручку двери.

– Что за идиотские шутки? Кто это, вообще, говорит?

– Его отец. И это не шутки… Валентина. Ведь ты Валентина, правда?

Теперь Валя отчетливо расслышала в голосе южный акцент, который поначалу не заметила. У нее резко закружилась голова, ноги подкосились. Она буквально висела на дверной ручке, готовая вот-вот лишиться чувств.

– Заходи, – сказал Муртаз Аббасович.

Запищал сигнал, и Валя, не помня себя, зашла в подъезд. Добрела до лифта, дождалась, пока раскроются двери.

Муртаз Аббасович ждал ее на лестничной площадке. Он был без пиджака, в одной ослепительно-белой рубашке и галстуке. Лицо его было красным и совершенно мокрым, но спокойным.

– Что случилось? – с ходу бросилась к нему Валя. – Что с Тенгизом? Он заболел?

– Он вскрыл себе вены. Три часа назад. «Скорая» опоздала, слишком большая потеря крови. – Муртаз Аббасович говорил ровно и тихо, словно читал молитву.

Валя остановилась, отпрянула от него.

– Не может быть! Вы… вы обманываете меня! Нарочно издеваетесь!

Он устало уронил руки.

– Если бы. Если бы обманывал. Все так и есть. Идем. – Муртаз Аббасович повернулся к Вале спиной, вошел в квартиру. Она на негнущихся ногах последовала за ним.

В комнате царил трам-тарам. Постель была разворошена, на полу валялись простыни, перепачканные кровью, пузырьки из-под лекарств. Надо всем этим витал едкий и тревожный аптечный запах, и Валя отчетливо поняла, что так пахнет беда.

– Как… отчего это произошло? – Она сжалась в углу, не решаясь опуститься на стул, хотя ее мутило и в глазах стремительно сгущалась обморочная зелень.

– Я приехал к нему. Привез арбуз к Новому году. Долго звонил в дверь – Тенгиз не открывал. Тогда я взял у соседей запасные ключи и вошел. Он лежал в ванне без сознания. Все кругом в крови. Я схватил его, вытащил, принес сюда, на постель. Я пытался что-нибудь сделать, остановить кровь до того, как приедут врачи. Но ничего не смог.

– Почему? Почему он это сделал? – дрожащим голосом спросила Валя, закрывая лицо руками.

– А ты разве не знаешь? – строго произнес Муртаз Аббасович. – Из-за тебя.

– Из-за меня?! Нет! Нет!! Не смейте говорить этого! – Она прислонилась спиной к стене, будто пытаясь спрятаться, раствориться, исчезнуть.

– Конечно, из-за тебя. Он ведь любил тебя, дурачок, больше жизни. Это у нас наследственное – я тоже обожал покойную Тамилу, и если бы не Тенгизка, ушел бы следом за ней. – Муртаз Аббасович грузно опустился на постель, рванул на шее узел галстука. – Думаешь, зачем я здесь? Сижу в комнате, откуда только что вынесли моего мертвого мальчика? Зачем?!

Валя, ни слова не говоря, смотрела на него полными слез глазами.

– Я жду тебя.

– Меня?

– Да, тебя. Он велел мне. Тенгиз. Он оставил письма. Целых два. Одно мне. В нем он пишет, что любил тебя и не смог сберечь своей любви. А виноват в этом я! Понимаешь – я!! Я, который молился на него, готов был живым в могилу лечь, лишь бы у него все шло хорошо! Будь проклят тот день, когда я взял тебя в магазин! Будь он проклят!! – Муртаз Аббасович сжал кулаки и заскрипел зубами. Это было до такой степени леденящее душу зрелище, что Вале показалось, она не вынесет и тут же умрет сама.

«Бежать! Бежать отсюда!» – мелькнула у нее отчаянная мысль.

Она с невероятным трудом оторвала тело от стены и сделала шаг в прихожую.

– Стой, – бесстрастным тоном приказал Муртаз Аббасович. – Забери то, что тебе причитается. Возьми и убирайся вон. – Он вынул из кармана брюк плотно запечатанный конверт и отдал ей.

– Читать будешь не здесь. Прощай.

Валя стремглав выбежала на лестницу. Дрожащими руками разорвала бумагу, вытащила тонкий тетрадный листок в клеточку, подошла к засаленной, тусклой лампочке.

«Моя дорогая Валя-Валентина! Если можешь, прости меня за все, что я сделал тебе. Сам я никогда не прощу. Когда ты будешь читать эти строки, уже узнаешь правду о том, какой я мерзавец.

Я хочу лишь одного – не оправдаться, нет. Хочу, чтобы ты поняла – я пошел на это ради любви к тебе, ради того, чтобы ты снова стала моей. Теперь я знаю наверняка – на лжи и подлости не построить счастья. Та, которую ты считаешь своей подругой, на самом деле – злодейка, исчадие ада. Она искусила меня, заставила забыть честь и совесть, встать на путь, который ведет прямиком в преисподнюю.

Милая Валечка, я дважды предал тебя и нашу девочку. Надеюсь, там, куда я иду, мне воздастся за это по заслугам. Прошу тебя, любимая, помни – ты мое короткое счастье, моя звезда, ближе тебя у меня никого в жизни не было и теперь уже не будет.

Мне больно сознавать, что из-за меня ты снова будешь в нищете, а я ничем не могу тебе помочь. Наша фирма на грани банкротства, у отца просить денег я не могу и не желаю. Поэтому оставляю тебе ту малую толику, которая позволит тебе не пропасть и встать на ноги. Это деньги той стервы, которая дала мне их за то, чтобы я опорочил тебя. Почему у меня не отсохла рука, когда я принял их у нее?

Живи долго и счастливо, моя королева. Прости Тенгиза Теймуразова, твоего вечного раба».

Валя бережно сложила лист пополам. Ей казалось, она ослепла от слез. Лицо, руки, подбородок, шея – все было мокрое.

На дне конверта лежали четыре бумажки по пятьсот долларов. Взятка, о которой умолчала Кира в своем повествовании. Валя положила письмо к деньгам, спрятала конверт в сумку, спустилась по лестнице, вышла на улицу и остановилась в тоске и апатии.

Куда идти? Кто ее ждет? У нее никого в Москве, никому она не нужна. Может, последовать примеру Тенгиза и броситься под