Детство Ромашки - Виктор Иванович Петров

не было. Акимка рассматривал нарядную обложку, удивлялся, как ловко нарисованы лошади.

—А ты где ее взял?

Я рассказал ему о Надежде Александровне и о том, что я уже успел прочитать в книжке. У него порозовели щеки, а глаза затуманились.

Когда я в рассказе своем дошел до приезда Владимира в поместье своего отца, Акимка взволновался и, дотронувшись до книжки, попросил:

—Ты прочитай мне чуток, а?

Слушал с открытым ртом и остановившимися глазами.

Когда я прочитал, как вспыхнул подожженный Дубровским дом, а пламя взвилось и осветило весь двор, Акимка ахнул, схватил меня за рукав, хотел о чем-то спросить, да махнул рукой, прошептал:

—Читай, читай...

Но читать не пришлось. На крыльце, а затем в сенях послышались гулкие торопливые шаги, громко захлопали двери, и в горницу вбежал Махмут. Лицо у него было красное, глаза растерянно блуждали.

Митрий Горкин не приехал? — крикливо спросил он и, схватившись рукой за голову, брякнулся на стул, закачался, застонал, будто у него страшно болели зубы.— Ай-ай-ай... Беда пришел!.. Ваша старик куда пошел? Максим Петрович куда делся?

В бане,— ответил Акимка.

Ай-ай-ай!..— заметался Махмут.— Чего делать будем? Чего делать?..

Я спросил, какая беда у него случилась.

—Вороной на война забирают! — замотал Махмут головой.— Ночью повестка приносил. Сейчас сборный пункт ехал. В ноги начальнику падал. Сто рублей давал. Говорил ему: «Оставляй Вороной!» Нет, не захотел, шайтан. Палкой коня мерил, копыта молотком стучал, зубы глядел. Кричал ему: «Меня с рысаком на война бери!» Не- берет. «Ты старый, кричит, а лошадь молодой, на ней генерал скакать будет».— Он выругался по-своему, по-татарски, заметался.— Горкин надо, Горкин!.. Вороной заберут — с горя умираем. Ай война эта, ай война! Какой шайтан ее дал?

С улицы донесся шум, раскатистое лошадиное ржание. Махмута словно кто бросил к дверям.

Шум за стеной нарастал, и от него вдруг задребезжали в рамах стекла. Мы с Акимкой подбежали к окнам.

От флигеля к базару и по улице в обе стороны двигалась иссиня-черная толпа. Я распахнул окно. По разноголосым воплям, по растревоженно мечущимся выкрикам я угадал, что это опять провожают на войну мобилизованных. Сегодня их было особенно много. Пестрой длинной колонной двигались они среди гудящей толпы, а женщины, заплаканные и растрепанные, прорывались сквозь нее к тем, кто уходил, может быть, навсегда. Несколько полицейских отталкивали их, пугали свистками, грозили ножнами шашек. Прямо против наших окон получилась заминка, движение приостановилось. Высокая, широкоплечая женщина, растолкав людей, оказалась около колонны мобилизованных. Дорогу ей преградил лобастый полицейский.

—Куда? — гаркнул он и толкнул женщину в плечо.

У нее слегка качнулась голова, седую прядь, что выбивалась из-под темного полушалка, раздул ветер. Она протянула руку и, скомкав на груди полицейского мундир, тряхнула его.

—На царского слугу руку поднимаешь?! — заорал полицейский.

Но женщина еще раз тряхнула полицейского и низким, грудным голосом крикнула:

Пес ты, а не царский слуга! Я мать, паршивец ты ноз-дрястый! За неделю третьего сына провожаю! Ты, что ли, их выходил?

А вон наши! — Акимка высунулся в окно, крикнул: — Тятька-а!

Я никого не видел, кроме полицейского и женщины. У полицейского лицо стало багровькм. Слегка отклонившись, он замахнулся на женщину ножнами. Тут я увидел дедушку. Его широкая, из крупных серебристых колец борода колыхнулась, он взметнул руку, перехватил ножны и рванул их. С полицейского слетела фуражка, и сам он исчез. Желтое облако пыли поднялось над тем местом, где он пропал, а народ засуетился, замахал руками, загомонил.

—Тятька-а! — еще радостнее воскликнул Акимка и побежал из горницы.

Толпа текла мимо флигеля, но дедушки уже не было видно. Потом он опять мелькнул в моих глазах и пропал. И опять там, где он появился, поднялись руки и раздался гневный рокот. Мне представилось, что дедушку избивают. В одно мгновение я перемахнул через подоконник, ,стал на фундамент и спрыгнул на землю. И только тут почувствовал, как испугался. Ноги у меня ослабли, а внутри все тряслось. Увидел Махмута. Он держал под уздцы Вороного, а тот косил на него мутно-синие глаза и раздувал ноздри. Видел, как мимо пролетки движется народ, а шагнуть не мог. И вдруг из-за пролетки, слегка сутулясь, вышел дедушка. Он шел, вытирая о плечо ладонь. Проведет по плечу, глянет на ладонь и опять проведет. Я бросился к нему.

—Ай ты тоже в эту толчею попал? — спросил он, поглаживая меня по лопаткам.

Я почувствовал, как его тяжелая и горячая рука мелко подрагивает.

Я не решался спросить дедушку, он ли это защитил женщину от полицейского, да он заговорил сам. Сел на ступеньку крыльца, набил не спеша табаком трубку, закурил и усмехнулся:

—Чуть было, сынок, в участок не угодил. Сызмала у меня так. Увижу плохое — все во мне перевернется, сам не свой делаюсь. И надо же быть такому делу! А он-то? Здоровенный дурачина, виски седые — и на бабу шашкой. Она к сыну рвется, а он, подлая душа... Ну, я ему мундир-то и попортил. Ну, а ты где же, сынок, пропадал? Мы тебя подождали, подождали да и ушли.

Я только начал рассказывать ему про Надежду Александровну, как в калитку вошла бабаня, а за ней Акимка с отцом и матерью. Акимка держался за отцовский рукав, что-то говорил и смеялся. Они задержались посреди двора, а бабаня быстро подошла и недобро поглядела на дедушку:

—Уж не то ты, Наумыч, умом повредился? Дедушка виновато опустил голову и тихо ответил:

Не выдержал, Ивановна. А выдержал бы, так сердце бы лопнуло.

И этот вот такой же кочет растет! — Бабаня толкнула меня ладонью в лоб.— Курбатовская порода. Все на одну колодку, с порошинкой.

Калитка распахнулась с такой силой, что ударилась о забор. Во двор вбежал дядя Сеня. Стащив с головы картуз, он ударил им о землю, раскинул руки и весело воскликнул:

—Пол-Балакова избегал, а нашел. Нашел!

Его окружили, расспрашивали, смеялись, а он, шумный, растрепанный с радостно сияющими глазами, пожимал всем руки и то начинал говорить, как он искал нас по Балакову, то вдруг спохватывался, что на пристани его ждет Дуня.

Поди, все глаза проглядела, куда ее Семен запропастился!..

Ты вот чего скажи, Семен Ильич,— перебил его Максим Петрович.— Макарыча с хозяином видел?

Где?

Они же вчера в Вольск выехали тебя выручать.

Вот тебе раз! — развел руками дядя Сеня.— А мы, выходит, сами выручились. Ух, и выручались! — Он встряхнул кудрями.— Перекопали жандармы наш багажишко, а затем и