Записки пинчраннера - Кэндзабуро Оэ

Оэ, разумеется, не столь наивен, чтобы серьезно выступать против строительства атомных электростанций. Его цель совершенно иная — показать, сколь оторваны от жизни идеалисты и сколь циничны политиканы, призывающие к отказу от атомных электростанций, то есть от мирного использования атомной энергии, и в то же время пытающиеся изготовить атомную бомбу, чтобы, угрожая ею, а может быть, даже использовав ее, прийти к власти.

Молодежь занимает в романе центральное место. Объясняя свою приверженность теме молодежи, Оэ в одном из интервью говорил: «В начале своей писательской жизни я просто не знал ничего другого. Молодежь, ее мысли и надежды, трудности, с которыми ее сталкивала жизнь, проходили у меня перед глазами — я сам был представителем этой молодежи, и обращение к ней было вполне естественно и закономерно. Но и сейчас я не ухожу от этой темы, и в первую очередь потому, что молодежь — наиболее динамичная, наиболее остро реагирующая на события часть общества. Взяв ее в качестве объекта художественного исследования, можно глубже и полнее обнаружить характер общества в целом, его беды и болезни. Мне хочется, пользуясь выражением Шкловского, показать динамику души, показать не просто человека, а становление и развитие характера. Есть ли для этого лучший объект, чем молодой человек?»

В «Записках пинчраннера» Оэ не просто рассказывает о молодежи, но и показывает, сколь трудна, а подчас и бесперспективна ее борьба за утверждение в жизни в том обществе, которое стремится выбросить ее за борт. В общем, если использовать термин, получивший в последние годы большое распространение, — перед молодежью стоит проблема идентификации. Было бы, правда, неверно утверждать, что это — новомодная проблема, связанная со стремительным изменением облика мира, облика людей, этот мир населяющих. Термин, возможно, и нов, но явление старо как мир. Идентификация — это самоосознание, нахождение своего места в жизни, исходя из чувств, побуждений, понимания и оценки своей значимости.

Человек во все времена пытался определить для себя, что он есть, и найти свое место в мире, которое бы соответствовало его самооценке. Но ничто не остается неизменным. Не может не измениться. Дело в том, что перемены, и перемены подчас катастрофические, претерпел и продолжает претерпевать тот мир, где молодежь ищет свое место. Он стал настолько подвижным, нестабильным, что место в этом мире, найденное сегодня, завтра оказывается южным, ошибочным. То, что еще вчера представлялось абсолютной истиной, завтра превращается в свою противоположность. Причем речь ведь идет не об абстрактных поисках места в жизни, но— о реальном их воплощении. О чем же говорить, когда юноша, обманутый лживой пропагандой, начинает искать то, что найти немыслимо, или устремляет свой поиск в те пласты жизни, где отыскать свое место просто невозможно?

Примерно это и происходит с героями Оэ. В любом из его романов мы сталкиваемся с обманутой молодежью.

Вспомним «Опоздавшую молодежь» — роман о трагедии юноши, «опоздавшего на войну», юноши, которому годами вдалбливали в голову идею служения императору, служения родине, якобы строящей новый порядок в Азии, и «обманули» — Япония капитулировала, вместо того чтобы победить или уж, во всяком случае, сражаться до последнего солдата. Именно такая молодежь становится питательной средой правого и левого экстремизма. С такой же обманутой, не нашедшей своего места в жизни молодежью встречаемся мы в романах «Футбол 1860 года» и «Объяли меня воды до души моей». Руководители молодежи, исходя из собственных эгоистических устремлений, предают ее, направляя на путь левого экстремизма, иногда ярко выраженного, иногда чуть затушеванного.

Оэ в своих романах ничего не приходится выдумывать. Более того, то, о чем он пишет, может восприниматься даже как документ. И эта документальность, которая стоит буквально за каждой страницей «Записок пинчраннера», не дань моде, не стремление быть на уровне сегодняшних тенденций, когда документальная проза становится чуть ли не генеральной линией развития современной литературы. Подобная позиция Оэ продиктована иным — стремлением, чтобы читатель безоговорочно ему поверил, понял, что то, о чем он пишет, не выдумка, а реальность, не осознав опасности которой, люди могут оказаться в критической ситуации.

Примеров такой достоверности романа Оэ можно было бы привести множество. Но достаточно остановиться на двух. В недавнем телевизионном репортаже о Японии рассказывалось об аресте главарей «Рэнго сэкигун». Теперь весь мир знает, что они пытают и убивают единомышленников, если те, поняв ошибочность своих действий, хотят порвать с этой экстремистской группировкой. Об этом же мы можем прочесть и в «Записках пинчраннера». В упомянутом репортаже говорилось о том, что «Рэнго сэкигун» совершала «Великий поход». В точности такой же, какой совершает Корпус лососей — боевое формирование леваков — в романе Оэ.

Таким образом, у левацкой группировки в романе есть точный прототип в реальной жизни сегодняшней Японии. Можно ли сомневаться в том, что обращение Оэ к событиям, происходящим в жизни современного японского общества, значительно усиливает воздействие на читателя, который своими глазами видел по телевизору, до каких глубин внутренней опустошенности могут опуститься люди, для которых человек и его жизнь — не цель, во имя которой идут на жертвы, а средство удовлетворения амбициозных, эгоистических устремлений верхушки леваков, узурпировавшей право выступать в роли непогрешимого судии, распоряжаться судьбами тех, кто искренне влился в подвластную ей группу, веря, что служит интересам народа.

Левый экстремизм — явление, как мы видим, реально существующее в сегодняшней Японии. Опасность его велика и далеко не однозначна. С одной стороны — это духовное разложение самой молодежи, с другой — дискредитация демократического движения. В Японии это явление усугубляется еще целым рядом моментов, объясняемых особенностями группового сознания японцев. Если японец, особенно молодой человек, причислил себя к определенной группе, воспринял себя как один из ее элементов, то, и не понимая всех тонкостей и даже конечных целей группы, он будет действовать в ней «как все», будет беспрекословно подчиняться лидерам. Поэтому судьбы юношей и девушек, примкнувших к какой-либо группе, зачастую оказываются безвозвратно искалеченными. Как правило, ими движут не идейные соображения, не приверженность принципам, пусть ошибочным, что делало бы их поведение хотя бы логичным, а именно групповое сознание, толкающее их на бездумное следование за остальными членами группы.

Групповое сознание характерно тем, что человеческая индивидуальность приносится в жертву группе, что даже жизнь человека — ничто, если она приходит в столкновение с интересами группы или, наоборот, используется во имя ее интересов. Групповое сознание, помноженное на патернализм, до сих пор не сдавший своих позиций в Японии, во многом объясняет и, что значительно серьезнее, предопределяет поведение японцев.

Обратимся к давнему прошлому Японии, когда буси-до — кодекс поведения воина-самурая, базирующийся на этих двух основополагающих принципах, определял верность воина сюзерену и группе, в которую он входил, и его беспредельную жестокость ко всем, кто противопоставлен ей пли предает ее. И даже верность, преданность, представляющие собой высокие и, казалось бы, однозначные понятия, превращались в собственную противоположность, поскольку они были бездумными, слепыми, безоговорочными. Такого воина можно было подвигнуть на самые безрассудные действия. Этим пользовались в старые времена, пользовались и еще совсем недавно, в годы второй мировой войны.

Разумеется, мораль бусидо претерпела, да и не могла не претерпеть, существенные изменения. Как-никак, времена меняются. Вспомним блестящую сатиру на эту обветшавшую мораль в новеллах Акутагавы «Оиси Кураноскэ в один из своих дней» и «Рассказ об одной мести». В них Акутагава не просто развенчивает эту мораль, но перечеркивает ее, считая, что она отжила свой век. Но, пожалуй, окончательно хоронить ее еще рано. Ведь совсем недавно, когда началась война и принципы бусидо были гальванизированы, в Японии появились летчики-смертники — камикадзе, появились человеко-торпеды. Вряд ли можно сомневаться в том, что если не бусидо в сто чистом, так сказать, исконном виде, то уж, во всяком случае, его пережитки, групповое сознание, свойственное японцам в прошлом, свойственное им и сегодня, лежало в основе этого явления.

Тогда ультраправые использовали особенности национальной психологии японцев. Теперь их стали активно использовать и левые экстремисты. Истинно левое, революционное движение опирается на классовое сознание, хотя при этом национальная психология ни в коем случае не может сбрасываться со счетов — прежде всего для того, чтобы выбрать наиболее эффективные методы воспитания классового сознания.