Мифы и легенды народов мира. Том 6. Северная и Западная Европа - Ольга Петерсон

Тут Вильям Фитцутс покинул свое убежище за толстым дубовым стволом и пал перед старым лордом на колени.

— Ладно, ладно, — сказал лорд Гэмвелл. — Все забыто и все прощено. А этот молодой человек… Как ты говоришь, вы назвали его, Джоанна? Роберт? Значит, Робин, что на нашем родном языке обозначает — птичка–малиновка. Ну, что же, Робин, рожденный в зеленом лесу, будь стоек и верен родной земле и постарайся послужить своему несчастному народу!

Глава II

КАК РОБЕРТ ФИТЦУТС, ГРАФ ХАНТИНГДОН, БЫЛ ИЗГНАН И ОБЪЯВЛЕН ВНЕ ЗАКОНА

Мир и лад царили в замке Хантингдон–холл, где обосновалась молодая чета, да Господь не дал веку Вильяму и Джоанне. Оба они умерли во время эпидемии холеры, когда маленькому Робину исполнилось всего четыре года.

В опекуны навязался дальний родственник мальчика, вскоре ставший аббатом, настоятелем богатого монастыря Святого Квентина. Об алчности святого отца знали взрослые и дети, мужчины и женщины, и даже, казалось, собаки и овцы. Он готов был захватить землю каждого йомена, каждого крестьянина, отыскав хоть малейший повод, а часто и вовсе без повода. И все ему было мало, и все хотелось еще и еще.

Аббат любил хорошо покушать и запить еду выдержанным винцом из монастырских погребов. Пожалуй, он проводил больше времени в трапезной, чем в храме за молитвой. Брюхо у него так быстро росло, что ему не успевали перешивать сутану.

И подумать только, ведь не боялся греха, листал священные книги перепачканными гусиным жиром пальцами, наставляя Робина:

— Помни, сын мой, воздержание и самоограничение — добродетели, угодные Богу. Воздержание и самоограничение! Не позволяйте себе излишеств. Чревоугодие греховно!

А сам потихонечку прибирал к рукам земли, доставшиеся мальчику от родителей и деда, и все доходы от земель и от недвижимости.

А юный Робин рос и мужал. И друзьями его по большей части были простые деревенские парни. С ними он бродил по лесам, меряясь силой, дрался дубинками и состязался в стрельбе из лука. И был он сильнее всех в драке и в стрельбе — искуснее своих сверстников.

Дружил он еще с одной девочкой… Впрочем, об этом рассказ впереди.

Умом Робин был остер, а сердцем отзывчив. И как бы ни был молод, замечал и примечал, как тяжело живет народ. Крестьяне только и делают, что горбатятся на полях и в угодьях норманнских баронов, а придут домой в свои убогие лачужки — там котелок пуст и темно — стен не видно, а спать жестко.

«Пречистая Дева, Матерь Божья, — молился Робин. — Пошли мне разумения, как быть и как поступать. Нельзя больше терпеть. От этой жизни у людей уже души одрябли, как прошлогодние яблоки, и надежда догорает, как свечной огарок».

В эти времена законный король Англии Ричард I Плантагенет — воинственный, горячий, но и добрый, и великодушный — был в далеких краях, в Палестине, сражаясь вместе с войском своим с сарацинами за освобождение Гроба Господня.

За отвагу и истинное рыцарство, за широту души, а порой и безудержную ярость получил король Ричард гордое прозвище Львиное Сердце, или Кер де Лион; куда денешься, страной правили норманны, так что приходилось в те дни изъясняться и по–французски.

Но королевский трон — это не простой стул и не табуретка. Он не может долго оставаться пустым. И пока Ричард воевал в Палестине, всю власть в Англии прибрал к рукам его младший брат — принц Джон. У него–то сердце было не львиное, а так, незначительного грызуна. Был он и мелочен, и алчен, и завистлив, и жесток. Там, где Ричард мог великодушно простить, принц Джон обязательно отомстит, да еще постарается сделать это исподтишка, да — по возможности — чужими руками.

Роберт Фитцутс никогда и не скрывал своей приверженности королю Ричарду и презрения к принцу Джону. Он и его друзья распевали песенку, которую, скорее всего, Робин и сочинил:

Такого еще не рождала земля:Сердце львиное у короля!Да здравствует Ричард,Кер де Лион,Наша надежда и наш закон.

Потому что ни «надежды», ни «закона» от принца никто из саксов ожидать не мог.

И Ричард и Джон были смешанных кровей, но Ричард чувствовал себя королем англосаксов, а Джон тянулся к норманнам. Принц был вторым после короля. А ему хотелось быть первым. Вот он и рассчитывал с помощью баронов захватить английский престол. Каким образом, он еще не знал. А пока что в его холодном сердце мерцал злой огонь ожидания: что, если Ричард будет убит в Палестине? Такое бывает!

Неподалеку от замка Хантингдон, родового имения матери Роберта (кстати, без его ведома уже заложенного «опекуном» — аббатом), находился город Ноттингем. А шерифом графства Ноттингемшир был в то время Симон де Жанмер, ясное дело, из норманнов. И графством правил, и суд вершил, и назначал налоги. А если по–простому сказать, грабил этот чужак несчастных саксов. Оставалась им самая малость: что–нибудь пожевать да кое–чем прикрыть тело…

В доме шерифа подавали обед. Потчевали дорогого гостя — сэра Гая Гисборна, доблестного рыцаря, явившегося из Лондона с секретными поручениями принца Джона.

— Удивительно вкусная дичь, — говорил сэр Гай, обгладывая ножку дикой утки и запивая ее свежим пенящимся элем. Серебро изящной кружки приятно холодило губы. Грубый шрам на щеке подчеркивал жесткость его лица. Глаза были темные. Взгляд тяжелый. Подбородок гладко выбрит по норманнской моде.

Шериф тоже сделал глоток, затем стукнул кружкой о столешницу. Темный шотландский эль расплескался по дубовому столу.

— Так вот я и говорю, сэр Гай. Чтобы мы могли послужить делу его высочества, надо искоренять крамолу. Мы объявим противников принца вне закона. Лишим имущества и наследственного права. И — помогай им святой Бернар! — пусть катятся кто куда хочет, хоть на юг, хоть в обратном направлении. Это уж дело свободного выбора!

Утерев жирные губы ладонью и сполоснув руки в стоявшей рядом полоскательнице с водой, он рассмеялся противным, колючим смехом.

— До меня доходили слухи о разных смутьянах тут, в окрестностях Ноттингема, — продолжил разговор гость.

— Несомненно, сэр Гай имеет в виду Роберта Фитцутса, — перебил говорящего де Жанмер.

— Да, об этом фальшивом графе мне говорили в первую очередь!

— Граф, как же! Да в его доме никогда не встретишь ни одного даже самого захудалого аристократа. Простые йомены и даже серфы — вот его общество. А уж эти–то вбили себе в голову — их король Ричард, и только Ричард, и больше признавать они никого не хотят.

— Хм. Что же, посмотрим, — процедил сквозь зубы сэр Гай. — Его высочество принц шутить не любит!

— Чуть что, — продолжал ябедничать шериф, — кричат: «Долой принца Джона».

— Все это так, господин шериф, но есть ли у нас достаточный повод объявить Роберта Фитцутса вне закона? — прошипел сэр Гай. — Признаюсь, пергамент за подписью принца у меня с собой. Надо только вписать имя. Надеюсь, господин шериф, у вас найдется толковый и неболтливый писарь?

— Не сомневайтесь, сэр, писарь найдется. А позволительно будет спросить, вы говорили с аббатом?

— Да, конечно.

— Ну и что он?

— С его стороны никаких препятствий не предвидится, — ухмыльнулся сэр Гай.

— А как в рескрипте его высочества обозначена причина изгнания?

На бритом лице норманнского рыцаря появилось выражение злорадства. Он развернул пергамент и прочел:

— «Объявляется вне закона, лишается имущества, включая недвижимость, и права наследования, права владеть крестьянами и принимать участие в любых состязаниях и турнирах. А также лишается права на наследственный титул за предательство и измену короне».

— Но короне–то Роберт Фитцутс и все отребье, которое его окружает, как раз и хранят верность…

— Замолчите, Жанмер! — Гость в раздражении повысил голос. — Они, вы же сами сказали, приверженцы Ричарда I. Но сейчас корону представляет его высочество принц Джон, и пока что на Британских островах другого короля нет!

— Как вам будет угодно, сэр, — примирительно заметил шериф.

— Ну, так вы поняли, наконец, что нам необходимо доказать измену короне?

Под столом, громко стуча хвостом по выложенному каменными плитами полу, вдруг зачесалась собака.

Шериф вздрогнул. Интересно, что ему попритчилось? Что у него под столом прячется лазутчик Роберта Фитцутса? Нечистая совесть всегда порождает тревожное состояние духа!

Шериф хорошенько пнул псину ногой и, успокоившись, сказал:

— Мы все, что надо, докажем, сэр Гай. У меня созрел план. Завтра мы кое–куда отправимся вместе. Суть плана я изложу вам по дороге.

В замке Роберта Фитцутса пылал камин. Отблески огня, точно бабочки, садились на его лицо, высвечивая то небольшую, русую саксонскую бородку, то голубые искорки его ясных глаз, то высокий лоб и спадавшие на лоб кудри. С ним были его друзья — Вилли Скателок, прозванный Вилли Скарлет за пурпурный плащ, который он обычно носил; Кеннет Беспалый, которому отрубили три пальца за то, что он убил королевского оленя, чтоб накормить своих голодных ребятишек; Мач, сын мельника, совсем еще мальчишка.