Дальше в лес… - Владимир Васильев

— Отведу, — твердо пообещал я. — Как обещал… Но пусть все знают: кто женщину обидит, со мной дело иметь будет… Я не угрожаю, а предупреждаю. Женщины для нас слишком дорогое достояние, чтобы не беречь их и не лелеять, а уж обижать и вовсе последнее дело, мужчины недостойное… Ну а сразу Одержание пройти, похоже, ни у кого желания нет? — усмехнулся я очевидному.

Все молчали.

— А я пойду и пройду, — выступил вдруг вперед Старец. — Вам ни к чему, а я, может, старуху свою молодую встречу. Замолвит за меня словечко, глядишь, и Славной Подругой стану. Мне ж теперь все равно — что мужик, что баба, и так оно уже давно. Не любите вы меня тут, никому я не нужен… Я ж вижу… А ты, Молчун, меня можешь не провожать, я сам дорогу знаю, давно знаю… Только тебе говорить не хотел: Наву жалел. Но ты сам поперся, да не уберег. Не поминайте лихом, землячки…

И поковылял прочь.

— Стой, дедушка! — крикнула вслед Лава. — Ты приходи, я тебе всегда найду что поесть.

— Теперь с легким сердцем пойду, добрая девочка, дай лес тебе доброго мужа! — обернулся Старец. — Я решил, пока силы есть — пойду, хочу в последний раз старуху свою увидеть. Только узнаю ли молодую; как Молчун говорит, они ж молодые… Скоро все там будем, — хихикнул он, и тропинка сделала поворот, скрыв его от нас. Надо полагать, навсегда.

Колченог прохромал метра два вслед, но махнул рукой и остановился.

«Не мешай…» — подумал я.

— Ну, значит, все свой выбор сделали, — кивнул Староста. — Если мы не хотим с завязанными глазами идти в болото, то что нам дальше делать, Молчун?

— Эх, — вздохнул я. — Кто у нас в лесу родился — вы или я? Про себя я точно знаю, что не в лесу рожден. Я у вас должен спрашивать.

— А ты вроде знаешь, кто они, Хозяйки-то, и откуда вся эта напасть, — ответил Староста. — И разговаривал с ними…

— Не знаю, а догадываюсь, — уточнил я. — Но не важно, некоторые соображения есть… Чтобы выжить, надо научиться защищать себя. Это противоречит принципу «не мешать», но когда речь идет о сохранении жизни и рода, то принципы должны служить этому сохранению. Думаю, сначала надо научиться защищать себя от дурного уничтожения. А потом попытаться объяснить, что мы, собственно, никому и не мешаем. А еще лучше — убраться подальше от тех, кто считает, что мы мешаем.

— Ты хоть и не в лесу родился, как говоришь, — заметил Колченог, — а о дерево ударился хорошо — до сих пор по-человечески разговаривать не научился… Ни слова не понятно… Как учиться-то будем? Ты нам давай не все сразу, все сразу не поместится. А ты нам давай постепенно… Защищаться так защищаться — это нам понятно. Непонятно, как защищаться? Мы защищаемся-защищаемся, а женщин у нас все меньше и меньше. Да и мужики гибнут.

— Я буду учить вас драться, — ответил я. — Я это умею, а вы, даже воры, не умеете. Нет спортивной школы… А вместе мы разработаем правила выживания, которые все будут обязаны соблюдать…

— Чего-чего нет? — переспросил Кулак. — Словами тут своими стращает! Я тебе щас промеж глаз вмажу, сразу увидишь, шерсть на носу, что все у нас есть.

— А и правда, Кулак, вмажь, будь добр! — попросил я. — Разойдись, народ, в стороны, чтобы не зашибить кого-то случайно…

Народ шустро шарахнулся от нас, образовав круг, внутри которого остались я да Кулак. Он был с виду мощнее меня, но ростом не особо выше.

Кулак наступал на меня, пошатываясь, как медведь, так же ссутулив плечи и изготовив длинные лапы. Смотрелся он вполне угрожающе, да еще и гудел, пугая меня, как мертвяка: «Угу-гу… Ага-га… Ух-хо-хо…»

А я танцевал, как меня учил Наставник по боевым искусствам. Что-то среднее между капоэро, боксом и айкидо с собратьями. Нам, артистам, надо многое уметь и уметь красиво это показывать. А услугами дублеров я никогда не пользовался.

— Эй, Молчун, это ты чего прыгаешь, как лягушка? — кричали из толпы.

— Нет, как кузнечик, — поправлял кто-то.

— Да где ж вы видели, чтобы лягушка или кузнечик на одной ноге прыгали? — ехидно интересовался третий. — А Молчун, ты глянь — то на одной, то на другой, то на двух сразу… Эх, побьет его Кулак — глянь-глянь, какой он страшный!.. И ухает так, что бежать хочется.

— А не побьет, потому что Молчун убежит, — вишь, как прыгает! Это чтобы скорей убежать…

Наконец Кулак, видя, что я не убегаю, дрожа от страха, приблизился на расстояние удара. Я сразу понял, что сейчас он будет бить: во-первых, это у него на лбу было написано крупными буквами, во-вторых, он был очень медлителен: вот отводит руку для удара, вот концентрируется, вот устремляет свой знаменитый кулак вперед — туда, где меня давно нет… Но замах столь мощен, что если бы я стоял на месте, то опять бы пришлось меня кому-нибудь выхаживать. Ясно стало, что силу он соразмерять не умеет, потому что никакого желания нанести мне серьезный вред в Кулаке не чувствовалось. Даже в стычке с врагом это не всегда полезно, потому что на этом можно сыграть, как сыграл я, возникнув за его спиной, когда кулак уже пролетел мимо, и чуть подтолкнув бойца в направлении удара. Ну и небольшая подсечка… Бедный Кулак распластался по пожженной травобоем траве, с отчетливо слышным «хряком». Я сел сверху и заломил ему руки в болевом приеме, зафиксировав победу. Потом поднялся и протянул спарринг-партнеру руку.

— Поднимайся, Кулак, — сказал я. — Травобой противно пахнет.

Он протянул руку и, кряхтя, поднялся.

— Это как это? — удивленно спросил он. — Ты там, а я там… Как это ты?

— Вот это я и называю умением драться и хочу всех вас обучить этому, — обратился я к народу, возбужденно гудевшему вокруг. — Всех, и мужчин и женщин, потому что мужчин мало и не всегда они могут оказаться рядом.

— Эге-ге, — крикнул Хвост. — У нас испокон веку женщины не дрались! Ты их драться научишь, так они и нас бить начнут.

— А некоторых полезно и побить в воспитательных целях, — хмыкнул я. — Особенно тех, кто женщин не уважает.

— О-го-го! Угу-гу!.. вдохновенно заверещали женщины и девчонки, живо представив соблазнительную перспективу. — Учи нас, Молчун, учи!..

— Буду учить, — пообещал я. — Вот только мы со Старостой составим порядок занятий — кто, когда, за кем, — и буду с вами заниматься, а вы пока пообдерите себе палки покрепче, чтобы по руке были. И длинные, и короткие — пригодятся нам для занятий…

Домой я пришел уже на бровях, хоть и абсолютно трезвый, однако руки и ноги дрожали, а в голове шумел камыш и сквозняки в дуделки дули: у-у-у-у…

Зашел в лес за домом и, не раздеваясь, улегся в ручей, который открыл целую жизнь тому назад. Целую прошлую жизнь, к которой возврата нет. Сколько у меня таких жизней? Сколько вообще у человека таких жизней бывает?..