Дальше в лес… - Владимир Васильев

— А проще… Прежде чем мы станем выбирать вариант нашего поведения, мы должны понять, что не можем мешать нашим женщинам выбирать, как им жить дальше. У нас, у мужиков, нет вариантов, а у них есть: либо жалеть нас, оставаясь с нами, либо стать Хозяйками Леса, всемогущими и, наверное, по-своему счастливыми. Не бегать от мертвяков, а приказывать им: стань креслом, стань лежанкой, отнеси меня на кудыкину гору… Делать мертвое живым, а живое мертвым и детей рожать, когда захочется, — здоровых и красивых, которые никого и ничего в лесу бояться не будут… Но для этого им придется отказаться от мужчин навсегда… И от этой жизни… Перестать быть женщинами в том смысле, как сейчас…

— Ты так говоришь, словно соблазняешь их в Подруги бежать! — возмутился Кулак. — Может, они тебя специально прислали, чтобы ты наших женщин соблазнил? Один тут тоже все соблазнял-соблазнял, а как ему соблазнялки повыдергивали, так больше и не соблазняет, шерсть на носу… И тебе, если так, повыдергиваем… Чтоб наших женщин не соблазнял.

— Мы не можем им мешать, — набычился я. — Раньше мы не понимали, что к чему, потому мешали, а теперь понимаем. Если они останутся с нами, то только по собственной воле. А если кто решит в Подруги податься, то я сам и провожу. Мне заодно и Наву проведать надо. И ни воры мне не помешают, ни ты, Кулак. Ни слов твоих я не боюсь, ни кулаков, потому что не умеешь ты своими кулаками пользоваться.

— А ты умеешь? — огрызнулся он.

— А я умею, — подтвердил я. — После собрания можно и проверить.

— А можно, шерсть на носу! — принял он вызов, но незаметно отодвинулся за спину соседа в толпе.

— А почему ты меня мертвяку не отдал там, у одежных деревьев, — спросила вдруг Лава, — если у Подруг так хорошо?

— А потому что ты не хотела сама, чтобы он тебя забрал. А пока вы сами не захотите, я вас никому не отдам, если жив буду, — ответил я чистую правду. Ну, может, не совсем чистую для того момента: тогда я так сильно ненавидел мертвяков и за Наву, и за собственный страх перед ними, что просто не мог мириться с их существованием. Мне хотелось их резать, резать, резать!..

— Зачем ты этот разговор завел, Молчун? Я тоже не понял, — произнес Староста.

— Прежде чем сделать правильный выбор, надо взвесить все за и против. Не обманом толкать к выгодному себе решению, а сделать так, чтобы решение было принято в здравом разуме и с открытым сердцем. У мужиков единственный выбор — защищать своих женщин до конца для себя, поэтому их и не спрашиваем.

— Значит, ты, Молчун, перекладываешь тяжесть решения на слабые женские плечи? — не полезла за словом в карман Лава.

Она меня уже не боялась, как боялись прочие женщины после моего возвращения, страшного убийства мертвяка страшной штукой и после страшных слов моих тогда и сейчас.

— Значит, перекладываю, — подтвердил я. — Тем более выяснилось, что плечики ваши помощней наших могут стать… Закон Флоры: можно брать только то, что тебе дают, хотеть можно только то, что тебе хотят дать… А разговор идет о ваших жизнях сейчас и в будущем. Здесь мы не имеем права решать за вас.

— И ты ждешь, что мы сейчас это решим? — уточнила Лава.

— Да, я этого жду, — кивнул я.

— За всех я решить не могу, а за себя… — начала Лава. — Сейчас… Одну минуту…

И сорвалась с места, замелькав босыми пятками. По деревне молодежь ходила босиком большей частью, так свободнее, а лапти надевали только в лес да на поле, где всякая гадость могла и цапнуть, и залезть. Не трудно было догадаться, что понеслась она к своему дому. Непонятно — зачем?

Толпа внимательно и, как ни странно, молча смотрела ей вслед и ожидала продолжения. Я следил за лицами женщин. Они поголовно стали значительными, не замотанными бесконечными заботами, а вдруг заглянувшими в себя и обнаружившими там нежданное сокровище, которое светилось потихоньку — у кого загадочной улыбкой, у кого блеском глаз. Но спины распрямились, плечи развернулись, и сила почувствовалась. Да не трицепсов и бицепсов сила, а духа.

Если честно, то я не брался прогнозировать их решения. И сам за них выбрать не мог, потому что я — это я, а они — совсем другое дело и другие существа.

Лава возникла через минуту примерно, как и обещала. На ней ярко светилось свадебное платье Навы, от которого у меня опять на миг потемнело в глазах. Зачем эта девочка меня мучит?!

Она подбежала к отцу и встала между мной и им.

— Вот мой выбор, — сказала она, чуть запыхавшись.

— Не понял! — крикнул Старец.

— А тебе уже поздно понимать, — хихикнула девчонка. — Лес создал меня женщиной, и я не предам его. Я еще не знаю, что это такое. Но хочу узнать, когда моя пора наступит и расцветет для меня этот Цветок Женщины, — огладила она ласково платье.

— Да я хоть сейчас! — завопил Кулак.

— В чужой горшок не суй свой роток — язык прищемит… — хмыкнула Лава.

Народ некоторое время молчал, разглядывая красавицу. Вчера было не совсем то, вчера было страшно, а сегодня можно и рассмотреть спокойно.

Потом к Лаве присоединились еще две девчушки — рыженькая и темненькая, не совсем пацанки, женщины юные, и встали рядом.

— А нам ты такие цветки вырастишь, Молчун? — спросила рыженькая.

— С удовольствием, если вам нужно будет, — пообещал я, неожиданно для себя став законодателем моды.

— Мне уж на цветок этот поздно зариться, — сказала взрослая женщина с мальчишкой на руках, а за подол ее держалась девчонка постарше, лет трех. — А эти цветочки, — показала она на детей, — я не брошу. Да и кедр мой сучковатый без меня пропадет — шишки некому сбивать будет… — И встала рядом с девушками.

Это мне сначала показалось, что все в деревне носят обтягивающие брючные костюмы, позже выяснилось, что местная мода была крайне разнообразна: и штаны — от шаровар до «второй кожи», и платья часто попадались. Впрочем, для леса — одно, для деревни — другое. Я это разнообразие моды и наблюдал, пока женщины переходили из общей толпы в кучку определившихся с выбором. Не очень быстро это происходило, буквально физически чувствовалось, что женщины не стадное чувство проявляют, а крепко думают. При этом видно было, как быстро шевелятся их губы, и неразборчивое жужжание доносилось. Женщины выбирали, в некоторых случаях очень трудно выбирали.

Последняя женщина, решившись, присоединилась к остальным женщинам, но сказала громко:

— Если обижать будут, ты уж, Молчун, не откажи, а проводи, как обещал, к Подругам Славным.

— Отведу, — твердо пообещал я. — Как обещал… Но пусть все знают: кто женщину обидит, со мной дело иметь будет… Я не угрожаю, а предупреждаю. Женщины для нас слишком дорогое достояние, чтобы не беречь их и не лелеять, а уж обижать и вовсе последнее дело, мужчины недостойное… Ну а сразу Одержание пройти, похоже, ни у кого желания нет? — усмехнулся я очевидному.