Осада, или Шахматы со смертью - Артуро Перес-Реверте

— Так что речь идет исключительно о том, чтобы узаконить то, что делается контрабандно. Принять и упорядочить неизбежное.

Его поддерживают выступающие один за другим американцы и каталанский консерватор Капмани, которого считают едва ли не официальным рупором британского посла. Еще кто-то выдвигает предложение — дать Англии разрешение торговать с испанскими колониями на определенный, строго ограниченный срок, но Маньяс, демонстративно обратившись к дипломатической ложе, отвечает, что понятие «ограниченный срок» англичанам неведомо. Чтобы далеко не ходить за примером — есть Гибралтар. Или Менорка.

— Наша торговля, наша промышленность, наш флот никогда не станут на ноги, если позволить иностранцам возить свои товары на своих кораблях в наши владения в Америке и Азии. И каждая наша сессия заколачивает новый гвоздь в крышку гроба, коим уже накрылись испанские порты… Помяните мое слово, досточтимые коллеги: такие города, как Кадис, просто исчезнут с карты.

Переждав рукоплескания — на этот раз и Лолита не смогла не присоединиться к ним, — Маньяс добавляет: письма из Монтевидео непреложно доказывают, что британцы поддерживают мятежников в Буэнос-Айресе — при этих словах посол Уэлсли беспокойно заерзал в кресле, — что в Веракрусе они потребовали погрузить на корабли пять миллионов песо мексиканским серебром и что, есть ли война с Наполеоном или нет ее, Лондон неустанно подстрекает заморские территории испанской короны к отделению, ибо намерен контролировать их рынки. И вот наконец, под протестующие и одобрительные выкрики с мест, арагонец называет подобное поведение нетерпимым шантажом, и на депутатских скамьях и с мест для публики раздается ропот, делающийся еще громче в тот миг, когда британский посол с высокомерно-чопорным видом поднимается со своего места и покидает зал заседаний. Всему этому кладет предел колокольчик в руке председательствующего, который объявляет перерыв и уведомляет, что заседание будет продолжено при закрытых дверях. Публика и депутаты, оживленно переговариваясь, выходят, сторожа запирают двери.

На улице, где продолжается горячее обсуждение дебатов, Лолита и Санчесы подходят к Фернандесу Кучильеро, который стоит рядом с перуанцем Хосе Мехиа Лекерикой и другими американскими депутатами.

— Ваша новая система ознаменует нашу гибель, — набрасывается на него Мигель. — Если наши соотечественники в колониях будут сноситься с иностранными портами напрямую, мы, испанские негоцианты, не выдержим соревнования с их ценами. Вы что же, не понимаете этого? Нас заставят тратить больше, рисковать сильнее и в конце концов — разорят. То, что вы предлагаете, нанесет последний, смертельный удар по нашей торговле, уничтожит жалкие остатки нашего флота, и для Испании, втянутой в войну, лишенной промышленности и сельского хозяйства, будет означать смертный приговор.

Депутат от Рио-де-ла-Плата с жаром возражает. Лолите Пальме нелегко узнать в этом златоусте того милого, чуть застенчивого юношу, которого принимала у себя в доме. Откуда и взялись это веское достоинство суждений, непривычная значительность повадки, твердость позиций?

— Не я предлагаю это. Говорить надлежит с теми, кто, невзирая на место своего рождения, хранит верность испанской короне. Как вы знаете, я не одобряю восстания в Буэнос-Айресе… Но это — веление времени, это — требование самой Истории. У испанской Америки есть свои нужды, но нет возможности удовлетворить их. Креолы требуют своей законной и свободной доли прибылей, а бедняки желают покончить с нищетой. Однако мы связаны по рукам и ногам давным-давно устарелой системой, за которую так упорно держится Полуостров. А она уже ничего не решает.

Улица Санта-Инес заполнена людьми, обсуждающими перипетии недавнего заседания, — люди переходят от одного кружка к другому, исчезают в дверях гостиницы, где кое-кто из депутатов, пользуясь перерывом, пьет прохладительное. Те, кто обступил американцев, стоят у ступеней часовни. Этот кружок — самый многочисленный и состоит по большей части из местных негоциантов. Лица их выражают беспокойство, тревогу, а иногда — и нескрываемую враждебность. Да Лолита и сама сегодня утром столько наслушалась о свободе торговли и англичанах, что симпатий к ним не испытывает. Все это кровно затрагивает и ее. Здесь решается, среди прочего, и судьба фирмы «Пальма и сыновья».

— Вам одного только и надо — налогов не платить! — восклицает кто-то. — Чтобы все вам одним!

Фернандес Кучильеро с полнейшим спокойствием оборачивается — одна рука в кармане сюртука — к тому, кто это сказал:

— Да как бы то ни было, это совершенно законно. Точно так же произошло и в тринадцати британских колониях в Северной Америке. Рыба, как известно, ищет, где глубже… А неуступчивость — дурная советчица. Однако они обманываются. Важно лишь следующее: те американские правительства, что раньше провозглашали себя частью Испании и сетовали только, что в этих кортесах представлены малым числом депутатов, осознали теперь, что они всего лишь колонии. И ныне лишь крошечный шаг отделяет их от провозглашения независимости. А вы как будто этого не понимаете… Моя отчизна — прекрасный тому пример. Я только и слышу речи о необходимости отвоевать Буэнос-Айрес, а не о том, чтобы вникнуть в причины, приведшие народ к возмущению.

— Есть, сеньор, есть еще и верные короне земли! Остров Куба, вице-королевство Перу и еще сколько-то.

Это вмешался Хосе Мехиа Лекерика. Лолита Пальма знакома с ним, потому что оба страстно увлекаются ботаникой. Порою встречаются в доме советника Кабреры, в саду при Хирургическом коллеже или в книжных лавках на площади Сан-Агустин. Весь город знает, что депутат — сторонник равноправия между испанцами американскими и здешними, ученик и последователь французских философов — живет на улице Аумада с хорошенькой Хертрудис Саланова, хоть и не обвенчан с нею. Лолита видела, как они, ко всеобщему соблазну, прогуливаются под ручку по Аламеде и Сан-Антонио. Герой этого романа — яркая звезда на политическом небосклоне Кадиса, и потому его связь на все лады обсуждают в обществе.

— Нет, они не обманываются, — продолжает он со своим мягким выговором уроженца Кито. — Но многих в Америке еще удерживает страх перед возможным мятежом индейцев и чернокожих. В испанской монархии они видят гарантию порядка… Но как только почувствуют себя в силах справиться самим, там тоже все переменится.

— Нужна твердая рука, — вступает еще кто-то. — Нужно пригнуть головы мятежников под ярмо закона и законной власти. А воспользоваться иноземным вторжением и похищением нашего государя для провозглашения независимости — сущая подлость!

— Нет, простите! — восклицает американец. — Это шанс! Самый хаос, в котором пребывает Испания, облегчает дело. Даже здесь наши генералы, Регентство и хунты не могут прийти к соглашению о том, как вести войну, и знай поносят друг друга.

Повисает пауза. Все в замешательстве переглядываются. Мехия и сам, наверно, понял, что хватил через край, и водит рукой по воздуху, словно стирая свои последние слова.

— И это говорят депутаты наших кортесов! — с горечью произносит Мигель Санчес.

Американец оборачивается к нему, а дон Эмилио меж тем похлопывает сына по руке: уймись, мол, не нарывайся.

— Кому ж, сеньор, как не депутатам, и говорить об этом, — не без высокомерия отвечает Мехия. — Потому что в один прекрасный день нас будет судить История.

Подает голос еще один из толпы — Лолита знает его: Игнасио Вискайно, торговец кожами, доведенный восстанием в Рио-де-ла-Плата до полного разорения.

— Вы сговорились с англичанами, чтобы выставить нас из Америки!

Мехия, надменно усмехнувшись, поворачивается к нему спиной: отвечать считает явно ниже своего достоинства. К разъяренному Игнасио обращается Хорхе Фернандес Кучильеро.

— Нет, — поправляет он с учтивым спокойствием, — на самом деле мало кто намерен зайти так далеко. Это всего лишь порок системы. Косной, допотопной да еще и поврежденной войной. И катастрофическим следствием этого будет разрыв братских уз, которые должны соединять испанцев из Старого и Нового Света.

Кожевник сверлит креола бешеным взглядом:

— Вы еще осмеливаетесь называть себя испанцем?

— Естественно! И потому я здесь, в Кадисе, представляю вместе с моими товарищами обе отчизны, коим принадлежу. И работаю над созданием конституции, годной для обеих берегов Атлантики и несущей свободу людям здешним и тамошним. Конституции, способной положить конец привилегиям праздной аристократии, бездарного чиновничества и невежественного духовенства, взявшего непомерную власть. И потому я стараюсь спорить с вами, сеньоры, не теряя выдержки. И тщусь объяснить, что если эти узы порвутся, то — навсегда.

Двери Сан-Фелипе отворяются для продолжения заседания — на этот раз без публики. Мигель Санчес воздевает указательный палец, торопясь сказать что-то, прежде чем депутаты от заморских провинций уйдут, но все разговоры обрывает отрывистый близкий грохот, от которого содрогнулись земля и стены домов. Лолита, как и все, поворачивается к башне Тавира. Где-то там, подальше, над крышами домов поднимается облако желтовато-бурой пыли.