Осада, или Шахматы со смертью - Артуро Перес-Реверте

Лолита Пальма здесь впервые. На ней темно-лиловое платье, тончайшего кашемира шаль на плечах, полотняная английская шляпа с широкими полями и лентой, бантом завязанной под подбородком. Черный китайский веер, расписанный цветами. Обычно дам в часовню не пускают, но сегодня, во-первых, особый день, а во-вторых, ее пригласили друзья-депутаты — американец Фернандес Кучильеро и Пепин Кейпо де Льяно, граф де Торено. Лолиту волнует исполненная скрытой страсти торжественность происходящего, живые речи выступающих и серьезность, с которой председательствующий ведет дебаты. А они идут не только по статьям конституции, но и по поводу войны и других дел государственной важности, ибо кортесы представляют — или тщатся представлять — особу отсутствующего монарха и главы нации. Сегодня, к примеру, обсуждается свобода торговли, которую британская корона настоятельно требует предоставить американским портам. Именно поэтому Лолита решила принять приглашение и полюбопытствовать — предмет касается ее непосредственно. Среди прочих кадисских негоциантов ее сопровождают отец и сын Санчесы Гинеа. Все они занимают места на галерее для почетных гостей, напротив ложи, где расположился дипломатический корпус — британский посол Уэлсли, полномочный министр Королевства Обеих Сицилии, португальский посол и папский нунций, архиепископ Никейский. На верхних галереях, предназначенных для публики, народу немного — всего лишь человек тридцать: по большей части — скверно одетые и праздные зеваки, несколько эмигрантов да журналисты, которые, пользуясь новомодной системой скорописи-стенографии, заносят в свои блокноты каждое слово.

Следует, господа, все же отличать верность своему союзническому долгу от потакания чужим торговым интересам, разносится по залу. Речь держит депутат от Валенсии Лоренсо Вильянуэва — старый дон Эмилио на ухо называет Лолите имена выступающих: близорукий, с приятными манерами священник, по взглядам — умеренный реформатор. Клирик разделяет озабоченность, уже высказанную прежде коллегами-депутатами, относительно того, что Англия в обмен на помощь Испании в войне против Наполеона и под предлогом умиротворения мятежных американских провинций на самом деле и уже давно добивается свободы контрабанды. И он, Вильянуэва, опасается, что торговые договоры, подписания которых добивается Лондон, нанесут непоправимый ущерб нашим интересам на заморских территориях. И прочая, и прочая.

Лолита, продолжая внимать оратору, отмечает, что многие священники, а их немало среди депутатов, отстаивают вопреки своему сану приоритет нации перед монархом. Однако всему Кадису известно, что, если не считать нескольких радикалов с обеих сторон — и твердокаменных роялистов, и столь же непреклонных реформаторов, — депутатский корпус пока не определился со своими предпочтениями и колеблется: судя по вопросам, вынесенным в повестку дня, позицию они занимают в идеологическом смысле до крайности непоследовательную и парадоксально противоречивую. В сущности, большинство, несмотря на приверженность догматам католицизма и монархическим идеям, ратует за реформы. С другой стороны, либералы пользуются здесь, в Кадисе, большими симпатиями, нежели сторонники самодержавной королевской власти. Это позволяет первым — они, кстати, лучше владеют ораторским искусством — с легкостью навязывать свои взгляды, а вторых подвергает сильнейшему давлению общественного мнения. Ибо из-за войны жители Кадиса стали склоняться к необходимости самых решительных действий, а простонародье, если не держать его в узде, и вовсе может представлять опасность общественному спокойствию.

Не по этой ли причине некоторые вопросы обсуждаются на закрытых заседаниях? Лолита знает, что история с англичанами и Америкой — из разряда тех, что разбираются без участия публики. Не это ли вызывает тревогу у иных депутатов, стремящихся осторожно и политично закрыть сегодняшнюю сессию? Так или иначе, дебаты горячей, нежели ожидалось. Вот только что взял слово граф де Торено и показал листовку, расклеенную по стенам Кадиса и озаглавленную «Об упадке, коим грозит Америке свобода торговли с заграницей». Там поносят поблажки и льготы, предоставленные британским купцам и кораблям, сурово критикуют депутатов из Америки, требующих открыть все порты и объявить пресловутую свободу торговли. Однако испанские города, говорится далее, которые сильнее всего пострадают от этих мер, должны возвысить свой голос против. Их интересы — в другом.

— И это — чистая правда! — возглашает юный депутат, вздымая листовку над головой. — Ибо наша торговля заплатит — и платит уже сейчас! — непомерную цену за сдачу своих позиций в Америке!

Его слова встречают рукоплесканиями на галерее и в ложах для гостей. Лолита и сама готова зааплодировать, но сдерживается и тотчас хвалит себя за благоразумие — председательствующий, тряся колокольчиком, призывает к порядку и грозит в противном случае очистить зал заседаний.

— Погляди-ка на сэра Генри, — шепчет Мигель Санчес Гинеа.

Лолита смотрит на британского посла. Уэлсли неподвижно сидит в кресле и, наклонив голову так, что бакенбарды лежат на вороте зеленого бархатного сюртука, слушает переводчика, вполголоса разъясняющего ему не вполне понятные места. На лице — уксусно-кислая мина. По обыкновению. Сегодня, впрочем, для этого есть основания, думает Лолита. Небольшое удовольствие — сидеть под перекрестным огнем союзников, на консервативное крыло которых он ради противодействия реформам и патриотическому возрождению потратил и столько собственных усилий, и столько английского золота. Лондон так упорно бойкотирует любые попытки кортесов усилить свое влияние в мире, обуздать американский мятеж или еще как-то проявить национальное самосознание, что это порой граничит уже с полным бесстыдством.

— Всех купить не удалось.

Вмешиваются сразу несколько американских депутатов, и среди них — Хорхе Фернандес Кучильеро. Лолита, которая никогда прежде не слышала своего приятеля с трибуны, с интересом следит за его речью. А тот весьма красноречиво доказывает, что надо как можно скорее изменить торговую систему на заморских территориях, с тем чтобы выполнить три условия — ублаготворить британских союзников, удовлетворить сторонников неотложных реформ в колониях и укрепить тех, кто, оставаясь верными Испании, противостоит мятежникам, требующим независимости. А потому необходимо привести законодательство в Индиях в соответствие с требованиями времени.

— Когда наши кортесы, — говорит аргентинец, — провозглашают равенство испанцев европейских и американских, одно становится вполне очевидно: если первым дозволено свободно торговать с Англией, то эта же свобода должна быть дарована и вторым… Речь идет, господа, всего лишь о том, чтобы поставить на законную основу все, что осуществляется здесь, на Полуострове, каждодневно, но подпольно.

Его поддерживает, взяв слово, Хосе Мехиа Лекерика, другой американский депутат от вице-королевства Новая Гренада — масон, человек просвещенный и проницательный, приятной внешности: он рисует мрачную картину того, как безразличие метрополии к интересам колоний подливает масла в огонь войны, пылающей и у него на родине, и в Рио-де-ла-Плата, и в Венесуэле, и в Мексике, где арест мятежного священника Идальго — в Кадисе со дня на день ждут известия о его казни — никак не гарантирует прекращения смуты. Ну, то есть ни в малейшей степени.

— Чтобы веревка не порвалась, — заключает он, — надо ослабить натяжение, а не тянуть, пока она не лопнет.

— А мы все — сгнием, — раздраженно бормочет Мигель Санчес.

Лолита Пальма обмахивается веером, с живейшим и неподдельным интересом следя за дебатами. Ловит каждое слово. Ей кажется вполне естественным, что депутаты от заморских территорий гнут в эту сторону. И что в вопросах национального суверенитета не только твердокаменные консерваторы, но и умеренные безоговорочно поддерживают англичан и церковь, противостоят шалым революционерам. Однако знает она и что, с кадисской колокольни глядя, Мигель Санчес Гинеа прав: это коммерческое равноправие приведет испанские порты к разорению. Она размышляет над этим, а меж тем еще один депутат — арагонец Маньяс — осведомляется с трибуны, открывают ли подобные предложения свободный доступ англичан к торговле с Америкой и Филиппинами, и напоминает, что конкуренция с китайскими шелками погубит шелка валенсианские, хотя они — лучшего качества. Фернандес Кучильеро, снова взяв слово, запальчиво отвечает, что англичане и янки и так давно уже проникли на континент и действуют там нелегально.

— Так что речь идет исключительно о том, чтобы узаконить то, что делается контрабандно. Принять и упорядочить неизбежное.

Его поддерживают выступающие один за другим американцы и каталанский консерватор Капмани, которого считают едва ли не официальным рупором британского посла. Еще кто-то выдвигает предложение — дать Англии разрешение торговать с испанскими колониями на определенный, строго ограниченный срок, но Маньяс, демонстративно обратившись к дипломатической ложе, отвечает, что понятие «ограниченный срок» англичанам неведомо. Чтобы далеко не ходить за примером — есть Гибралтар. Или Менорка.