Жрецы и жертвы холокоста. История вопроса - Станислав Куняев

Спешат санитары с разгрузкой,

по белому с красным кресты,

носилки пугающе узки,

а простыни смертно чисты.

Кладут и кладут их рядами,

сквозных от бескровья людей…

Прими этот облик страданья

душой присмирелой своей.

Забудь про Светлова с Багрицким,

постигнув значение креста [21]

Романтику боя и риска

в себе задуши навсегда…

Те дни, как заветы, в нас живы.

И строгой не тронут души

ни правды крикливой надрывы,

ни пыл барабанящей лжи.

Справедливости ради должно сказать, что идейное сопротивление жестокой метафоре Павла Когана – «Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал»,  – оказал его ровесник Наум Коржавин-Мандель, ответивший Когану: «Я с детства полюбил овал за то, что он такой законченный». А еще глубже кровавую, грязную драму революционного еврейства понимал Давид Самойлов (Кауфман), выходец из семьи московских врачей, чья родословная тянулась от западноевропейского еврея-маркитанта по имени Фердинанд, отправившегося с наполеоновским войском в Россию и оставшегося там после поражения французского императора. Он был одним из немногих поэтов военного поколения, понимавших, что в первые годы революции во власть «хлынули многочисленные жители украинско-белорусского местечка… с чуть усвоенными идеями. С путаницей в мозгах, с национальной привычкой к догматизму…» «Тут были еврейские интеллигенты или тот материал, из которого вырабатывались многочисленные отряды красных комиссаров, партийных функционеров, ожесточенных, одуренных властью. Им меньше всего было жаль культуры, к которой они не принадлежали». Мысли эти Самойлов-Кауфман записывал в дневнике. Опубликованы они были лишь после его смерти. При жизни он, естественно, не рисковал обнародовать их. Скорее всего, «страха ради иудейска». А бояться, понимая все это, было чего. Давид Самойлович был человеком образованным, прекрасно знал и русскую классическую, и советскую поэзию, и, конечно же, судьбу Осипа Эмильевича, которому его соплеменники «с косматыми сердцами» не могли простить того, что он в отличие от них «не волк по крови своей» и что он по своей доброй воле лишился и «чаши на пире отцов и веселья и чести своей», «чаши», наполненной слезами и кровью, на «революционном пиру» отцов-победителей, где он видел во время «красного террора» «гекатомбы трупов». Так кто же, в конце концов, затравил истинного поэта? Кто ввергал его в нищету, в отчаяние, в мысли о самоубийстве? Гонителями Осипа Мандельштама были, и от этого никуда не деться, в основном критики и функционеры еврейского происхождения. 10 августа 1933 года критик С. Розенталь на страницах газеты «Правда» заявил, что «от образов Мандельштама пахнет великодержавным шовинизмом»; за 9 лет до этого уже в 1924 году литературный деятель Г. Лелевич (Калмансон), обличая поэта, писал: «насквозь пропитана кровь Мандельштама известью старого мира» (из воспоминаний вдовы поэта Н. Я. Мандельштам).

Сам Осип Эмильевич, вспоминая о травле, которой он подвергся со стороны канувшего в Лету переводчика Горнфельда и его местечковых соратников по писательской среде, писал в «Четвертой прозе»: « На каком-то году моей жизни взрослые мужчины из того племени, которое я ненавижу всеми своими душевными силами и к которому не хочу и никогда не буду принадлежать, возымели намерение совершить надо мной безобразный и гнусный ритуал. Имя этому ритуалу – литературное обрезание или обесчещение…»

Как пишет В. Кожинов в книге «Правда сталинских репрессий», глава «Драма самоуничтожения»: «Вероятным доносчиком, передавшим в ОГПУ текст мандельштамовской эпиграммы на Сталина, был еврей Л. Длигач, а «подсадной уткой», помогавшей аресту поэта, Надежда Яковлевна называла Давида Бродского… Приказ об аресте отдал в мае 1934 г. зампред ОГПУ Я. Агранов (Сорензон)…» А сюжетов, когда одни еврейские функционеры советской эпохи уничтожали других, – не счесть.

Сын восточного еврея Якова Свердлова Андрей, в должности следователя НКВД, грубо допрашивает в 1938 году жену Н. Бухарина Анну Ларину (Лурье):

«Я была возмущена до крайности, был даже порыв дать ему пощечину но я подавила в себе это искушение. (Хотела – потому что он был свой, и не смогла по той же причине».)

Та же коллизия возникла при допросе Ханны Ганецкой – дочери известного европейского революционера Я. С. Ганецкого-Фюрстенберга, бывшего «посредником» между Лениным и Гельфандом-Парвусом: «Когда Ханна Ганецкая увидела, что в комнату для допроса вошел Андрей Свердлов, она бросилась к нему с возгласом: «Адик!  – «Какой я тебе Адик, сволочь!» – закричал на нее Свердлов»… * * *

В последний раз бацилла чекистского мышления неожиданно воскресла в творчестве поэта следующего за военным поколения – шестидесятника Давида Маркиша, сына Переца Маркиша, прославившего в свое время террор 1937 года и сложившего свою курчавую местечковую голову в последний год сталинской эпохи. Его сын, переселившийся в 80-е годы прошлого века в Израиль, сочинил на «исторической Родине» своеобразный манифест:

Я говорю о нас, сынах Синая,

О нас, чей взгляд иным теплом согрет.

Пусть русский люд ведет тропа иная,

До их славянских дел нам дела нет.

Мы ели хлеб их, но платили кровью,

Счета сохранны, но не сведены.

Мы отомстим цветами в изголовье

Их северной страны.

…………………………….

…………………………….

Мы дали Маркса вам себе в ущерб,

Мы дали Вам Христа себе на горе.

Когда сотрется лыковая проба,

Когда заглохнет красных криков гул,

Мы станем у березового гроба

В почетный Караул.

Когда я прочитал это стихотворенье, то не понял: они за наш хлеб «платили» чьей «кровью»?.. Может быть, Маркиш имел в виду «красный террор» 1918 года, когда за наш хлеб было заплачено «нашей кровью»? Или он вспоминает кровь, пролитую на жертвенник продразверстки и коллективизации? Давайте вспомним сцены из поэмы Багрицкого-Дзюбина «Дума про Опанаса»:

В хате ужинает Коган

Житняком и медом.

Иосиф Коган – местечковый комиссар-ашкеназ, Опанас – гой, украинский крестьянин, которого облагает данью Коган. А если Опанас не подчинится, то:

Усом в мусорную кучу —

Расстрелять и крышка!

Вот какую картину, видимо, держал в уме Маркиш, когда писал: «мы ели хлеб их, но платили кровью». Коган ест житный хлеб Опанаса, и если что не так – готов заплатить хлеборобу его же кровью. Но это ведь та же «славянская» кровь, до которой ему, Маркишу, «нет дела». «Мы дали вам Христа»… Ну это уже наглость. Такие, как вы, отправили его на Голгофу, чтобы он никому не достался. К тому же никакие они не «сыновья Синая», поскольку их предки рождены в хазарских степях, и семитской крови в жилах детей тюркского племени, как предполагают многие историки еврейского происхождения, нет, а потому крики из уст ашкеназов об антисемитизме смешны, как и притязания на Ханаан, который их мифологической родиной не является ни в какой мере. Я бы посоветовал Маркишу перечитать книгу Артура Кестлера «Тринадцатое колено», в которой знаменитый историк пишет: «Меня могут обвинить в том, что я отрицаю право государства Израиль на существование. Но это право опирается не на гипотетическое происхождение еврейского народа и не на мифический Завет Бога Аврааму а на международный закон, то есть на резолюцию Генеральной Ассамблеи ООН от 1947 года».

А мы уже знаем цену резолюциям – если вспомнить, что, согласно резолюции той же ООН 1975 года, Израиль был объявлен расистским государством, осуществляющим геноцид палестинского народа, а в 1990 году эта резолюция той же ООН была отменена… Так что цена этим резолюциям, как говорится, «копейка в базарный день».

А еще Маркишу хорошо бы познакомиться с книгой профессора истории Тель-Авивского Университета Шломо Занда «Кто и как изобрел еврейский народ», в которой автор доказывает, что «сыны Синая» – это не какие-то чистокровные семиты, а всего лишь потомки различных мелких племен и народностей Африки, Европы и России, объединенные общей религиозной мифологией. В предисловии к русскому изданию этой книги ее редактор Александр Этерман с изящной иронией пишет:

«Евреи, столетиями жившие вне Палестины, были объявлены неделимой и несмешивающейся уникальной расой (увы именно расой), чистой, как слеза, гениальной и безгрешной, на которую не распространяются исторические законы, которая превосходит все остальные человеческие коллективы, расой гонимых избранников, оставшейся нечувствительной к двухтысячелетним соблазнам всех родов, изгнанной в древности со своей земли и прожившей целую вечность в изгнании, сидевшие там на чемоданах, пока наконец не наступил установленный заранее момент возвращения и обретения мистических прав…настоящая научная история Израиля находится в Израиле под фактическим запретом!»