Перегрузка - Артур Хейли

— Ты ничего не хочешь мне рассказать?

— О чем?

Он больше не мог сдерживать себя.

— О том, зачем ты навещала доктора Левина, почему ты тревожишься и почему скрываешь это от меня. Да, еще твой доктор просил меня передать тебе свои извинения за неосторожную обмолвку. Он сказал, что мне непременно надо знать все, что бы это, черт возьми, ни означало.

— Да, — сказала Руфь, — я полагаю, что время для этого настало. — Ее голос был вялый, прежняя веселость исчезла. — Но не можешь ли ты подождать до дома? Там я все расскажу.

Оставшуюся часть пути они ехали молча.

— Я бы выпила бурбон с содовой, — сказала Руфь. — Не мог бы ты сделать его для меня?

Они сидели в маленькой уютной гостиной своего дома; в комнате царил полумрак. Был почти час ночи. Леа и Бенджи отправились по кроватям несколько часов назад и тихо спали у себя наверху.

— Конечно, — сказал Ним. Было непривычно, что Руфь, обычно предпочитавшая только вино, попросила крепкий напиток. Подойдя к бару, он смешал бурбон с содовой, а себе налил чистого коньяка. Вернувшись, он сел лицом к жене, подождал, пока она жадно, в три глотка, осушила свой бокал и с гримасой поставила его на стол.

— Хорошо, — сказал он. — Теперь начинай! Руфь глубоко вздохнула:

— Ты помнишь ту родинку, которую я удалила шесть лет назад?

— Да, конечно. — Странно, но Ним только недавно вспомнил об этом. В ту ночь он был один в доме, Руфь находилась в отъезде, и собирался отправиться в Денвер. Случайно он заметил родинку на масляном портрете Руфи, висевшем в их гостиной. Жена была изображена в открытом вечернем платье. Ним взглянул на портрет снова и увидел родинку такой, какой он помнил ее до удаления, маленькой и темной, на левом плече.

Он спросил:

— И что с ней?

— Это была меланома.

— Что-что?

— Меланома — это родинка, содержащая раковые клетки. Вот почему доктор Миттельман — ты помнишь, он тогда занимался мною, — посоветовал мне удалить ее. Я согласилась. Другой врач, хирург, вырезал ее. Это не было трудным. После этого оба врача заявили, что родинка отошла чисто и нет никакой опасности.

— Да, я действительно помню, Миттельман говорил это. — В то время Ним был немного обеспокоен, но врач уверял, что процедура была лишь необходимой мерой предосторожности и ничем более. Как сказала Руфь, это случилось шесть лет назад, и Ним уже позабыл детали.

— Оба доктора ошибались. — Голос Руфи дрогнул и, понижаясь, перешел в шепот:

— Раковые клетки остались. И они распространились. Теперь.., еще больше.., по всему телу.

Она еле выговорила последние слова. И вдруг ее прорвало, она потеряла всякий контроль над собой. Вопль отчаяния вырвался из ее груди, все ее тело содрогалось от рыданий.

На мгновение Ним застыл в оцепенении, не в состоянии поверить тому, что только что услышал. Затем чувство реальности происходящего вернулось к нему. Испытывая одновременно и ужас, и вину, и боль, и жалость, и любовь, он придвинулся к Руфи и обнял ее.

Он старался утешить ее, крепко прижимая к себе.

— Моя родная, моя самая любимая, почему ты никогда не говорила мне? Скажи, почему?

Ее голос был совсем слабым из-за душившего ее плача.

— Мы не были близки.., не любили друг друга больше… Я не хотела от тебя жалости.., ты был занят другими делами.., другими женщинами.

Волна стыда и отвращения к самому себе нахлынула на него. Непроизвольно он опустился на колени перед ней и взмолился:

— Поздно просить прощения, но я делаю это. Я был непростительно глупым, слепым и эгоистичным…

Руфь покачала головой; она начинала приходить в себя:

— Ты не должен был говорить все это!

— Я сказал правду. Я не чувствовал это раньше, но теперь знаю, что это так.

— Я уже говорила тебе, мне не нужна.., только жалость.

— Посмотри на меня, — убедительно сказал он. И когда она подняла голову, он мягко произнес:

— Я люблю тебя.

— А ты уверен, что говоришь это не потому, что…

— Я сказал, что люблю тебя, и это правда! И всегда любил, я полагаю. Просто был глупым, находился в каком-то дурмане, и чтобы понять и сказать тебе о своих чувствах, надо было, видно, такому случиться… — Он замолчал и спросил с мольбой в голосе:

— А что, уже слишком поздно?

— Нет, — Руфь еле заметно улыбнулась. — Я не переставала любить тебя, несмотря на то что ты был свиньей.

— Принимаю это определение.

— Знаешь, — сказала она, — мы оба с тобой в долгу перед доктором Левином.

— Послушай, дорогая. — Он аккуратно подбирал слова, пытаясь утешить ее. — Вместе мы одолеем болезнь. Мы испробуем все, что предлагает современная медицина. И никогда больше не вспомним о разводе.

Она убежденно воскликнула:

— А я никогда и не хотела нашего развода. О, Ним, дорогой, обними меня! Поцелуй меня!

Он выполнил ее просьбу. И после этого появилось ощущение, будто пропасть между ними исчезла, словно ее никогда и не было. Он спросил ее:

— Ты не слишком устала, чтобы рассказать мне все подробно сейчас? Руфь кивнула.

— Я хочу это сделать.

В течение следующего часа она говорила, а Ним слушал, иногда задавая ей вопросы.

Около восьми месяцев назад, как выяснилось, Руфь обнаружила небольшую опухоль слева на шее. Доктор Миттельман к тому времени уже не работал, и она обратилась к доктору Левину.

Доктор с подозрением отнесся к опухоли и назначил серию процедур для выяснения, включая рентген грудной клетки, изучение печени и костного мозга. Длительные тесты были причиной дневных исчезновений Руфи, которые тогда еще заметил Ним. Результаты анализов показали, что раковые клетки, находившиеся в бездействии в течение шести лет, вдруг активизировались и распространились по всему телу Руфи.

— Когда я услышала об этом, все в голове перемешалось, и я не знала, что мне делать, — сказала она.

— Что бы ни было между нами, тебе следовало поставить меня в известность, — возразил Ним.

— Мне казалось, ты был очень занят тогда. Как раз погиб Уолтер от взрыва на “Ла Миссион”. Так или иначе, я решила оставить это при себе.

— Твои родители в курсе?

— Нет.

После установления диагноза, как рассказала Руфь, она начала регулярно, раз в неделю, посещать местную клинику для лечения химиотерапией и иммунотерапией. Это также объясняло ее отсутствие.

Ее часто мучила тошнота, она потеряла в весе из-за процедур, но ей удавалось скрывать недуг. Частые отсутствия Нима помогали ей в этом.

Ним обхватил голову руками, его мучил стыд. Он предполагал, что Руфь встречается с мужчиной, а она все это время…

Потом, продолжила Руфь, доктор Левин информировал ее, что в институте “Слоун Кеттеринг” практикуют новый метод лечения. Он настоял, чтобы она поехала туда и все выяснила. Руфь отправилась и в течение двух недель проходила обследование.

Это было время, когда Ним долго ее не видел. Ту отлучку он воспринял с безразличием. Это его беспокоило лишь как ощущение некоторой бытовой неустроенности.

Он не знал, что сказать.

— Что сделано, то сделано, — проговорила Руфь. — Ты не мог об этом знать.

Ним задал вопрос, который его очень беспокоил:

— Каковы их прогнозы?

— Прежде всего — нет необходимых лекарств; затем — уже слишком поздно для операции. — Ее голос был спокойным, самообладание полностью вернулось к ней. — Но у меня еще есть время, не знаю, правда, как много. Что же касается института “Слоун Кеттеринг”, неизвестно, следует ли мне пройти у них курс лечения. Врачи в этом институте используют метод микроволн для повышения температуры опухоли и подвергают ее радиоактивному облучению, которое может уничтожить раковую ткань. — Она невесело улыбнулась. — Как ты понимаешь, я узнала об этом все, что могла.

— Я бы хотел сам поговорить с доктором Левином — завтра, — сказал Ним и поправил себя:

— Сегодня, попозже. Как ты думаешь?

— Думаю? — вздохнула Руфь. — Нет, я ничего не думаю. Так прекрасно иметь человека, на которого можно положиться. О, Ним, ты мне так нужен!

Он снова обнял ее. Чуть позже он выключил свет, и они поднялись наверх.

Впервые за много месяцев Ним и Руфь легли вместе, и ранним утром, на рассвете, они обладали друг другом.

Глава 12

Сверкнуло лезвие ножа, и струей брызнула кровь. Наблюдая за процедурой холощения, Ним почувствовал небольшую слабость.

Судья Йел, стоявший рядом, весело посмеивался:

— Будь благодарен Господу Богу, что тебе выпало родиться мужчиной, а не таким вот бычком.

Они стояли на узком помосте над загоном для скота на пастбище в долине Сэн-Джоакин — в самом центре калифорнийских сельскохозяйственных угодий. Пастбище являлось собственностью фонда семьи Йел.

— Мысль о кастрации любого самца угнетает меня, — сказал Ним.

Он прилетел сюда рано утром для того, чтобы обсудить с Полом Йелом вопрос о влиянии электроэнергии на сельское хозяйство. Фермеры Калифорнии были важными потребителями электроэнергии; сельское хозяйство и связанная с ним индустрия потребляли десятую часть электроэнергии, производимой “ГСП энд Л”. Без электроэнергии фермерство — важнейшая отрасль штата — не смогло бы существовать.