Луна предателя - Линн Флевелинг

«Благородные хаманцы! Милосердные братья…»

Тихий смешок оставил ощущение поворачивающейся в груди ржавой проволоки. Ох, до чего же больно смеяться — на память об этой ночи останется не одно сломанное ребро, — но остановиться Серегил не мог. Смешок перерос в совершенно неприличное хихиканье, потом в хохот, отозвавшийся новой болью в груди и в голове. Смех мог вновь привлечь хаманцев, но Серегилу было уже все равно. Перед его глазами плясали красные пятна; возникло странное чувство, что если он не сумеет сдержаться, лицо его, как плохо прикрепленная маска, отвалится от головы.

Постепенно хохот сменился икотой и фырканьем, потом стих совсем. Серегил чувствовал себя необыкновенно легким, прошедшим очищение, хотя в пересохшем рту ощущался едкий вкус мочи. Серегил отполз в более безопасное место и, растянувшись на покрытой росой траве, стал слизывать капли со стеблей. Росы было мало — ровно столько, чтобы превратить жажду в пытку. Сдавшись, Серегил поднялся на ноги.

— Все в порядке, — пробормотал он, ни к кому не обращаясь. — Теперь нужно идти домой.

Что-то болезненно шевельнулось у него в груди, и он прошептал это слово опять:

— Домой…

Впоследствии Серегил не мог вспомнить, как ему удалось добраться до того дома, где размещалось скаланское посольство. Когда он пришел в себя, оказалось, что он свернулся в клубок в углу ванной и первые солнечные лучи мягко светят на него через открытое окно. Дышать было больно. Двигаться тоже. Больно было даже держать глаза открытыми, поэтому Серегил их снова закрыл.

Торопливые шаги снова вывели его из забытья.

— Как он туда проник?

— Не знаю. — Это говорил Олмис, один из слуг. — Я нашел его здесь, когда собрался греть воду.

— Неужели никто не видел?..

— Я спрашивал часовых. Никто ничего не видел и не слышал. Серегил с трудом приподнял веко и увидел стоящего перед ним на коленях Алека. Юноша был в ярости.

— Серегил, что с тобой случилось? — требовательно спросил он и тут же отшатнулся, с отвращением сморщив нос: от влажной одежды Серегила исходил мерзкий запах. — Потроха Билайри, ты воняешь!

— Я пошел погулять. — При попытке заговорить в боку Серегила вспыхнуло пламя, и слова прозвучали как всхлип.

— Прошлой ночью, хочешь ты сказать?

— Да. Пришлось — хотел развеять плохой сон. — Намек на улыбку, от которой Серегил не смог удержаться, вызвал новый приступ боли.

Алек внимательно посмотрел на друга, потом жестом попросил Олмиса помочь снять с того грязную одежду. Оба не смогли удержаться от изумленного восклицания, когда распахнули кафтан. Серегил живо представил себе, как должен выглядеть после случившегося.

— Кто это тебя? — требовательно спросил Алек. Серегил задумался, потом ответил:

— Я упал в темноте.

— В выгребную яму, судя по запаху, — пробормотал Олмис, стягивая с Серегила штаны.

Алек, конечно, понял, что Серегил лжет. Тот видел, как сжались губы возлюбленного, когда вдвоем с Олмисом они опустили его в полную теплой воды ванну, чтобы отмыть грязь и кровь.

Они, наверное, старались делать это осторожно, но Серегилу было слишком больно, чтобы он смог оценить это. Он больше не ощущал легкости. Ночная эйфория покинула его. Боль была тупой, тошнотворной, непрерывной — никаких больше вспышек перед глазами, никакого благословенного беспамятства. Зажмурившись, Серегил терпел, пока его мыли, потом поднимали из ванны и заворачивали в мягкое одеяло. Только тогда наконец он почувствовал, что плывет куда-то, прочь от пульсирующей в голове боли.

— Я, пожалуй, позову Мидри, — смутно донеслись до него слова Олмиса.

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел его в таком состоянии, — сказал слуге Алек. — Даже его сестры и в особенности принцесса. Считай, что ничего не случилось.

«Молодец тали, — подумал Серегил. — Я не хочу ничего объяснять — потому что не могу».

Серегил проснулся, полусидя в мягкой теплой постели. Не понимая, где находится, он из-под ресниц огляделся и заметил отблески горящего в камине огня на кисее, завешивающей кровать.

— Ты проспал весь день.

Серегил, не двигаясь, перевел взгляд на Алека, сидевшего в кресле у кровати с раскрытой книгой на коленях.

— Где?.. — выдохнул он.

— Так, значит, ты упал?

Захлопнув книгу, Алек наклонился к другу и поднес к его губам чашу с водой, потом другую — с каким-то сладковатым питьем. Серегил отчаянно пожелал, чтобы это оказалось или обезболивающее, или быстродействующий яд. Ему пришлось немного приподнять голову, чтобы выпить снадобье, и тут же раскаленные иглы боли пронзили его шею. Он как можно быстрее проглотил лекарство и снова опустился на подушки, моля богов, чтобы его не вырвало: тогда пришлось бы слишком много двигаться.

— Я сказал всем, что ночью у тебя был приступ лихорадки. — На этот раз Серегил не мог не уловить в голосе Алека сдерживаемого гнева.

Что-то прояснилось в затуманенном мозгу Серегила.

— Не думай, будто я отправился на ночную разведку, ничего тебе не сказав. — Серегилу очень хотелось, чтобы вернулось возбуждение прошлой ночи, так долго его поддерживавшее, но оно давно улетучилось, оставив лишь тяжесть и уныние.

— Тогда что же ты делал? — требовательно спросил Алек, откидывая одеяло. — Кто так тебя разукрасил и почему?

Скосив глаза вниз, Серегил увидел, что его грудь умело забинтована — достаточно туго, чтобы уменьшить боль и помочь сломанным ребрам срастись. Там, где не было повязок, его нагое тело было покрыто впечатляющим множеством синяков разных размеров и форм. Резкий запах мочи сменился теперь терпким ароматом целебных трав: на коже блестел тонкий слой мази.

— Тебя перевязал Ниал, — сообщил Алек, снова укутывая Серегила, руки его было много нежнее, чем тон. — Я дождался, пока все отправились на переговоры, и тогда привел его сюда. Никто пока ничего не знает, за исключением Олмиса. Я попросил их обоих хранить секрет. Ну так кто тебя отделал?

— Не знаю. Было темно. — Серегил снова закрыл глаза. На самом деле это не такая уж и ложь: лишь одного из хаманцев он знал по имени — племянника кирнари Эмиэля-и-Моранти. Кита намекал, что тот питает недобрые чувства к Алеку, но не пожелал рассказать подробнее.

«Если ты думаешь о мести, тали, выбрось эту мысль из головы. Пока еще чаша весов слишком сильно склоняется в пользу Хамана».

Закрыв глаза, Серегил обнаружил, что снова их открыть ему трудно. То сладковатое снадобье явно было обезболивающим, и он порадовался его одурманивающему действию.

Алек вздохнул.

— В следующий раз, когда тебе вздумается прогуляться и «упасть», скажешь мне, понятно?