Молли Блэкуотер. Остров Крови - Ник Перумов

Потом он ударился головой обо что-то твёрдое, и мир померк.

Их было много, они были злы, упрямы и храбры.

Они не разбегались с воплями, они прижимались к земле и камням, прятались в щелях и размывах, осыпая её пулями. И попадали.

Чары отводили пули от неё, да. Но не все, удерживать их, как она умела, целиком и полностью защищать себя Предслава уже не могла, слишком много сил отдано сестре.

И сейчас она металась меж сосен и камней, меж расщелин и трещин, возникая, словно призрак, то тут, то там. И разила.

Разить – то, ради чего жила долгие годы чародейка Предслава Вольховна, младшая Змиевна, боевая волшебница, кого пощадило время, кто простотой мысли прятался от забот и тревог, кому война была всем.

И она уводила, уводила их от Анеи-старшей, сколько могла, оставляя среди камней изломанные бездыханные тела, ловила собой пули, чарами заглушая боль.

Продержаться! Продержаться!..

Но движения её становились всё медленнее, и кровь пятнала камни всё обильнее. Красная кровь на красных камнях.

Ещё немного. Ещё чуть-чуть. Ещё малую малость…

Удар могучей по-прежнему лапы подбросил не успевшего увернуться егеря в воздух. Карабин грянулся о валуны, приклад разлетелся щепой.

Другой стрелок возник на месте сбитого с ног, рот раскрыт, глаза безумные, оружие пляшет в руках. Предславу резко и сильно толкнуло в грудь, мир помутился. Чары давали сбой, они уже почти не держались.

Она ещё успела толкнуться, успела прыгнуть, успела ощутить чужую кровь, прежде чем в глаза её плеснуло темнотой.

Егеря замерли. Замерли, не веря собственным глазам.

На алых камнях, разметавшись, раскинув руки, лицом вверх застыла молодая женщина, и солнечно-светлые волосы расплескались вокруг неё, словно вешние воды.

Не было чудовищного зверя, не стало медведицы, оставалась только вот эта красавица, чужая, совершенно чужая, абсолютно и совершенно недоступная, непонятная, внушающая ужас даже сейчас.

Её прикрывал лишь распустившийся плащ роскошных волос. На алебастрово-белой коже ни крови, ни ран – ничего. Только неподвижность да застывший, в небо устремлённый взгляд непреклонных серых глаз.

Кто-то из солдат выдохнул «о боже», кто-то растерянно заморгал. Карабины опускались.

Лейтенанта Роджерса видно нигде не было, и уцелевший в мясорубке сержант хрипло каркнул, чтобы взяли на изготовку, потому что это же варвары, потому что всего можно ждать, – но поперхнулся собственными словами.

– Мы же не знали, – вдруг беспомощно сказал кто-то. – Мы не знали, боже, мы не знали…

Сержанту очень хотелось рявкнуть, что эта ведьма только что убила множество отличных парней, солдат Её Величества, что они защищались, что они…

Однако прикусил язык.

Без команды егеря быстро соорудили носилки. Осторожно, словно боясь разбудить, положили на них Седую. Почему-то это казалось сейчас очень-очень важным, важнее даже собственных убитых и раненых, забота о которых – первейший долг бойца.

– Осмотритесь… тут, – хрипло и с трудом сказал сержант. Молодой егерь старательно складывал Седой руки на груди, забыв обо всём на свете. – Осмотритесь, парни. Я… с докладом…

Процессия медленно двинулась прочь, к воротам Найт-холла.

И все каким-то удивительным образом забыли о пропавшем командире, первом лейтенанте Роджерсе.

Лейтенант Роджерс пришёл в себя не сразу, а когда пришёл, то первыми к нему явились раскалывающая голову боль и тошнота.

Сотрясение мозга, скорее всего. Ничего, сейчас встану, подбодрил он себя. Жив, это главное. А сотрясение пройдёт. Бывало и хуже.

Но почему так тихо? Бой что, кончился? А если кончился – почему его не подобрали? Железный закон егерей – своих выносить всегда, при любых обстоятельствах, нипочём не оставляя варварам. А то бывало… находили потом обезглавленные тела товарищей.

Кое-как, шатаясь и хватаясь руками за бок огромного валуна, он поднялся.

– Уилсон! Бек! Престон! Сержант Престон!..

Никто не отозвался.

Лейтенанта мороз продрал по спине. Они что же… все погибли?!

Да нет, нет, чепуха. Не может быть.

– Сержант! Престон!..

Нет ответа.

Лейтенант чертыхнулся. Куда они все подевались? Проклятие, как же голова кружится…

Он побрёл, словно неумелый пловец от одного буя к другому – от ближнего валуна к следующему. Значит, пока он тут валялся, бой закончился? Его отряд вернулся в Найт-холл? Но всё-таки почему же тогда его оставили, бросили?.. Не могу поверить!.. Ох, кое-кто за это поплатится, может, даже и сержантскими лычками, со злостью посулил он сквозь зубы.

Куда Роджерс брёл – он и сам не мог сказать в эти минуты. А потом вдруг под ногами оказался ручеёк, и лейтенант остановился. Дьявольски хотелось пить, а фляга с пояса потерялась, пропала.

Кое-как нагнулся, зачерпнул пригоршней воду. Она была какая-то… какая-то… совершенно необыкновенная, прохладная, но не ломящая зубы, бодрящая, возвращающая силы, и даже несчастная голова лейтенанта перестала так раскалываться.

А когда он разогнулся, с изумлением прислушиваясь к собственным ощущениям, то прямо перед собой увидел старуху.

Жуткую, страшную старуху, что сидела, привалившись спиной к высоченному валуну. Рядом свалены какие-то мешки, тряпки… длинные седые волосы спускаются на грудь, два тяжёлых кольца на концах прядей… худое, морщинистое, резкое лицо, глаза плотно закрыты.

Лейтенант попятился. Эта женщина была из варваров, судя по одежде и вышивкам на ней. Дышала она тяжело и хрипло, на губах пузырьками вздувалась слюна. Скрюченные пальцы скребли каменистую землю.

– Voda… – вдруг услыхал лейтенант.

Он достаточно долго сражался с варварами, чтобы понимать, что это значит.

Старуха была явно при смерти и просила пить.

Трудно сказать, что толкнуло в тот миг первого лейтенанта Роджерса, бравого служаку, верного солдата Её Величества и хорошего командира своих егерей. Может, ему вспомнилась его собственная мама? Его собственная мама, на побывку к которой он собирался, едва закончится их смена в охране острова Святого Эндрю и Найт-холла?

Шатаясь, лейтенант шагнул к женщине. На её коленях валялась пустая кружка знакомого армейского образца, явно трофейная.

Себастьян Роджерс взял кружку и кое-как добрёл до ручейка, что успел ему помочь, и помочь немало. Зачерпнул весело булькавшей водицы, кряхтя, присел на корточки рядом со старухой и поднёс кружку к сухим губам, покрытым струпьями запёкшейся крови.

Старуха жадно глотнула раз, другой, и пальцы её вдруг перестали как безумные царапать неподатливую землю.