Рыцарь в сверкающих доспехах - Джуд Деверо

Обернувшись и увидев ее побледневшее лицо, Николас приказал немедленно поворачивать коней. Только оказавшись за городскими стенами, Даглесс смогла свободно вздохнуть.

Когда Николас велел остановиться на отдых, под деревьями расстелили скатерти и принесли еду. Николас протянул девушке кубок с крепким вином. Даглесс дрожащими руками взяла кубок и принялась жадно пить.

– Наш мир не похож на твой, – сочувственно заметил Николас.

– Не похож, – согласилась она, стараясь не вспоминать о том, как выглядел и смердел город. В Америке много бездомных, но даже они жили лучше, чем эти люди. Конечно, здесь встречались и хорошо одетые горожане, но вонь от этого меньше не становилась. – Наши города совсем другие.

Николас растянулся рядом с ней.

– Ты все еще хочешь остаться в моем времени?

Она смотрела на Николаса, но сейчас между ними стояли только что виденные картины. Если она останется с Николасом, этот город будет частью ее жизни. Каждый раз, покидая безопасное убежище дома Стаффордов, она будет сталкиваться с разлагающимися головами на копьях и улицами, заваленными содержимым ночных горшков.

– Да, – кивнула она, глядя ему в глаза. – Я осталась бы с тобой.

Он поцеловал ее пальцы.

– Но все же, – продолжала Даглесс, – я бы заставила повитух мыть руки.

– Повитух? Значит, ты собираешься рожать от меня детей?

Мысль о родах без дипломированного доктора и вне стен больницы ужаснула ее, но она не показала виду.

– Не меньше дюжины, – пообещала она.

Ее рукав оказался слишком узким и не поднимался выше запястья, но она ощутила жар его губ сквозь ткань.

– Так когда мы начнем их делать? Я бы хотел иметь больше детей.

Его глаза были закрыты, голова откинута.

– Больше?

И неожиданно в памяти всплыли слова Николаса. Сын. Он сказал, что детей у него нет, но когда-то был сын. Как бы вспомнить поточнее?

Даглесс отняла руку.

– Николас, у тебя есть сын?

– Да, младенец. Но не волнуйся, его мать давно мертва.

Даглесс почти его не слышала. Ей нужно сосредоточиться. Сын. Что сказал тогда Николас?

«У меня был сын, но умер осенью, через неделю после того, как мой брат утонул».

– Нам нужно возвращаться! – вскрикнула она.

– Но сначала поедим.

– Нет. – Даглесс поспешно вскочила. – Нам нужно позаботиться о твоем сыне. Ты сказал, что он умер через неделю после гибели Кита. Завтра как раз неделя. Нам нужно торопиться.

Николас, не колеблясь, велел сложить в седельные сумки еду и посуду, а сам вместе с оставшимися людьми и Даглесс помчался в Стаффорд. У ворот они спешились. Даглесс подобрала юбки и побежала за Николасом.

Он привел ее в крыло дома, где она не бывала раньше, и распахнул дверь. Увиденное ужаснуло Даглесс куда больше, чем все, с чем она успела познакомиться в шестнадцатом веке. Годовалый малыш, завернутый с шеи до ног в тесный свивальник, свисал с колышка, вбитого в стену. Поскольку руки были тоже прибинтованы к тельцу, он ужасно походил на египетскую мумию. Нижние края свивальника были грязными и дурно пахли: очевидно, мальчик многократно облегчался в него, но никто и не думал менять бинты Под ним стояло деревянное ведро, в которое стекало все, что не успевало впитаться в ткань.

Даглесс, окаменев, потрясенно уставилась на ребенка, глаза которого были полузакрыты.

– С мальчишкой все в порядке, – облегченно вздохнул Николас. – Ему не причинили зла.

– Не причинили?! – выдохнула Даглесс. Если бы с ребенком двадцатого века обращались хотя бы вполовину так безбожно, родителей лишили бы прав на него. А Николас утверждает, что с ним все в порядке?

– Сними его! – взвизгнула она.

– Снять? Но ему ничего не угрожает. И нет причин…

Даглесс пронзила его уничтожающим взглядом:

– Снять!

Николас, смирившись, взял мальчика за плечи и, держа на вытянутых руках, чтобы он, не дай бог, не капнул на отца, обернулся к Даглесс:

– И что мне с ним делать?

– Его нужно искупать и одеть. Он может ходить? Говорить?

– Откуда мне знать? – удивился Николас.

Даглесс покачала головой. Между двумя эпохами была настоящая пропасть. И разве дело только во времени?

Пришлось потратить немало сил, пока в комнату не принесли деревянное ведро с горячей водой. Николас жаловался и сыпал проклятиями, но все же развернул своего пахучего грязного сыночка и сунул в теплую воду. Бедняга был покрыт пятнами опрелости от пояса и ниже, и Даглесс пожертвовала драгоценным жидким мылом, чтобы осторожно вымыть малыша.

Правда, во время купания в комнату ворвалась нянька и очень расстроилась, твердя, что Даглесс собирается убить ребенка. Сначала Николас не вмешивался, возможно, потому, что был согласен с нянькой, но после многозначительного взгляда Даглесс велел женщине убираться.

Теплая вода немного ободрила ребенка, и Даглесс предположила, что причиной его полубессознательного состояния стал слишком тесный свивальник. Она так и сказала Николасу.

– Но зато он молчит, – возразил тот. – Ослабь свивальник, и он начнет орать во всю глотку.

– Давай замотаем тебя в свивальник, подвесим на колышек и посмотрим, будешь ли ты орать во всю глотку.

– У детей нет разума, – продолжал спорить Николас, озадаченный ее поступками и суждениями.

– У него и сейчас тот мозг, с которым он позднее поступит в Йель.

– Йель?

– Не важно. Скажи, английские булавки уже изобрели?

Немного подумав, Даглесс завернула нижнюю часть ребенка в импровизированный подгузник. Николас запротестовал, когда она заколола углы бриллиантовой и изумрудной брошками. Жаль только, что у нее не было цинковой мази от опрелостей.

Когда наконец малыш был вымыт, она протянула его Николасу. Тот, растерянный и испуганный, взял сына и даже умудрился улыбнуться ему. Малыш улыбнулся в ответ.

– Как его зовут? – спросила Даглесс.

– Джеймс.

Она взяла мальчика у Николаса. Он был очень хорошеньким, с отцовскими темными волосами, синими глазами и крохотной ямочкой на подбородке.

– Посмотрим, умеешь ли ты ходить.

Она поставила мальчика на пол, и он, спотыкаясь, зашагал прямо к ее протянутым рукам.

Николас не ушел, наблюдая, как она играет с мальчиком. Укладывая его, Даглесс узнала кое-что новое об уходе за детьми во времена Елизаветы. В колыбельке была проделана дыра. Мальчика привязывали на ночь таким образом, чтобы попка оказывалась над дырой, под которую ставили ведро.

Николас только глаза закатил, когда она потребовала, чтобы ребенку постелили матрасик. Няня принялась жаловаться, и Даглесс вполне ее понимала. Если у малыша нет резиновых трусиков, к утру матрас будет загажен, а разве можно отчистить гусиный пух?

Она решила проблему, постелив на матрас провощенную тряпку, подобную тем, которыми люди защищались от дождя. Няня выполняла все указания Даглесс и Николаса, но после их ухода долго ворчала.

А вот Николас, выйдя за порог, весело хмыкнул.

– Пойдем ужинать! – потребовал он, беря Даглесс под руку. – Отпразднуем первую ванну моего сына.

Глава 30

Развалившись на скамье, Николас наблюдал, как Даглесс играет с его сыном. Солнце ярко светило, в воздухе разливался аромат роз, и, по его мнению, все в мире было идеально. Прошло три дня с тех пор, как они вызволили мальчика из оков свивальника и сняли с колышка, и с тех пор малыш почти все время проводил с ними. Но и без того вокруг было полно народа. Николас втайне поражался тому, сколько друзей приобрела Даглесс за то короткое время, что пробыла в доме Стаффордов. По утрам она «репетировала» с жирной наследницей, а вчера они разыграли дурацкую пьесу, переодевшись в еще более дурацкие пастушьи костюмы. Спели песню «По дорогам идем, весело поем» и обменивались шутками, граничившими со святотатством.

Николас решительно отказывался смеяться, зная, что она сделала это для Кита. Она сама призналась в этом Николасу. Зато все домочадцы покатывались со смеху. Только Николас упорно молчал.

Позже, когда ему удалось застать ее одну, она издевалась над ним и обвиняла в ревности. Ревность?! Николас Стаффорд ревнует?! Он мог получить любую женщину, какую только захочет, к чему же ревновать?

Но она так понимающе улыбалась, что он схватил ее в объятия и целовал, пока она не забыла собственное имя, не говоря уже о том, чтобы помыслить о других мужчинах.

Теперь, опершись спиной о садовую ограду, наблюдая, как она бросает мячик его сыну, он ощущал абсолютный душевный покой. Может, это и есть любовь? Та любовь, о которой поют трубадуры? Но как можно любить женщину, с которой даже не переспал? Однажды он воображал себя влюбленным в девушку с цыганской кровью, которая проделывала поразительные вещи в постели. Но с Даглесс они до сих пор всего лишь беседовали… и смеялись.

Она постоянно приставала к нему насчет рисунков, которые раскопала в его вещах. Наконец Николасу все так надоело, что он принялся за работу, тем более что Кит разрешил брату начать весной строительство Торнуик-Касл.