«Крокодил» - Коллектив авторов

При этих словах он достал из кармана белоснежного халата ключ, слегка приоткрыл дверь и жестом пригласил меня пройти вперед. Я и опомниться не успел, как оказался на сцене. Попытался вернуться, но дверь уже была заперта…

Зал набит сверх всякой меры. Дышать нечем. В первых рядах сидят сотрудники, сзади — выздоравливающие больные. Кому не хватило стульев, по решеткам забрались на окна. Зрелище, прямо надо сказать, впечатляющее. Мой друг, кстати, устроился среди врачей, в самом центре первого ряда. Поднимаю руку — никакого впечатления!

— Добрый день! — стараясь с помощью микрофона перекричать всех, обращаюсь я к зрителям. В ответ — хохот и аплодисменты. — Дело в том, что у нас приключилось недоразумение. Артисты приехали, а о конферансье мы забыли. — В ответ — снова гомерический хохот и бурные аплодисменты. — Между прочим, я пока ничего смешного не сказал. — Новый взрыв восторга. Самое обидное, что вместе с другими надо мной смеялся и мой друг. Онто ведь знает, что я говорю правду. Ну да бог с ним!

Объявляю первый номер: называю фамилию автора, исполнителей, а зрители продолжают хохотать. Еле-еле ухожу со сцены: боюсь, что дверь все еще заперта. Но опасения мои оказались напрасны: навстречу мне шли исполнители…

По окончании концерта администрация больницы устроила трогательный прием. Кстати, отнюдь не безалкогольный. Главный врач умело вел стол, произносил пространные тосты за каждого исполнителя. Когда же очередь дошла до меня, он сказал:

— Я-то думал, что вы театральный критик. А оказывается, вы просто ловко меня разыгрывали…

Эдуард Полянский

УКУС, ЕЩЕ УКУС…

В детстве Рогова укусил слон.

Небольшой, правда, слон, можно сказать, слоненок, рядом с которым Рогова-ребенка фотографировали. Он только хотел проверить иголкой, толстая ли у него кожа, а слон взял и тяпнул его. С тех пор слонов Рогов недолюбливал. Все любуются слонами, восхищаются их мощью, добродушием, а его они раздражают. В зоопарках на слонов глазеют толпы зевак, а он пробегает мимо, чтобы только не видеть это чудовище, в цирке, когда на манеж выводят слона, Рогов демонстративно уходит в буфет.

В слонах ему все противно. Их запах вызывает у него аллергию, хобот — досаду, уши — недоумение, хвост — смешанное чувство: что-то между ненавистью и презрением, а вся туша в целом — бурю негодования.

Стойкое это негодование всегда клокочет в Рогове. Живых слонов он годами не видит, а наткнется где-нибудь в журнале или книжке на изображение слона, и готово — вспыхивает, как сухое полено. Такая злость его берет, что хочется ему тут же отправиться в Африку, в места обитания слонов, чтобы отстрелять с десяточек особей или в крайнем случае покусать кого-нибудь из ближайшего слоновьего окружения.

В Африку, как правило, съездить Рогову не удается, легче с укушением ближних. И что характерно: никто из покусанных им не догадывается, почему он такой злой. Хотя догадки строят: одни думают, что Рогов ест всех поедом беспричинно, просто от хорошего аппетита. Другие, наоборот, считают, что он пускает зубы в ход неспроста, вероятно, его в детстве какая-то муха укусила.

Они ближе к истине. Но случай Рогова оригинальнее: покусанных мухами не сосчитать — хоть сейчас в неформальные объединения группируйся, а он один как перст. Не слыхать, что кого-то еще слон укусил.

Слоновый укус не идет ни в какое сравнение с мушиным. Слоновый вреднее — не для укушенного слоном, а для окружающих. Охватываемость высокая — много народу с метками от роговских зубов по свету ходит. Причем зарубки что надо, на всю жизнь.

Охватываемость с возрастом у Рогова росла. Если в детском саду в борьбе за жизненное пространство он покусал только двух согруппниц и одного воспитателя, то в школе познакомил со своими челюстями уже каждого пятого по линии пионерской организации и каждого третьего по линии комсомольской. Педколлектив до сих пор ходит в травмах, независимо от партийной принадлежности. Поступив в институт, Рогов взял личное обязательство — каждый год повышать покусанность органов студенческого самоуправления и руководства факультета на 20 процентов, с тем чтобы к окончанию вуза некого было кусать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Росло и качество кусательного дела. В детстве Рогов вцеплялся зубами в конечность супротивника. Но постепенно понял, что это неэстетично и негигиенично. К тому же среди ближних попадались такие твердые орешки, что зубы стали крошиться и к пятидесяти годам Рогов вставил искусственную челюсть, которая однажды повисла на ягодице соседа по лестничной площадке, и он предъявил ее в суд как вещественное доказательство.

В суде челюсть затерялась, а новой, которой обзавелся Рогов после долгих мытарств, рисковать ему уже не хотелось.

В этом душевная драма Рогова: желание кусаться у него прежнее, чем кусаться — неизвестно.

Алексей Пьянов

ПАРОДИИ

СПАСИТЕЛЬНЫЕ ДАТЫ(Белла Ахмадулина) О, как угоден хрупкому перу Младенчески наивный лист бумаги. Таинственный зрачок чернильной влаги Зовет вступить в опасную игру. В ней вечности подобен каждый миг… О, овладеть бы тайною простою. Но я грешна. Я этого не стою. Но я люблю товарищей моих И я хочу, чтобы любовь моя Была им как спасительные латы… О, пощади Андрея и Булата! Не удаляй их с поля, судия, За нарушенье истин прописных. Бездарно пунктуальны дилетанты, Но, как при Ное, редкостны таланты. Поэзия не знает запасных. Мой мальчик! Ты неопытен и юн, Но, наделенный роковою властью, Не погуби свистком неправым счастья, Не поддавайся магии трибун! БУДЕМ СКРОМНЫМ!(Евгений Евтушенко) Нехорошо быть очень знаменитым. Хоть ты и по заслугам знаменит. Поскольку знаменитость — заменитель Того, что невозможно заменить. Позорно чувство самоуважения И глаженье себя по животу. Искусство — это самоунижение. Дарующее духа высоту. Заразен этот комплекс пьедестальности. Лишающий защитности стыда. Большой поэт всегда в самоопальности, Во внутреннем Михайловском всегда. Сейчас, когда идет борьба за качество, — И я всем сердцем солидарен с ней! — Снобистское словесное трюкачество Житейского ловкачества страшней. Обложенный, как ватой, знаменитостью. Ты к страждущим преступно глуховат. В тебе растет рефлекс преступной сытости. Что несвареньем совести чреват. Я знаю, что при всей моей огромности, Глобальности содеянного мной. Погибну не от громкости — от скромности. И мне не надо участи иной!