Страх и отвращение предвыборной гонки – 72 - Хантер Томпсон

Я вернулся к лифтам и обнаружил, что один из них пришел. Вид моей бутылки из-под эля в плевательнице снова напомнил мне о Никсоне… Кто еще может участвовать в этой сделке? Я взял Miami Herald из стопки, лежавшей в лифте, и протянул лифтерше доллар.

«Двадцать пять центов», — бодро произнесла она, и вскоре лифт остановился на моем этаже… Но прежде чем она успела отдать мне сдачу, я вышел, помахав ей рукой. «Ничего, — сказал я. — Я богат». Затем поспешил по коридору в свой номер и запер за собой дверь.

Игра уже началась, но счет был нулевой. Я поставил бутылки с элем в холодильник, одну открыл и сел смотреть матч, кляня предательство Никсона. Правда, сперва мне удалось на некоторое время сосредоточиться на игре. Трудно понять ход чужих мыслей, пока не настроишься с человеком на одну волну — не проникнешься его особенностями, не переймешь его темп жизни… А поскольку Никсон — завзятый футбольный фанат, я решил полностью погрузиться в эту игру «Рэмс» с «Канзас-Сити», прежде чем попытаться окунуться в политику.

Очень немногие понимают, как это происходит. Я узнал об этом способе от бразильского психиатра в Мату-Гросу в 1963 году. Он называл это по-английски ритм-логикой, потому что, по его словам, я никогда бы не смог произнести его настоящее название на языке индейцев хибаро. Я попробовал один или два раза, но язык хибаро — это для меня перебор, да и какая разница, как это называется. Во всяком случае, у меня, похоже, оказались врожденные способности к ритм-логике, потому что я ухватил суть метода очень быстро. Но я не могу объяснить это иначе как в музыкальных терминах, и пишущая машинка в данном случае совершенно бесполезна.

Как бы то ни было, к концу первой четверти я почувствовал, что готов. С помощью интенсивной концентрации на каждой детали футбольного матча я сумел временно перенастроить свои мозговые волны на ритм внутренних мозговых волн отъявленного футбольного фаната. Следующим шагом было направить мои «позаимствованные» ритмы на другой объект внимания, сильно отличающийся от футбола, — на президентскую политическую деятельность.

На третьем и заключительном этапе я просто сосредоточился на заранее выбранной проблеме, включающей президентскую политическую деятельность, и попытался решить ее субъективно… Хотя слово «субъективно» в этот момент несло в себе совсем другой смысл. Ведь я рассуждал не так, как это свойственно мне, а так, как это свойственно футбольному фанату.

В этот момент для меня стало предельно ясно, что в Майами Ричард Никсон фактически предал Республиканскую партию и спустил ее вниз по сточной трубе. Возможно, вполне сознательно, но никогда не озвучивая этого. Потому что его подсознание убедило его в том, что на самом деле у него не было выбора. Если предположить, что главная жизненная цель Ричарда Никсона на сегодня — это свести к минимуму риск проиграть выборы 1972 года Джорджу Макговерну, то простая логика приводит к тому, что он должен напрячь все свои силы и достичь этой цели любой ценой. Все другие цели должны быть подчинены «номеру один».

К перерыву, когда «Рэмс» отставали на шесть очков, я подвел прочную научную базу под параноидальный бред, который нес часом ранее, стоя на подъездной дорожке отеля и разговаривая с сутенером Бобо. В тот момент, не желая показаться невежественным или озадаченным, я ответил на его вопрос, используя первую же умную мысль, которая пронеслась в моей голове… Но теперь, благодаря ритм-логике, все выглядело очень разумно, и без ответа оставались всего два или три второстепенных, не слишком серьезных вопроса.

Сказать, что Никсон «слил Республиканскую партию», чтобы свести к минимуму риск проиграть на выборах, — это, вероятно, слишком жестко. Большинство делегатов Великой старой партии в Майами так или иначе стремились к подобному исходу. Никсону оставалось убедиться в том, что они благополучно попали на борт его плота и плывут по течению. Не случайно съезд Никсона в Майами выглядел и звучал как переигровка съезда Голдуотера в Сан-Франциско восемь лет назад. Они даже призвали назад Голдуотера и обращались с ним как с героем. Его речь, открывавшая вечер, была классическим образцом мстительного невежества, но делегатам она очень понравилась. По регламенту он должен был говорить десять минут, но распалил себя так, что разглагольствовал целых полчаса, прежде чем уверился, что все в зале — а также перед экранами телевизоров — поняли: он вышел на сцену, чтобы сказать: «Слава Господу, что в 1964-м он на восемь лет опередил свое время!» Но теперь партия наконец-то воссоединилась с ним! Они снова подбадривают его, вместо того чтобы смеяться над ним… А если кто-нибудь в чем-нибудь сомневается, то он здесь, чтобы сказать, что вся страна тоже, наконец, с ним.

Ни одному другому оратору на съезде не позволили нарушать регламент, и только Голдуотеру разрешили бредить и рычать в телевизионные камеры, пока тот не исчерпал весь свой словарный запас. Его выступление задало тон всему съезду, и единственным его реальным конкурентом был Рональд Рейган. По сравнению с этими двумя и Эгню, и Никсон звучали как мягкосердечные либералы.

Следующим шагом, во вторник, стала публичная порка «либералов» Великой старой партии, таких как сенатор от Иллинойса Чарльз Перси, который хотел изменить некоторые правила отбора делегатов, так чтобы крупные промышленные (и обычно более либеральные) штаты смогли бы иметь больше голосов на съезде 1976 года. Но его предложение с треском провалилось, и на съезде-76 — на котором, как теперь ожидается, Эгню окажется главным претендентом — доминировать будут, как обычно, деревенские консерваторы с Юга и Запада[105].

На данный момент — еще раз спасибо ритм-логике — план начинает обретать форму.

Итак, Никсон вернулся из Майами с подавляющим преимуществом — 60 против 30 — перед Макговерном в опросах общественного мнения, но примерно половина этого запаса в одночасье исчезнет, если Макговерн каким-то образом получит поддержку демократов из старой гвардии (еврейские голоса, голос Хамфри и профсоюзов, по-прежнему верных Джорджу Мини), которые проиграли ему на предварительных выборах и теперь отказываются поддержать его. Доводы, которые они приводят, как правило, слишком расплывчаты или необоснованны, чтобы с ними спорить: «слишком радикальный», «антипрофсоюзный», «антисемитский», — и они так или иначе не стоят обсуждения, поскольку истинная причина, по которой столь многие демократы из старой гвардии повернулись спиной к Макговерну, кроется в их страстном желании вернуть себе контроль над Демократической партией. Организация Макговерна получила сейчас лишь предварительный контроль над партийным аппаратом, но его победа в ноябре даст ему по крайней мере четыре года, чтобы переформировать всю структуру так, как он считает нужным. Для многих профессиональных демократов — особенно для «большой рыбы в маленьком пруду», для тех, кто работал на Хамфри или Джексона прошлой весной — перспектива победы Макговерна гораздо более пугающа, чем еще четыре года правления Никсона.

И Никсон отлично это понимает. Он всю жизнь был профессиональным политиком, испытал много взлетов и падений. Он знает, что политика — гнилой, часто унизительный бизнес, который развращает всех, кто в него ввязывается, но это знание уже не тревожит его. Некоторые говорят, что его это вообще никогда не тревожило, но то был Прежний Никсон. С тех пор мы видели много его личин, но теперь нам предстоит вступить в борьбу с Никсоном Настоящим.

Эта кампания почти наверняка станет для него последней, независимо от того, чем она обернется. Победа автоматически отправит его на заслуженный отдых, а поражение, вероятно, просто уничтожит. Это один из главных ключей к пониманию Никсона Настоящего. Проигрыш Макговерну будет для него таким потрясением, что он, возможно, сразу изменит имя и эмигрирует в Родезию. Даже победа с небольшим отрывом не сделает его счастливым — на этот раз он хочет победить по-крупному, и в этом его цель.

Новый руководитель его кампании Кларк Макгрегор понял, что босс одержим Большой Уверенной Победой, даже раньше, чем я врубился в это благодаря ритм-логике. На следующий день после съезда большинство разговоров между сотрудниками Никсона сводилось к тому, что надо «избегать самоуспокоенности». В их крепости в отеле «Дорал» царила самоуверенность. Макгрегор, счастливо сидящий на подношении на эту военную кампанию в сумме «между 35 и 38 млн долларов», только что решил использовать часть этих денег для борьбы с самоуспокоенностью, организовав группы добровольцев Никсона в некоторых штатах. Но тут он спустился вниз на совещание финансового комитета Республиканской партии и с удивлением услышал слова Мориса Стэнса, главного человека по сбору средств для Никсона, сообщившего, что бюджет президентской кампании только что был увеличен до 45 млн долларов. На 15 млн больше, чем было истрачено на кампанию Никсона 1968-го года в жестокой гонке впритык с Хьюбертом Хамфри.