Андроид Каренина - Лев Толстой

— Только не это!

— Они сказали, что он присосался к основанию спины и затем добрался по позвоночнику до мозга.

— Нет, конечно, мой дорогой!

— Они сказали, что когда тебя нашли, лицо было настолько изуродовано, что тебя почти невозможно было опознать.

Ресницы Анны задрожали от ярости, когда она попыталась скрыть свое волнение от сына: было ясно, что Каренин рассказал сыну о том, чего сам страстно желал.

— Я в это никогда не верил.

— Не верил, друг мой?

— Я знал, я знал! — повторял он свою любимую фразу и, схватив ее руку, которая ласкала его волосы, стал прижимать ее ладонью к своему рту и целовать ее.

Он с нежностью посмотрел на Андроида Каренину, которая тихо загудела от удовольствия и попыталась без особого успеха пригладить растрепавшиеся кудри Сережи своими тонкими пальцами.

— Вам нужно идти, — сказал Капитоныч, появившись на пороге; в голосе его послышались нотки отчаяния. — Он не должен застать вас здесь. Я не в праве был допустить этого. Пожалуйста, Анна Аркадьевна.

Но ни сын, ни мать не желали, чтобы кто-то мешал их воссоединению. Старик покачал головой и, вздохнув, закрыл дверь.

«Подожду еще десять минут, — сказал он себе, — я допустил ошибку. Ужасную ошибку».

Она не могла сказать «прощай», но выражение ее лица сказало это, и сын понял.

— Милый, милый Кутик! — проговорила она имя, которым звала его маленьким, — ты не забудешь меня? Ты… — но больше она не могла говорить.

— Конечно, нет, мама! — просто ответил он, а затем, словно бы подумав о чем-то вдруг спросил, указывая на Андроида Каренину:

— Ее не забрали для корректировки?

— Нет, мой дорогой, пока что нет.

— Ох, ясно. Значит, ты среди тех, кто заслужил это?

— Не понимаю, о чем ты?

— Папа говорит, что только те, кто заслужил, получат своих роботов после перепрограммирования. Отныне только у достойных будут свои собственные андроиды.

Глаза Анны расширились от изумления:

— А папа не сказал, кто же войдет в это число избранных?

Сережа задумался на мгновение и громко, по-детски рассмеялся:

— Как кто? Он сам, я думаю! И никто другой!

Сколько потом она придумывала слов, которые она могла сказать ему! А теперь она ничего не умела и не могла сказать. Она только задрожала и схватилась за Андроида Каренину, как утопающий хватается за край спасательной шлюпки. Сережа понял, что она была несчастлива и любила его. Он знал, что отец его скоро встанет и что ему ни в коем случае нельзя встречаться с матерью, потому что в противном случае последствия встречи их будут ужасными. Андроид Каренина потянула хозяйку за руку, словно бы это была их последняя возможность безопасно покинуть дом, но Сережа молча прижался к ней и шепотом сказал:

— Еще не уходи. Он не скоро придет.

Мать отстранила его от себя, чтобы понять, то ли он думает, что говорит, и в испуганном выражении его лица она прочла, что он не только говорил об отце, но как бы спрашивал ее, как ему надо об отце думать.

— Сережа, друг мой, — сказала она, — люби его, он лучше и добрее меня, и я пред ним виновата. Когда ты вырастешь, ты рассудишь.

— Лучше тебя нет!.. — с отчаянием закричал он сквозь слезы и, схватив ее за плечи, изо всех сил стал прижимать ее к себе дрожащими от напряжения руками.

— Сережа, мой дорогой! Ты должен смягчать своей добротой его жестокость и ненависть, живущие в душе его. Ты единственное, что осталось в нем человеческого.

— Я боюсь его! — с отчаянием закричал он сквозь слезы и, схватив ее за плечи, изо всех сил стал прижимать ее к себе дрожащими от напряжения руками.

— Душечка, маленький мой! — проговорила Анна и заплакала так же слабо, по-детски, как плакал он.

— Нет… нет… пожалуйста… — раздался крик прямо за дверью.

Анна успела только отметить про себя, что голос такого сильного человека, как Капитоныч, вдруг от страха и отчаяния стал тонким голоском малолетнего напуганного ребенка. В ту же минуту дверь с грохотом распахнулась, и в комнату влетел mécanacien: его тело врезалось в стенку прямо над головой Сережи и тут же сползло на пол, оставляя на пестром гобелене, повешенном над кроватью мальчика, кровавый след. Сережа завыл и в ужасе спрятал голову в руках у матери. Андроид Каренина обняла хозяйку, и все трое, прижавшись друг к другу, со страхом смотрели на Алексея Александровича, который дрожа от ярости, заполнял собою весь дверной проем.

После продолжительного молчания он наконец закричал, давая волю первобытной ярости. Его глаза — один настоящий, другой — искусственный, бешено вращавшийся в металлической глазнице смотрели на дрожащих от страха мать с сыном, ужасающий глаз медленно выдвинулся навстречу, и каждый щелчок его пророчил объектам, попавшим в его поле зрения, горькое будущее. Анна страстно молилась о спасении сына, и вместе с тем, как и Андроид Каренина, оставалась безмолвна. Только Сережа, открыв свои нежные розовые губки, вымолвил одно-единственное слово:

— Папа…

Ужасный глаз продолжал бешено вращаться в металлической глазнице, спина была выпрямлена, кулаки сжаты, и тело дышало ненавистью и желанием крушить и убивать — и вдруг взгляд его настоящего глаза смягчился, а рот стал вялым и влажным. Откуда-то изнутри одно маленькое слово пробило себе путь на свободу:

— Уходите.

Анна торопливо поднялась, но при быстром взгляде, который она бросила на него, охватив всю его фигуру со всеми подробностями, чувства отвращения и злобы к нему и зависти за сына охватили ее. Как может она уйти сейчас? Как может оставить сына этому монстру?

Но Андроид Каренина, мгновенно просчитав все возможные варианты, поняла, что у них нет выбора: если они не уйдут как можно скорее, все умрут.

Преданный робот перекинула свою хозяйку через плечо, как мать, которая несет спящее дитя в кровать, и вместе они покинули дом. Анна так и привезла домой те игрушки, которые она с такою любовью и грустью выбирала вчера в лавке.

Глава 16

Как ни сильно желала Анна свиданья с сыном, как ни давно думала о том и готовилась к тому, она никак не ожидала, чтоб это свидание так сильно подействовало на нее. Человек, сейчас живущий в их некогда общем доме — с дрожащей челюстью и смертоносным взглядом, человек, который держит во флигеле коллекцию голов, — был совсем не тот человек, за которого она вышла замуж. Вернувшись в свой одинокий номер в гостинице, она долго не могла понять, зачем она здесь.

«Да, все это кончено, и я опять одна», — сказала она себе и, не снимая шляпы, села на кресло у камина.

Уставившись неподвижными глазами на I/Стража времени/47, стоявшего на столе между окон, она стала думать. Она думала о доброте Капитоныча, когда он позволил ей увидеть сына, и о том, какую цену ему пришлось заплатить за это; она думала о словах, сказанных Сережей: «Только избранным будет позволено…»

Она потеряла сына навсегда; и сколько еще пробудет с ней Андроид Каренина, прежде чем ее отберут, чтобы никогда уже более не вернуть?

II/Гувернантка/143 поднесла девочку Анне. Пухлая, хорошо выкормленная девочка, как всегда, увидав мать, подвернула перетянутые ниточками голые ручонки ладонями книзу и, улыбаясь беззубым ротиком, начала, как рыба поплавками, загребать ручонками, шурша ими по крахмаленым складкам вышитой юбочки. Нельзя было не улыбнуться, не поцеловать девочку, нельзя было не подставить ей палец, за который она ухватилась, взвизгивая и подпрыгивая всем телом; нельзя было не подставить ей губу, которую она, в виде поцелуя, забрала в ротик. И все это сделала Анна, и взяла ее на руки, и заставила ее попрыгать, и поцеловала ее свежую щечку и оголенные локотки; но при виде этого ребенка ей еще яснее было, что то чувство, которое она испытывала к нему, было даже не любовь в сравнении с тем, что она чувствовала к Сереже. И она навсегда не только физически, но духовно была разъединена с ним, и поправить этого нельзя было.

Она отдала девочку кормилице, отпустила ее и вывела счастливые Воспоминания о Сереже на монитор Андроида. В последнем, лучшем эпизоде, он в белой рубашке сидел верхом на стуле и пытался собрать I/Головоломку/92 с изображением Охотничьего Медведя; он работал с нахмуренными глазами и улыбался ртом. Самое особенное, лучшее его выражение.

Это было последнее Воспоминание о Сереже, и после него, случайно, на экран выплыло изображение Вронского во время их пребывания на Луне. Он весело и легко (в один из тех дней, когда гравитация не была сильной) танцевал, его длинные волосы убраны под круглый стеклянный шлем.

«Да, вот он!» — сказала она, взглянув на изображение Вронского на мониторе, и вдруг вспомнила, кто был причиной ее теперешнего горя. Она ни разу не вспоминала о нем все это утро. Но теперь вдруг, увидав это мужественное, благородное, столь знакомое и милое ей лицо, она почувствовала неожиданный прилив любви к нему.