Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры - Илья Лавров

Из-за домов все сильнее дул знобящий ветер, катил по асфальту бумажки, снежную пыль, нес дым и неприятный жирный запах от близкого мылозавода, сыпал на сугробы копоть, делая их еще чернее.

В репродукторе смолкла музыка, зашумели аплодисменты, будто в пустую бочку обрушили из ведра воду.

Ольга Анатольевна очнулась от зрелища утренней жизни и огляделась. Лады не было: должно быть, носилась где-то между домами.

Совершенно одинаковые, они стояли лицом друг к другу, так что с балкона Ольга Анатольевна вечерами видела через освещенные окна все, что делалось в доме напротив. Видно было, как женщины готовили ужин, целовались с мужчинами, прибирали в комнатах, как бегали дети и хлопотали старухи.

Каждую весну жители сажали деревья, но они росли плохо и не могли отделить зеленой стеной дом от дома…

— Лада, Лада! — позвала Ольга Анатольевна и засвистела нежно, неумело и призывно. Милая, дурашливая собака не появилась, видно, забегалась, осатанев от радостной свободы.

Небольшая, почти круглая, в вытертой дошке, в вытертой меховой шапочке, Ольга Анатольевна шла мимо своего дома и звала:

— Лада, Лада!

Было пустынно, сумрачно, холодно, трепались в ветре жалкие кустики, все гуще наплывала от завода пахнущая мылом желтоватая муть. Снег чернел прямо на глазах.

Ольга Анатольевна обошла свой дом — собаки не было. Она обошла другой, третий дом.

— Лада, Лада!

Походила вокруг школы, будто состоящей из сплошных сияющих окон. Пусто. Словно никакой собаки никогда и не было.

Резким ударом ледяного ветра обдали Ольгу Анатольевну тревога и страх. Прижимая к груди скомканный поводок, она бросилась к одноэтажному, со стеклянной стеной помещению, где находилась аптека. Возле нее была трамвайная остановка. Может быть, Лада вертится около людей? Не выскочила бы на дорогу. Долго ли попасть под машину! А внутри уже все кричало: «Украли! Украли!» Но Ольга Анатольевна уговаривала себя: «Да нет! Как это можно украсть! Где-нибудь бегает, дурашка. Вот сейчас возьмет и выскочит из-за киоска, болтая ушами, смешно разбрасывая в стороны лапы!» «Украли! Украли!» — не унимался другой голос.

На трамвайной остановке мерзло несколько человек.

— Вы не видели собаку? Собака здесь не бегала? — спросила запыхавшаяся Ольга Анатольевна, чувствуя, как по ее вискам катятся капельки пота.

— Нет, не видели, не было собаки, — отвечали ей.

Ольга Анатольевна топталась у дороги, вглядываясь в мутную, морозную даль улицы. Проносились грузовики, бело-синие автобусы без окошек, с надписями на боках: «Молоко», «Хлеб». Ольга Анатольевна хотела перейти на другую сторону улицы, но потом решила сначала осмотреть свой квартал. Здесь стояло домов двадцать, и Лада вполне могла заблудиться среди них.

Ольга Анатольевна грузно метнулась к крайнему дому. Она задыхалась, сердце кололо.

— Лада! Лада! — звала Ольга Анатольевна уже в отчаянии, и свистела, и снова звала, кружа по асфальтовым дорожкам между домами. Пот щипал ей глаза, мокрые ресницы смерзались. — Лада, Лада!

Сиротливо звякал блестящий зажимчик, болтаясь на конце поводка. Одна рука сильно мерзла: Ольга Анатольевна где-то обронила перчатку.

Стали попадаться знакомые, соседи, мальчишки и девчонки, бежавшие в школу. Ольга Анатольевна бросалась к каждому и рассказывала о своем горе, умоляла поискать Ладу. Ей давали разные советы, рассказывали о воровстве собак, и как они попадают под машины, и как их ловят собачники.

— А вон там, тетя, за гастрономом я сейчас видела собачку, — сообщила какая-то девочка лет семи.

— Где, где, милая?! — так и встрепенулась Ольга Анатольевна и быстро-быстро пошла, почти побежала за девочкой. Ноги ее подкашивались, она тяжело дышала и поэтому говорила прерывисто: — Такая собака была, такая собака! Красавица! Умница! Ладой звать ее…

— Вон, тетя, вон собака! — закричала девочка.

— Лада! Лада! — вырвалось у Ольги Анатольевны, хоть она еще ничего не видела.

С тыльной стороны гастронома были навалены груды щелястых, легких, свежезолотистых ящиков, полных мелких, тоже золотистых стружек. От них веяло по морозу запахом яблок и апельсинов. Тут же громоздились грязные, тяжело-крепкие ящики с пустыми гнездами для бутылок. От этих ящиков припахивало вином. Ветер катил комки тонкой, прозрачной бумаги, в которую заворачивают оранжевые шары апельсинов, космы узеньких стружек, устраивал поземку из золотисто-розовых опилок. Черная с белыми пятнами дворняга совала морду в ящики, рылась в стружках.

— Это не Лада, не Лада! — горестно воскликнула Ольга Анатольевна.

Появилась старуха, по пояс укутанная поверх пальто старинной клетчатой шалью, похожей на плед, и Ольга Анатольевна начала рассказывать ей о случившемся и о том, какая была Лада и как с ней легче было ночами.

Тут еще подошли две молодых женщины, а затем мужчина, и она все рассказывала и выслушивала советы и наконец опять пошла между домами, растрепанная, с выбившимися из-под шапочки седеющими прядками.

— Ты, гляди-ко, убивается по собаке ровно по ребенку, — всплеснула старуха руками в варежках собственной вязки. — С жиру бесится! Видно, делать-то нечего! — Глаза старухи горели радостным безумием сплетницы.

— Тебе это, бабка, не понять, — строго оборвал ее мужчина. — А я — охотник, я понимаю. К собаке знаешь как привыкают?

Ольга Анатольевна обошла все соседние кварталы, заглядывала в калитки, в щели заборов.

— Лада, Лада!

Посыпался мелкий снежок, освежил почерневшие сугробы; в его белой дымке дома стали расплывчатыми, смутными.

Муж, конечно, уже на работе, дочка собирается в школу. Наверное, потеряли ее, Ольгу Анатольевну. Голова болела, губы зашершавились, ноги едва передвигались.

«А вдруг Ладка дома?! Могла же она убежать домой? — Эта мысль так и опахнула жаром, вернула силы. — Я бегаю, старая дура, а она давно уже дома, грызет мою туфлю, носится по комнатам, болтая ушами!»

Ольга Анатольевна тяжело взбежала по лестнице на третий этаж, распахнула дверь, ввалилась в нее и выкрикнула, испугав Милочку:

— Лада… прибежала?! Дома… Лада?!

— Нет ее, — ответила Мила, еще ничего не понимая.

— Потерялась Лада! Украли, доченька, нашу Ладу, — едва выговорила Ольга Анатольевна.

Круглое, нежное до прозрачности личико Милы залилось жарким румянцем, пухлые губы, легко очерченные, надломленные в середине бровки и даже два толстых хвостика волос, перехваченных лиловыми ленточками, мелко-мелко задрожали, и из чуть раскосых узких глаз покатились слезы. Милочка тут же оделась и побежала на улицу. Она звала и кричала между домами, и вместе с ней бегали мальчишки и девчонки.

А Ольга Анатольевна взяла у соседки машинку и, даже не сняв дошку и шапочку, села печатать объявления о пропаже собаки. Она сообщала ее приметы, свой адрес и телефон. Ольга Анатольевна путалась, делала ошибки, порой забывала, что нужно печатать, и заглядывала в уже готовые листочки.

Расстроенная Милочка, не поев, ушла в школу, а Ольга Анатольевна все печатала, неумело тыкая одним пальцем, подолгу отыскивая нужную букву. Наконец она отпечатала сто объявлений, взяла клей в пузырьке с соской и вышла из дома.

День был сумеречный, припахивающий мылом, полный снежных вихрей.

Ольга Анатольевна приклеивала полоски бумаги к заборам, к стенам домов, к дверям столовых и магазинов. Когда магазинные двери распахивались, из них густо несло теплом и запахом маринованной селедки. Ветер комкал и трепал листочки в руке Ольги Анатольевны.

Клей на морозе перестал вытекать через маленькую дырочку, и тогда она в отчаянии откусила копчик соски. Теперь из нее лилось слишком обильно, и ветер шлепал бумажными полосками по ее руке, приклеивал их к пальцам. Липкие, испачканные клеем руки покраснели, мерзли, пальцы едва гнулись.

Ольга Анатольевна села в трамвай и поехала к базару. И в трамвае она рассказывала о случившемся, и все сочувствовали ей и утешали:

— Ничего, может, еще найдется!

— У моего соседа два месяца пропадал пес, а потом заявился!

Ольге Анатольевне казалось, что все переживают вместе с ней. Наклеив несколько объявлений на зеленом заборе вокруг базара, она села в автобус и поехала почему-то к вокзалу. И в автобусе она тоже рассказывала:

— Какая была собака! Если бы вы видели! И у кого только поднялась рука… — говорила она уже просто и устало; обычная для нее несколько театральная темпераментность исчезла.

Говорливость и чрезмерная общительность были свойством Ольги Анатольевны. Даже в трамваях, в автобусах, на базаре и в магазинах затевала она с людьми разговоры, шутила и громко смеялась, как с добрыми знакомыми. И все люди казались ей душевными и славными.

Расклеив объявления, она еще раз обошла ближайшие кварталы и притащилась домой уже к вечеру совсем измученная…