Тучи на рассвете (роман, повести) - Аркадий Сахнин

Еще в начале августа тысяча девятьсот сорок пятого года военно-морские и сухопутные силы японцев, находившиеся в Южной Корее, были переброшены на Север.

Вскоре генерал-губернатор Кореи Абэ Нобуюки получил телеграмму от Чо Ден Ока: «Девять эшелонов машин и оборудования пхеньянских заводов отправлены на юг. Хыннамский комбинат разрушен». А через несколько часов пришло сообщение с фронта: «Русский морской десант высадился в японских военных базах Унгый и Начжин, расположенных на территории Кореи».

Прошло еще два дня, и новое сообщение потрясло Абэ Нобуюки: «Пал сильно укрепленный порт Чхончжин». Вслед за этим последовал рапорт Чо Ден Ока: «Доменные печи Мицуи выведены из строя».

Теперь сообщения с фронта и рапорты Чо Ден Ока шли почти одновременно:

«Русские авиадесантные войска овладели Пхеньяном…»

«Супхунская гидростанция взорвана, сорок паровозов отправлены на Юг. Чо Ден Ок».

«Пали Харбин, Мукден, Гирин, Чанчунь…»

«… Свинцово-цинковые разработки Локсана, золотые рудники Чангана, Садонские шахты затоплены, плотины ирригационных сооружений снесены… Туннели и мосты до Кэсона разрушены. Чо Ден Ок…»

«Советские войска овладели Дайреном и Порт-Артуром…»

Позор… Позор…

Бывший начальник жандармского управления Квантунской армии премьер-министр империи Ниппон генерал Тодзио Хидеки вместе со своим советником генералом Араки Садао и начальником генерального штаба императорской армии Умедзо Иосидзиро с нетерпением ожидали прибытия генерала Итагаки. Их нетерпение возросло, когда с аэродрома сообщили, что самолет генерала благополучно приземлился.

И вот наконец Итагаки появился в резиденции Тодзио. Без обычных длинных приветствий четверо сели за стол.

Итагаки предложил свой план, и он был принят единодушно. Совещание продолжалось восемнадцать минут. За это время четыре человека пришли к вероломному и бессмысленному решению, которое стоило жизни десяткам тысяч японцев. Эти четыре человека не могли предвидеть, что пройдет немного времени, и двое из них — Араки и Умедзо отправятся в токийскую тюрьму Сугамо для отбытия пожизненного заключения, а Итагаки и Тодзио будут повешены во дворе этой же тюрьмы…

После совещания Итагаки и Тодзио отправились в генштаб, а спустя еще полчаса Итагаки уже мчался на аэродром. Заранее предупрежденный летчик готовил моторы, чтобы, как только генерал ступит на борт, взвиться в воздух.

Реализация вероломного плана началась. О нем ничего не могли знать в советском посольстве. Странным показался резкий и продолжительный телефонный звонок. Посол и его советники переглянулись. Уже несколько дней, как в посольстве стояла тишина. Ни почты, ни газет, ни радио, ни одного телефонного звонка. За окнами — жандармерия. Ни войти, ни выйти.

Задолго до описанных событий СССР и его союзники пришли к секретному соглашению: если через три месяца после разгрома гитлеровской Германии Япония не откажется от своих агрессивных планов, в войну вступит Советский Союз.

Девятого мая окончилась война в Европе. Девятого августа истекал трехмесячный срок. За день до этого советский посол в Токио получил из Москвы шифрованную телеграмму. Он срочно отправился к министру иностранных дел Японии господину Того Сигенори и вручил ему заявление Советского правительства о том, что, начиная с завтрашнего дня, СССР считает себя в состоянии войны с Японией.

Выполнив свою миссию, посол покинул кабинет министра. С этого часа и прекратилась деятельность советского посольства в Токио. Мир бурлил событиями. Советские дипломаты в Токио находились в неведении и готовились к длительному путешествию через нейтральные страны в Швейцарию, где их должны были обменять на работников японского посольства в Москве.

И вот — звонок по телефону. Трубку поднял секретарь. Мягкий голос сообщил, что министр иностранных дел господин Того Сигенори просит советского посла прибыть в министерство иностранных дел так скоро, как это возможно, для получения чрезвычайного сообщения.

Почти в то же самое время или на полчаса позже японский дипломат в Женеве попросил срочного свидания с представителем министерства иностранных дел Швейцарии. Японец вручил ноту, адресованную Америке, Великобритании, Китаю и СССР, и просил незамедлительно передать ее Соединенным Штатам.

Как только Итагаки вернулся в штаб Квантунской армии, он вызвал к себе подполковника Осанаи Ясукэ. Будто ничего между ними не произошло, генерал сердечно ответил на официальное приветствие и, передавая подполковнику тонкую папку, сказал:

— Здесь документ высшей государственной важности. Он должен быть передан по радио штабу русских войск. Пусть передают его сейчас же по всем волнам. Лично убедитесь, что послание принято русскими, и доложите мне.

Только на радиостанции, когда радисты вызывали русский штаб, подполковник прочитал послание. В нем было сказано:

«На основании ноты Японской империи, врученной советскому послу в Токио и правительствам США, Англии, Китая и СССР через правительство Швейцарии, штаб Квантунской армии просит прекратить огонь и начать переговоры.

Ниже следует указанная нота:

1. Его Величество Император издал Императорский рескрипт о принятии Японией условий Потсдамской Декларации.

2. Его Величество Император готов санкционировать и обеспечить подписание его Правительством и Императорской Генеральной штаб-квартирой необходимых условий для выполнения положений Потсдамской Декларации. Его Величество также готов дать от себя приказы всем военным, военно-морским и авиационным властям Японии и всем находящимся в их подчинении вооруженным силам, где бы они ни находились, прекратить боевые действия и сдать оружие, а также дать такие другие приказы, которые может потребовать Верховный Командующий Союзных Вооруженных Сил в целях осуществления указанных условий».

Генерал Итагаки Сейсиро собрал совещание высшего командного состава штаба Квантунской армии и сообщил план генерального штаба. План был прост и ясен.

— Русские глубоко вклинились в Маньчжурию, — сказал Итагаки. — Клин надо отрезать. Для этого у нас есть силы. В Квантунской армии один миллион солдат. Но вооруженные силы Японии — это пять миллионов! Нам нужна лишь маленькая передышка, чтобы подтянуть резервы. Надо заставить русских хотя бы на несколько дней прекратить огонь. И мы заставим их это сделать.

Генерал начал по карте объяснять план мощного удара во фланги русских, когда в дверях появился подполковник Осанаи Ясукэ. Итагаки вопросительно посмотрел на него.

— Передано штабам всех трех русских фронтов! — доложил подполковник.

Капитан Гарди Стоун

Капитан Гарди Стоун денег не жалел. Он любил жить красиво. Он не понимал жадных людей, которые вкладывали все свои капиталы в ценные бумаги или предприятия, порою отказывая себе в самых элементарных удовольствиях.

Еще находясь дома, во Флориде, еще не будучи капитаном, Стоун смотрел на жизнь широко. Захватить в самолет автомобиль последней модели, слетать менее чем за полчаса на Кубу, провести там недельки две-три на пляжах и в игорных домах Барадеро — что может быть проще и приятней!

На десятки километров тянутся американские пляжи вдоль Карибского моря. Они начинаются у Санта-Марии, в семнадцати километрах от Гаваны, и вдоль них идут фешенебельные рестораны и казино, утопающие в тропической зелени, владения Батисты и летние резиденции богатейших людей Америки, построенные в сверхсовременном стиле, соединяющем в себе блеск и комфорт Соединенных Штатов с первозданной природой острова.

Пляжи тянутся до самого замка Дюпонов, сооруженного на скале, единственного здания, где вместо легкости модернизма, тяжелые, монументальные глыбы, и все оно символизирует устойчивость и силу владельцев, их власть на Кубе, вечную, как черное дерево, которым оно облицовано.

И весь многокилометровый берег, почти безлюдный и пустынный днем, оживает к двенадцати часам ночи, чтобы вновь затихнуть к девяти утра.

И когда ты уже всем пресыщен, и все испытал, и испробовал, и вкусил все сладости жизни, и бесцельно бредешь на рассвете по Барадеро, не зная, чего еще тебе хочется, натыкаешься вдруг на сверкающую, как молния, надпись: «Страсть креолки», и тебя манят огненные слова на фасаде этого лучшего уголка Барадеро. И в надежде на еще не изведанные наслаждения ты устремляешься туда.

Все это испытал Гарди.

Нет в мире более сильных страстей, чем здесь. Нигде не умеют так организовать страсть, как здесь. Даже Монте-Карло не сравнится с игорными домами Гаваны. Так разве можно на это жалеть деньги! И не будь одного неприятного обстоятельства, Гарди Стоун проводил бы там по нескольку месяцев в году. Уж во всяком случае не пропускал бы курортный сезон, когда съезжаются в Барадеро миллионеры и миллиардеры Америки. Он, не задумываясь, тратил бы любые деньги, как уже делал это, и не жалел бы их. Но все осложнялось тем, что денег у него не было. Это обстоятельство, это единственное обстоятельство и мешало ему вести тот образ жизни, для которого он был создан. Но слишком хорошо знал он Барадеро и столь фантастически красивые ночи проводил там, чтобы забыть о них или не стремиться к ним.