Тучи на рассвете (роман, повести) - Аркадий Сахнин

Чем больше нервничает Такагава, тем быстрее гонит он машину. А сегодня этот Пан Чак окончательно вывел его из себя. Таким взбешенным Чо Ден Ок еще не видел генерала.

Ездить с Такагава — для него мука. К машине генерал не идет, а почти бежит. Едва только он сядет, как машина срывается с места, будто снаряд, выпущенный из орудия. Шофер хорошо вымуштрован, он не будет ждать Чо Ден Ока. А забежать вперед и сесть раньше самурая нельзя. Вообще нельзя идти впереди японца, особенно если этот японец — Такагава.

Именно в тот момент, когда начальник возьмется за ручку, надо стремглав обежать вокруг огромной машины и открыть противоположную дверцу. Зато какой почет — ехать в одной машине с Такагава. Отказаться от этого невозможно.

Генерал уже сел, когда Чо Ден Ок лишь успел просунуть внутрь машины голову и поставить одну ногу. Как раз в эту секунду машина рванулась с места. Чо Ден Ок уцепился руками за мягкий поручень позади сиденья шофера, а дверца так прищемила его, что он едва не закричал.

Можно сойти с ума! Это какой-то цирковой номер или трюк из кинофильма. Он, в конце концов, не мальчишка, а помощник начальника сеульской полиции. Его должны бояться, а все смеются, когда видят, как он садится в машину. Он не намерен больше участвовать в этом представлении. Хватит! Он так и скажет этому Такагава.

— Вы стали очень нерасторопны, господин Чо Ден Ок, — цедит сквозь зубы генерал. — Надо больше заниматься спортом.

Чо Ден Ок виновато улыбается.

— О, пусть не беспокоится господин генерал. Это даже приятно — на ходу вскакивать в машину. Я преклоняюсь перед вашей мудростью, господин генерал. Блестящая мысль — заниматься спортом. Я с сегодняшнего дня начну пользоваться вашим советом.

Такагава молчит.

Черт бы побрал его! С ним обязательно сломишь голову. Вот уже три месяца, с тех пор как капитулировала Германия, всех их будто начинили перцем. Машины носятся по городу, как на пожар. Телеграфная и телефонная линии между Сеулом и Токио захлебываются. Уже никто не говорит, все кричат. Каждый день десяток совещаний. Одно секретнее другого. На совещания его не пускают, но за дверью держат часами.

Сегодня снова придется сидеть и ждать. Может быть, десять минут, а может быть, четыре часа. Внизу будет ждать шофер. Ему тоже не скажут, сколько времени здесь надо торчать, но шоферу лучше. Он обязательно понадобится, он повезет генерала. А Чо Ден Ока держат так, на всякий случай.

Миновав Южные ворота с двухэтажным строением над аркой и огромной двухъярусной крышей, машина въехала в центр города.

Некогда эти ворота, как и трое других — Восточные, Западные, и Северные, — в восемь часов вечера запирали Сеул. Сейчас машина пронеслась под аркой с бешеной скоростью. Она мчится по оси широкой магистрали, и шофер почти не отрывает руки от кнопки сирены.

Вода, скопившаяся в неровностях асфальта после только что прошедшего дождя, вылетая из-под колес, хлещет о стекла встречных и обгоняемых машин, обдает испуганно жмущихся к тротуару рикш, широким стремительным веером рассыпается по асфальту. Яркие огни в окнах и витринах, бумажные разноцветные фонарики ресторанов и кафе проносятся и исчезают, как трассирующие пули.

Машина несется, ревет сирена, и полицейские в белых пробковых шлемах, с толстыми трехцветными дубинками останавливают на перекрестках движение, пропуская своего грозного начальника.

Такагава сидит молча, откинувшись на сиденье, не меняя позы, не поворачивая головы. Чо Ден Ок не решается облокотиться или сесть глубже. Он примостился на краешке, держась за поручень, и тоже старается не шевелиться. Лучше не смотреть по сторонам. Такагава может расценить это как недостаточное внимание к нему. И все же украдкой он косится в окно.

Промелькнуло тяжело распластавшееся по земле гигантское одноэтажное здание Восточно-колониальной компании, пронеслась белая бесконечная колоннада дворца Дук Су, остались позади вывески концернов Мицуи, Мицубиси, Фурукава, Ниппон Сейтецу, Ясуда, Хироника Секу, Канто Кикай Сейсакусе… Конторы сотен японских концернов, картелей, трестов, компаний.

Машина пересекает город из конца в конец. Навстречу ей несутся древние корейские пагоды и храмы, а дальше — арки, воздвигнутые совсем недавно японцами в знак вечной верности корейского народа японскому императору.

Машина круто сворачивает и влетает в узкую асфальтированную улицу, где горят мертвенные неоновые огни. Красные, голубые, синие. Высокие каменные или железные ограды, густо оплетенные виноградом и вьющимися растениями. Ветки с оград перекидываются на крыши домов. Здания окутаны зеленью, словно покрывалом. Не видно домов, не видно оград. Сплошной зеленый массив да струящиеся на нем неоновые огни. Из открытых окон долетают звуки японских танго и стремительных фокстротов.

Как хорошо знаком Чо Ден Оку этот квартал! Он знает каждый дом, каждый грот во дворе, каждую беседку.

Это публичные дома: японские, корейские, европейские.

Чо Ден Ок ниже опускает голову: как бы Такагава не подумал, что его интересуют дома с неоновым светом. Генерал тоже почему-то прячет глаза.

Машина миновала неоновый квартал и снова вырвалась на широкую магистраль. Впереди два здания, которые видны всему Сеулу. Они господствуют над арками, пагодами и храмами, они возвышаются над многоэтажными домами, над концернами и банками как символ величия, спокойствия и силы. Здесь размещается Кейму киоку и отделение штаба Квантунской армии.

Такагава медленно поворачивает голову. И голова Чо Ден Ока, будто привязанная к генеральской, так же медленно поворачивается. Они смотрят на окна второго этажа. Там их кабинеты. В окнах яркий свет. Это хорошо. Пусть знают, что Кейму киоку не дремлет. Ни днем, ни ночью…

На полной скорости машина въезжает в большой тенистый парк, и, пропуская ее, полицейские у ворот вытягиваются в струнку, обеими руками держа перед собой винтовки с примкнутыми штыками.

Так много машин сюда давно не съезжалось. Справа от входа автомобили всех тринадцати генерал-губернаторов провинций. Слева машины штаба Квантунской армии и руководителей крупнейших концернов.

Такагава быстро поднимается по широкой лестнице, перескакивая через две ступеньки. Сзади мелкими прыжками поспешает за ним Чо Ден Ок.

У входа в приемную кабинета Абэ Нобуюки кореец отстает. Здесь, в большом коридоре, уже собралось много корейцев, таких же, как и он, — заместителей, помощников, вторых секретарей.

Чо Ден Ока обступают знакомые.

— Вот кто нам скажет!

— Что случилось?

— Зачем вызвали?

Чо Ден Ок с глубокомысленным видом пожимает плечами и молчит. Но его молчание красноречиво. Я все знаю, мне все известно, но, сами понимаете, государственная тайна, и сказать ничего не могу…

Ждать пришлось долго, но зато потом всех пригласили к Абэ.

Чо Ден Ок впервые переступает порог его кабинета. Большой белый зал с высокими окнами, затянутыми тяжелыми портьерами из черного бархата. Огромная стена от пола до потолка задрапирована голубым шелком. Две люстры из хрусталя в виде гроздьев винограда ярко освещают длинный стол, за которым сидят японцы.

Это хозяева Кореи. Это владельцы всех ее горнорудных богатств, гидроэнергии, железных дорог, океанских судов, банков, заводов. Это представители японского государственного аппарата и высшее командование армии.

В большом кресле, похожем на трон, восседает Абэ Нобуюки, туго упакованный в генеральский мундир. Голова — шар, немного приплюснутый сверху. Густые волосы, подстриженные коротким ежиком, образуют площадку. На глазах черная роговая оправа очков, рот полуоткрыт. Ладони маленьких толстых рук лежат на зеленом сукне, и короткие, словно обрубленные, пальцы нетерпеливо постукивают по столу, выдавая волнение генерал-губернатора.

Справа от Абэ сидят генералы и адмиралы, слева — штатские в дорогих серых кимоно, в черных европейских костюмах. Горят, переливаются огнями, сверкают камни на массивных золотых перстнях. Корейцы входят, низко кланяясь, и бесшумно рассаживаются вдоль стен на корточках. Никто не отвечает на их поклоны, никто не шевелится. Абэ обводит глазами собравшихся и встает.

— Произошли важные события, господа, и вам, как верным своим помощникам, я решил безотлагательно сообщить о случившемся.

Абэ стоит, немного наклонившись, опираясь руками о стол. После первой фразы он выпрямляется, поднимает глаза вверх. Голос его становится торжественным:

— Для Страны восходящего солнца, для великой империи Ниппон и ее младшей сестры Кореи настал день суровых испытаний. Россия объявила нам войну.

Общий вздох, как стон, пронесся вдоль стен.

— Спокойно, господа! — продолжает Абэ. — Ничего неожиданного в этом нет. Еще три месяца назад, когда пала Германия, мы знали, что это случится. Мы еще более уверились в этом, когда потерявшие рассудок Америка, Англия и Китай предъявили нашему божественному императору ультиматум о капитуляции. Они не одумались, когда мы с негодованием отвергли их недостойное величия Японии наглое требование.