Карта костей (ЛП) - Хейг Франческа

Я перевела взгляд на Дудочника. Мы хорошо друг друга понимали, и сейчас я молилась, чтобы он увидел, к чему все идет.

— Беги! — крикнула я.

И кинула лампу. Не в Зака и даже не в резервуары. А к потолку, где узкие трубки прижимались ко дну огромной трубы.

Воздух над нами разлетелся на звук и свет. Взрыв отбросил меня назад, рука поднялась, стараясь защитить лицо. Дудочник нырнул в сторону, когда увидел, куда полетел фонарь. Зак отреагировал медленнее и дернулся назад, врезавшись от взрыва спиной в стену бака.

После того как волна жара с ревом вынесла стекло, два ближайших от взрыва резервуара рухнули. Третий устоял, но стекло помутнело, подернувшись узором трещин.

Я глянула на центральную трубу. Там, куда ударил взрыв, разорвав узкие трубки, образовалась тонкая темная трещина, через которую просачивалась вода. Капли пробивались все быстрее, в одном ритме с моим сердцебиением.

Зак поднялся на ноги. Битое стекло оставило небольшой разрез у него на виске, лицо покрывала белая пыль.

— И что? — Я едва слышала, в ушах еще гудело эхо взрыва. — Ты разбила три бака. И это твой великий подвиг?

Труба разверзлась, и вода затопила его смех. За нами пришла река.

Глава 37

Зака сбило с ног и отбросило к двери. Он вцепился в ручку и, шатаясь, встал, хватая ртом воздух. Ему потребовалось лишь несколько секунд, чтобы потыкать в металлическую панель. Тут же засветился зеленый огонек и щелкнул замок. Но Зак не успел открыть дверь — водный поток отшвырнул ее, впечатав в стену коридора. Когда Зак снова посмотрел на меня, вода достигла его талии. Целая надземная секция трубы взорвалась и разбила еще пару резервуаров. На всех панелях в комнате одновременно замигали огни — зеленые звезды на черной воде. Затем они окрасились в красный и потухли, так что пространство освещалось только из коридора, в который выбежал Зак.

Больше ничего не оставалось делать. Шаги по металлической лестнице почти не слышались из-за водного потока. Когда мы добрались до люка без решетки, плескалось уже на уровне щиколоток. Я знала, что где-то позади темная вода поглотила тело Кипа, и не оглядывалась. Подтянувшись в туннель, я услышала стук — за мной следовал Дудочник.

Все время в Ковчеге я чувствовала реку над нами. Теперь, когда мы ползли, карабкаясь по наклонному туннелю на следующий уровень, я чувствовала, как река заполняет и все возможное пространство под нами.

До следующего уровня мы добрались раньше воды, но я понимала, что судорожное, слишком медленное продвижение по туннелям нас не спасет. Когда показался люк, на котором мы вчера выбили решетку, я буквально вывалилась в коридор. Свет все еще горел, но вскоре вода уже лизала мои лодыжки. Студеная река жалила даже сквозь обувь. Потолочные светильники заискрили и погасли. Дудочник в темноте превратился лишь в плеск поблизости. У следующего лестничного марша вода доходила уже до бедер.

Не важно, как быстро мы бежали. Где-то тут, в Ковчеге, Зак тоже пытался спастись — и если не получится у него, то и мне конец, — но он знал расположение коридоров и мог направиться прямо к основному выходу. Зак ведь не боялся охранников, если хоть кто-то из них после разлива реки остался на страже.

Мы мчались. Свет на верхних уровнях не горел, и темень усугублялась журчанием поднимающейся воды. Река догнала нас на самом верху; когда она добралась до главного коридора, с потолка с шипением полетели искры, словно в ледяную воду опустили раскаленную сталь. В отблеске я заметила проплывающий мимо череп, словно лодку из кости. Затем вернулась тьма.

Я попыталась сосредоточиться на поиске главной вентиляционной шахты, но мутные настойчивые потоки разрушили план коридоров в моем разуме.

Мы пробежали через секцию Е: в ее тихих комнатах теперь грохотала вода. В какой-то момент я сбилась с пути, и нам пришлось возвращаться, метров двадцать пробираясь против течения. Теперь мы почти плыли. От ледяной воды грудь сжималась, отказываясь вдыхать воздух. Дудочник отставал, борясь с потоком единственной рукой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Нам бы никогда не добраться самостоятельно до открытого вентиляционного люка, выходящего к главной шахте, если бы в последнем коридоре поток сам не вынес нас к нему. Мои ноги уже не касались пола, я плыла по течению, лишь изредка барахтаясь. Однако, когда я схватилась за края люка, поток перестал быть союзником. Он отказывался меня отпускать и тащил за собой так беспощадно, что когда я все же выбралась, на ногах остались кровоподтеки от зазубрин стальных краев.

Здесь, в узком пространстве, можно было держаться за лестницу, хотя окоченевшие ладони скользили по металлическим перилам. Дудочник вскарабкался следом, на мгновение схватив меня за лодыжку, прежде чем тоже нащупал опору.

В диспетчерской с колесом из лопастей в потолке нас настигла вода. Когда пространство освещалось сыпавшимися с потолка искрами, я видела, как она поднимается. Но вот вода прорвалась — один из запечатанных люков на стене слетел, выбитая дверь врезалась мне в бедро.

Зазор между лопастями и водой стремительно уменьшался — осталось меньше метра. Сейчас вода доходила нам до бедер. В тесном пространстве звуки казались громче. Каждый вдох — как быстрый вжик пилы по полену. На боязнь электричества или острых лопастей не осталось времени — утопление казалось более вероятным. Дудочник встал на колено, чтобы помочь мне забраться наверх — так же, как подсаживал Зои. Он поддержал меня, когда я шарила руками в темноте, чтобы нащупать лопасти. Свет по-прежнему не включался, колесо не двигалось. Даже искры не вспыхивали — возможно, река сделала то, что не смогли четыреста лет: поглотила электричество навсегда.

А вот Дудочнику некому было помочь. Он два раза подпрыгнул — до меня доносились всплески, когда он приземлялся обратно на пол. Стоя на коленях у темного проема, я пыталась по звукам определить, как быстро поднимается вода и сколько осталось воздуха. Сколько осталось вдохов и стоит ли мне дожидаться, если и следующая попытка Дудочника будет неудачной.

Эту дилемму мне разрешать не довелось. Дудочник подпрыгнул в третий раз, ладонь шлепнулась о бетонный край. Я вцепилась в его запястье обеими руками и плашмя упала на пол, чтобы справиться с немалым весом. Мокрая кожа скользила, пальцы онемели от холода. Дудочник подтянулся на дрожащей руке, так крепко стискивая мою, что плоть буквально смялась между нашими костями. Мое лишь недавно поджившее правое запястье вспомнило о ранении, и я охнула, но вздох поглотило шипение воды под нами.

В конце концов Дудочник выбрался. Мы молчали — было не до разговоров, в тесном пространстве и так не хватало воздуха, а внизу шептала река. Всего несколько минут, и она тоже преодолеет люк и догонит нас.

Я заползла в туннель. Нет времени на колебания, нет выбора. Лишь вода внизу и воздух наверху.

Я перебирала мокрыми подметками по обшивке туннеля, выставив перед собой руки и пустив все силы на прохождение самых крутых участков, еще далеко не вертикальных. Каждым отрывистым движением я преодолевала лишь несколько сантиметров, часто руки и ноги скользили назад по округлой трубе. Дрожащему телу никак не удавалось согреться, я чувствовала себя безмерно уставшей. Единственным утешением оставались шаги Дудочника позади меня. Затем в тесном пространстве послышался еще один звук — плеск воды. Сначала он был тихим, сталь под руками и коленями казалась слегка влажной. Но уже через минуту каждое движение Дудочника сопровождалось всплеском. А я-то еще радовалась, что туннель не вертикальный. Теперь я поняла, что это значит. Даже мне, располагающейся выше Дудочника, ни за что не остаться на плаву. И нельзя отдаться потоку, позволяя унести себя вверх — потому что захлебнешься, попав в ловушку на изгибе трубы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

На мгновение я пожалела, что мы не остались там, в сердце Ковчега с резервуарами. Нас ждала бы быстрая, безболезненная смерть, которую обещало наводнение. Я могла бы обнять Кипа и быть с ним до конца. Намного лучше, чем медленно умирать сейчас и прислушиваться, как за спиной тонет Дудочник. Слышать его смерть, несущую с собой и гибель Зои. Я умру в этой трубе, до того тесной, что даже не получится обхватить себя руками в самый последний момент. Никакого утешения, лишь объятия холодного металла.