Самые дикие мечты - Л. Дж. Шэн

И снова это не ложь.

На мгновение повисла тишина, прежде чем моя мать взяла себя в руки и выпрямилась на табурете. «И что?» Она надменно надула губы. Моя мать была классической красивой женщиной, но у нее не было того сияния, которое исходило изнутри. Она была похожа на безжизненный симметричный рисунок. «Мужчины не чувствительны к таким вещи. Ну и что, если вы занимаетесь сексом за деньги? Вероятно, вам это нравится. Вы правы — вы должны поблагодарить нас. Не у многих мужчин есть возможность сделать это. Мы дали вам хорошие гены для успешной карьеры жиголо».

«Гены — это единственное, что ты мне дала, — кипел я. — И то только потому, что у тебя не было выбора. Ничего больше, мама. Вообще ничего».

Ее слова меня раздражали, и я даже не был уверен, почему. Для меня все это не было новостью. Но каким-то образом, даже после всех этих лет, мне все еще было больно видеть, как они полностью игнорируют мою жизнь, мой выбор, мои чувства.

«Слушай, сынок, мы здесь не для того, чтобы судить тебя». Мой отец поднял ладони. «Мы просто хотим убедиться, что у тебя все хорошо. У тебя все хорошо, верно?»

У меня было чувство, что они собираются сообщить еще какие-то плохие новости, что, как я думал, было невозможно, поскольку они уже были здесь с заданием. Мой рот скривился от раздражения. Мои ноздри дернулись. Да. Эта чертова собака определенно нагадила на мой дизайнерский диван.

«У меня все хорошо. Почему?»

«Мы продали дом, машины и все наше имущество», — лаконично объявила моя мать, но изгиб ее рта выдал это. Она вовсе не была нейтральной по этому поводу. Ей было весело сообщать мне эту новость. «Мне жаль, Райланд, но мы не сможем предложить тебе ничего в плане наследства».

Я никогда не рассчитывал на их наследство. Дом в Стейндропе стоил около 400 тыс. долларов, плюс-минус, а машины, мебель, страховка, возможно, еще 200 тыс. долларов. По большому счету, если бы я добился своего, 600 тыс. долларов были бы для меня мелочью. Но все же, эта мысль имела значение. Теперь они явно собирались оставить меня без гроша.

«Да?» — зевнул я, отпивая еще глоток кофе. «Что случилось? Продал все и вступил в секту?»

«Боже мой, как я создала кого-то настолько грубого?» Моя мать прижала пальцы к губам. «К твоему сведению, мы решили продать все наше имущество и отправиться путешествовать по миру. Наслаждайтесь нашими пенсионными деньгами вместо того, чтобы копить их. Мы живем только один раз».

«А в некоторых случаях даже это слишком», — пробормотал я себе под нос.

«Вот почему нам нужно оставить Пушистика и Варежки с тобой». Моя мать проигнорировала мой сарказм, но, похоже, ей не терпелось уйти теперь, когда она наконец-то выплеснула эту новость из своей груди.

«Пушистый и Варежки?» — прорычал я. «Кто они, черт возьми?»

«Наши маленькие собачки». Мама издала звук, похожий на детский. Она воркующе чмокнул губами, и они побежали к ней, радостно лая и виляя хвостами. Она наклонилась, чтобы поцеловать их, и они с энтузиазмом лизнули ее нос.

Крик застрял у меня в горле, потому что за десять секунд они получили больше ласки, чем я получил за все свое детство.

«Ну, теперь ваши собаки, на самом деле. Мы уезжаем завтра. Вот почему мы здесь».

«Я не заберу твоих собак». Я покачал головой.

«Нам больше не к кому обратиться», — обвиняющим тоном сказал мой отец.

«Похоже, вам стоило бы завести несколько друзей, вместо того чтобы тонуть друг в друге и игнорировать мир».

«У нас нет желания помещать их в приют».

«Тогда я так и сделаю». Я пожал плечами, имея это в виду. Я не заведу ни одну собаку, не говоря уже о двух. Я много путешествовал и не буду регулярно бывать дома после запуска App-date.

«То, что ты делаешь, на твоей совести, милая, а не на моей», — проворчала моя мать, что в ее извращенном сознании было правдой. Она действительно думала, что это снимает с нее всю ответственность. Она была нарциссом. И, скорее всего, я тоже.

Она направилась к двери, и мой отец последовал за ней, кофейные кружки все еще на моем кухонном острове, какашки все еще на моем диване. Они даже не сказали мне, куда они идут.

Я знала, что собаки останутся, пока не отнесла их в приют.

«Эй», — крикнул я им в спину, внутренне осознавая, насколько все испорчено, что они ворвались в мою жизнь после многих лет радиомолчания, бросили своих собак вместе со мной и сообщили мне, что мое наследство пропало. Это не было пренебрежением. Никогда им не было. Это было насилие. Это было систематическое действие по разбиванию сердца и духа вашего ребенка. «Когда я смогу зайти к вам домой и забрать свои коробки?» У меня там остались некоторые вещи, которые я хотел. Спортивные кубки средней школы, дипломы, сертификаты, школьные фотоальбомы. В общем, вся моя история до того, как я переехал в Нью-Йорк четыре года назад.

«Ох». Моя мать остановилась, но не обернулась, чтобы посмотреть на меня. Она также не обернулась, чтобы бросить последний взгляд на своих так называемых любимых собак. Ее рука порхала над дверным проемом. «Жаль, что ты нам не сказала. Мы избавились от всего, пока убирались. Дом так быстро продался. Нам пришлось».

«Ты выбросила мое дерьмо?» У меня перехватило дыхание. Сколько еще раз она сможет заставить меня почувствовать, что я для нее ничто? Сколько еще раз я смогу быть удивлен и чертовски опустошен этим?

«Не суди нас». Она быстро повернулась ко мне. «Не то чтобы мы не пытались связаться с тобой. Мы пытались месяцами».

«Ты мог бы написать сообщение», — ответил я.

«Зачем нам это?» Она презрительно вздернула нос. «Ты даже не ответил на наши звонки. Ты нас обманул. Почему мы должны быть на более высоком уровне…»

«Потому что вы родители!» — рявкнул я, полностью потеряв контроль. Теперь я дрожал, мое сердцебиение вышло из-под контроля.

Внезапно я перестал быть двадцатидевятилетним Райландом Колтриджем, плейбоем и будущим миллиардером; я стал пятилетним Райландом Колтриджем, мальчиком, который отчаянно хотел узнать, что он сделал не так и почему его родители не могут его любить.

«Родители придерживаются других стандартов. Родители понимают. Родители приходят. Родители позволяют своим детям совершать ошибки. Они позволяют им учиться, пробовать, чувствовать. Мы с тобой не одинаковы.