Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии - Александр Дюма

не опу­стел, только после этого отважились выйти на улицу; они и рассказали обо всем происшедшем. Король не мог им поверить, настолько невероятным казалось ему случи­вшееся, хотя он и признал в них своих единоверцев и они клялись именем Христовым.

И тогда один из рыцарей добровольно вызвался про­верить истинность их рассказа. Король согласился на его предложение, и рыцарь, испросив у легата отпущение грехов, направился к Дамьетте, проследовал по мосту и вступил в город. Час спустя он вышел через те же ворота, но у короля не было терпения его ждать: он пустил лошадь в галоп и в сопровождении всех сеньоров, ока­завшихся к этому времени в полном снаряжении, по­мчался ему навстречу. Рыцарь рассказал, что он вступил в город и обнаружил на его улицах лишь трупы. Тогда он зашел в несколько домов, но они были пусты: сарацины покинули город. Дамьетта принадлежала теперь королю Франции, и ему оставалось лишь вступить в нее, как это только что проделал его рыцарь.

Король приказал своему войску построиться в боевом порядке и двинуться к Дамьетте; авангард под предво­дительством рыцаря, уже побывавшего в оставленном городе, вошел туда первым и прежде всего стал тушить пожар; за авангардом следовали король Франции, пап­ский легат и патриарх Иерусалимский; за ними, в свой черед, в город вступила целая толпа прелатов и священ­ников, которые шли с непокрытыми головами и босыми ногами, распевая псалмы и благодаря Господа за эту уди­вительную победу. Все они направились в главную мечеть, которая тотчас же была обращена в христиан­скую церковь и отдана под покровительство Богоматери; затем, по завершении мессы, король, бароны и рыцари обошли крепостные стены и башни и во второй раз воз­несли благодарение Господу за то, что столь укреплен­ный город, способный выдержать многолетнюю осаду против войска втрое большего, чем армия крестоносцев, сдался сам, без осады и штурма, как если бы ангелы небесные отворили его ворота.

Великая растерянность царила во всем Египте, когда там распространилась эта новость; все понимали, насколько подобное бегство усилит веру и отвагу хри­стиан. Султан узнал о происшедшем, находясь на смерт­ном одре, и гнев ненадолго вернул ему силы здорового человека. Он велел привести к своему ложу пятьдесят офицеров из гарнизона Дамьетты и приказал всех их уду­шить. Один из этих офицеров, служивший вместе с сыном, юношей редкой красоты, и любивший его всей силой отцовской любви, попросил султана о дозволении умереть первым, чтобы не видеть муки сына.

— Ты подал мне мысль, — ответил султан. — Пусть же сына казнят на глазах у отца.

Затем он вызвал Фахр ад-Дина.

— Должно быть, во франках есть что-то ужасное, — сказал он, — раз такие люди, как вы, не смогли выстоять против них даже одного дня?

И тогда эмиры, опасавшиеся, что их предводителю уготована участь казненных офицеров, знаками дали ему понять, что готовы заколоть султана; но тот уже исчер­пал свои последние силы, и Фахр ад-Дин, видя, как он упал на подушки, бледный и безгласный, произнес:

— Нет, не стоит, дайте ему умереть.

И в самом деле, 22 ноября 1249 года, в 15-й день месяца шаабан, султан умер, назначив преемником сво­его сына Туран-шаха.

XX. МАНСУРА

Однако французы даже не подозревали о смерти Наджм ад-Дина, ибо были приняты все меры предосторожности, чтобы скрыть это событие не только от крестоносцев, но и от самих египтян. И хотя славный султан был уже всего лишь мертвым телом, а власть и пономочия немедленно перешли в руки вдовы султана, у дверей его дворца про­должали нести караул мамлюки-б а х р и т ы, отряды кото­рых он создал сам и которые получили свое название «б а х р и т ы», то есть «речи ы е», оттого что они обычно охраняли замок Рода, расположенный на острове посре­дине Нила; в покои султана по-прежнему подавали еду, как если бы он был жив, и все приказы провозглашались от его имени; во всех мечетях читались молитвы о его скорейшем выздоровлении, а тем временем уже были посланы гонцы в Хисн-Кейфу, на берега Тигра, куда был сослан его сын Туран-шах. Пока же управление всем Египтом взял на себя эмир Фахр ад-Дин: это был круп­ный полководец и храбрый солдат, хотя своим поспеш­ным бегством, которое, впрочем, могло быть всего лишь военной хитростью, он сдал Дамьетту. Фридрих II произ­вел его в рыцари, и на его гербе соседствовали эмблемы императоров Германии и султанов Каира и Дамаска.

Но в конце концов, как тщательно ни скрывали смерть султана, крестоносцы узнали о ней; тем не менее они, как и турки, тоже ждали прибытия одного человека, чтобы начать действовать. Этим человеком был граф Пуатье, который оставался во Франции и которому над­лежало доставить оттуда в помощь войску, стоявшему лагерем у Дамьетты, солдат и деньги. Однако в то самое время, когда он должен был прибыть, на море поднялась страшная буря и стали дуть сильные встречные ветры, так что более ста тридцати кораблей оказались выбро­шенными на берег или же опрокинулись и пошли ко дну. Графа Пуатье, вышедшего из Эг-Морта в конце июня, когда новость о взятии Дамьетты достигла Запада, отнесло ветром к Сен-Жан-д’Акру, так что король и все рыцари, обеспокоенные задержкой графа и не знавшие, что с ним случилось, решили, что он погиб или, по край­ней мере, находится в большой опасности. Каждый высказывал различные мнения на этот счет, как вдруг сир де Жуанвиль вспомнил, что во время плавания из Марселя к Кипру с ним произошло нечто необычайное: примерно в час вечерни, находясь напротив Туниса, он и его спутники встретили на своем пути огромную круглую гору и стали огибать ее, полагая, что за ночь им удастся оставить ее далеко позади, но, проснувшись утром, они увидели, что находятся на том же самом месте, а гора по-прежнему возвышается перед кораблем, хотя кормчий божился, что за ночь они прошли пятьдесят льё. Тогда к парусам добавили весла; корабль шел весь день и всю ночь, но эти усилия оказались тщетными: открыв глаза на следующее утро, все снова увидели перед собой роко­вую гору. Тут стало понятно, что за этим кроется какое-то колдовство и одолеть его, пользуясь лишь земными сред­ствами, невозможно. И тогда голос возвысил достопоч­тенный священнослужитель, звавшийся благочинным Мальрю, и сказал:

«Любезные сеньоры и рыцари! За всю свою жизнь я не встречал таких испытаний и опасностей, коих нельзя было бы устранить с помощью Господа и Богоматери, если три субботы подряд совершать крестный